Проблема, вызывающая у меня раздражение, заключается в том, что я очень не хочу убивать летучую мышь. У каждого существа есть своё место в балансе вещей. Летучие мыши переносят пыльцу, едят насекомых, поедают тараканий помёт; они — необходимая часть цикла.
Я хмурюсь, осознавая, что возможно, подходил к этому неправильно. Возможно, не Смерти нужно состязаться с летучей мышью. Я призвал необходимые стихии, чтобы погасить ледяное пламя в аббатстве, и сделал это без негативных последствий. Конечно, это случилось до того, как была пропета Песнь Созидания, и фейри вернули себе свою вредоносную древнюю силу.
Я запрокидываю голову и смотрю вверх, открываю свои чувства, пытаюсь оценить пушистую крылатую жизнь надо мной, погрузиться в неё, стать ею. Ах… вот оно. Крошечное сердечко бьётся как опасно перетрудившийся барабан, подгоняемый страхом. И да, оно считает меня демоном. Я ощущаю вкус тумана паники в его мозгу. Зверёк на грани сердечного приступа от ужаса и лихорадочного полёта. Я сделал это с ним. Это ужасает горца-друида во мне, воспитанного так, чтобы защищать. Это всего лишь маленькая летучая мышка, которая делает свои дела. Живёт нормальной жизнью.
До. Встречи. Со. Мной.
Я отстраняюсь, погружаюсь в своё сердце, выпускаю завиток любви к своей земле и родичам вверх, представляю, как он окутывает существо, проникает в его гладкое тельце. Сердцебиение млекопитающего мгновенно замедляется, и с его чужого, простого разума уходит туман.
Ослабляя свою постоянную утомительную хватку на сидхба-джай (смертоносной сексуальности, источаемой и светлой, и тёмной королевской знатью), я открываю свои чувства друида и направляю вниз, через пол часовни, через темницу, погружаюсь под каменную плиту фундамента замка, в плодородную почву и глубже, проникая сквозь слои камня, чтобы прикоснуться к благодатной, величественной энергии…
«Стой, — ревёт моё нутро, — здесь опасность!»
Я обрываю связь и резко поднимаю свои стены обратно.
О чём я думал, чёрт возьми? Я прекрасно знаю, что так делать не надо. Когда я в последний раз позволил себе впитать силу Земли, пока та просачивалась через подошвы моих ботинок, я вошёл в «Петуха и Корону» и убил каждого мужчину, каждую женщину и каждого ребёнка, которые находились внутри. В тот день умерли сто сорок два человека, взорвавшиеся облаками чёрной пыли. Если бы я отправился домой, то вместо этого убил бы весь свой клан.
Тем днём я изгнал друидскую часть себя, запер её и никогда больше не простирал наружу свои способности Келтара, решив, что друидская часть меня бессознательно впитала силу земли, а неконтролируемый Невидимый во мне захватил её, использовав для того, чтобы ударить колоссальной, разрушительной мощью. Грандиозное «пошёл нахер, ты не можешь ко мне прикоснуться», напоминающее мне, кто здесь главный. А кто нет.
И всё же… Что, если я понял неправильно?
Я прищуриваюсь, перекатывая на языке нюансы того, что только что ощутил в земле, заставляя себя проанализировать это без эмоций. Я давно пытался сообразить, как Круус умудрялся приглушить сидхба-джай и с такой лёгкостью окутывать себя чарами. Как он всё делал так просто. Лишь чувствуя колоссальность доступной мне силы, я готов поспорить, что он своей мощью никогда не пользовался, только черпал стихийную энергию природы, безграничную и бесконечно восполняемую. Готов поспорить, что это служило источником силы для всего, что он делал.
А значит, это может быть источником и моей мощи тоже… а я отрезал себя от него после одного нечаянного применения силы. Конечно, последствия были ужасными, но лучшего шанса попробовать ещё раз может не подвернуться.
Служанок нет.
Шон — неубиваемый принц.
Если я призову силу сегодня и потерплю неудачу, пострадают только летучие мыши. Я не могу и дальше жить, как надломленное существо, пропитанное тьмой, отрезанное от человеческого контакта, вечно воюющее с самим собой, ищущее в книгах мифические ответы, которых вообще может не существовать.
Я приглушаю свой разум и открываю чувства друида, поначалу настороженно, затем шире. Такое изобилие силы полыхает в центре планеты; это поражает, ошеломляет, смиряет, и я часть этого! Мы все часть этого, но у немногих имеется столь прямая связь.
Когда я приглашаю это изобилие в себя, оно врезается в моё тело с такой силой, что я едва не сваливаюсь со стопки книг назад. Восстановив равновесие, я упиваюсь ощущением того, что я невыносимо интенсивно жив и тесно связан с планетой. Я скучал по этим преимуществам своего друидского наследия. Я вибрирую энергией, электризуюсь её разрядами. Я боюсь, что могу взорваться от такого количества сдерживаемой…
Проклятье, я знаю, что сделал не так в тот день в пабе. Это так просто, что я не могу поверить, как не увидел этого ранее, чёрт возьми.
Сдерживание. То есть, заточение в ловушку. Когда в тот день я подсознательно впитал энергию, я ничего с ней не сделал. Я даже не понимал до конца, что её поглотил. А потом я прогулочным шагом вошёл в паб, пока каждый атом моего естества был пропитан нестабильной силой.
Ей надо было куда-то выплеснуться.
Я не выбрал, что с ней сделать. Я не предложил ей выхода, цели. И я не вернул её в землю. Приглашённая, но не направленная, она сделала то, что делала бы любая сила, и сделает вновь, если я во второй раз потерплю неудачу.
Вырвалась из меня в моей чистейшей форме — Смерть.
Стиснув зубы, напрягшись от усилий по сдерживанию первобытной мощи, которая не знает границ и не повинуется никаким законам, кроме тех, что на неё наложены, я запрокидываю голову и смотрю вверх.
Летучая мышка спокойно устроилась на брусе, возле разбитой панели витража.
Я дотошно придаю силе земли форму, нацеливаю жёстко направленный порыв ледяного воздуха вверх, и в то же время приглашаю поток тёплого ветерка через раскрытое окно, давая маленькому зверьку цель и направление. Летучие мыши не любят сильный холод. Когда ледяной порыв вторгается снизу, зверёк делает именно то, что сделало бы любое ищущее тепла создание — вылетает через щель в тепло, которое я создал снаружи.
Когда он улетает, я прикасаются к его разуму. «Скажи своему виду избегать моего замка. Сделай это легендой».
«Замокдемонплохоплохоплохо».
«Да», — бормочу я в его сознании.
Я разрываю контакт и немедленно направляю избыток силы обратно в почву.
Когда он уходит из моего тела и плавно сливается с землёй, я смеюсь в голос — ох, проклятье, какое же удовольствие! Я наконец-то понимаю, что я такое, и как контролировать свой ужасный потенциал.
Фейри и друиды различаются не так сильно, как я ожидал. И те, и другие черпают силу из природы. Теперь надо научиться призывать строго такое количество силы, которое необходимо для того, что я решил сделать. Наивный, как ребёнок, пробующий мороженое в первый раз, в тот день в Шотландии я обожрался перед тем, как войти в паб. Я едва вновь не обожрался только что. Урок выучен.
Я встаю со стопки книг и иду через комнату к зеркалу, завешенному тёмной тканью и паутиной. Как и летучие мыши, пауки завладели моим замком, всюду сплетая свою липкую паутину. На них служанки тоже жаловались.
Я сдираю завесу и смотрю на своё отражение. Возвышающийся, темнокожий принц Невидимых с вороными волосами и древними, холодными глазами глядит на меня. Чёрные крылья в размахе раскрываются на пять с лишним метров и величественно опускаются к полу, торс обнажён, остальное скрыто под линялыми рваными джинсами и армейскими ботинками.
Я устал прорезать рубашки и свитера, и в уединении своей цитадели ношу мало одежды. Татуировки неуёмно скользят под моей кожей, торквес извивается как живая змея вокруг горла, а глаза, некогда полыхавшие радужным огнём, некоторое время назад сменились отрешённым пронизывающим взглядом, сверкающим обломками черноты, синевы и кристального льда, как жестокий арктический ландшафт в морозных сапфировых сумерках. Мои глаза не совпадают с моим сердцем. Я понимаю, почему люди меня страшатся.
В этот раз, вместо того чтобы призвать для сотворения чар внутреннюю энергию, я приманиваю кусочек силы из почвы, чтобы восстановить в себе того мужчину, которым я был когда-то. Нежно. Приглашение, которому меня обучали как друида. Мы работаем вместе, земля и друиды. Мы не захватываем и не крадём.
В стекле отражается молодой шотландец, Кристиан МакКелтар.
Я смотрю на своё тело, поражаясь — и в зеркале, и без него, это снова я! Всё было так просто. Вот та сногсшибательная улыбка, которую любили девушки, лишённая настоящей смерти. Извечная лёгкая щетина на моём подбородке, которая не уходит, если я не бреюсь дважды в день, и тёмные волосы, собранные шнурком на затылке. Я уже не обладаю нечеловеческим ростом, снова метр девяносто, поджарый, мускулистый, с шестью кубиками пресса и янтарными тигриными глазами. Христос, я не видел этого мужчину много лет. Никто его не видел.
Я тянусь назад, чтобы прикоснуться к крыльям, сокрытым чарами. Их там нет.
«Ты всё ещё не научился творить чары, которые временно смещают твои крылья, позволяя удобно сидеть, да?» — спросила у меня Мак давным-давно.
— Теперь научился, — я не могу перестать улыбаться. У меня ушли годы на то, чтобы разобраться. Знание — это сила. Впервые с тех пор, как я превратился в принца Невидимых, я чувствую себя сильным, живым, твёрдо стою на ногах и не источаю смертоносной сексуальности принца фейри.
Я моргаю, ошарашенно глядя на своё отражение. Никакой смертоносной сексуальности принца фейри. С такими чарами я вновь нормальный мужчина (по крайней мере, насколько может быть нормальным ходячий друидский детектор лжи) с нормальным влиянием мужчины на женщину. Давно запретный плод больше не отравлен для меня — я снова могу трахаться! Я больше не убью любую женщину, к которой прикоснусь. Я могу обрушить бушующий ад целибата на женщину. Или на десять женщин. Я начал думать, что этот день никогда не настанет. Мой разум лихорадочно работает, пока я пытаюсь решить, где я могу найти ближайшее тёплое и готовое…
Ох, Христос, что это такое?
Я прищуриваюсь, глядя в зеркало, открывая свои чувства, однако это я лишь вижу, но не чувствую. Это существует… за пределами… недоступное ни фейри во мне, ни друиду.
Позади моего отражения нависает плотное чёрное облако, которое начинает потихоньку просачиваться ближе. Оно шириной примерно с размах моих крыльев, где-то полтора метра в высоту, и это не Тень; они все были уничтожены, когда была пропета Песнь. И это не фейри; мои охранные чары мощны, и никто не может войти в моё королевство.
Я резко разворачиваюсь, чтобы дать отпор, но бесформенное чернильное облако отступает назад и вверх, скрываясь в потолке. Хоть оно не имеет ни формы, ни лица, мне странным образом кажется, что оно… оценивает меня. Примеривается ко мне.
Оно исчезает так же внезапно, как и появляется.
Я жду, когда оно проступит вновь. Этого не случается, и я отмахиваюсь. Нынешние проблемы — это проблемы. Я отказываюсь потакать отсутствующим вещам. Сегодня праздник. Я больше не воюю с самим собой. Я больше не вынужден прятаться в своём тёмном и грозовом замке. Я снова могу заниматься сексом. Агония бессмертной жизни без интимности обесчеловечила меня намного сильнее, чем превращение в Невидимого. Я могу быть тёмным принцем. Но вот невозможность уложить женщину в мою постель в итоге превратила бы меня в монстра, которого я напоминаю внешне. Изоляция обесчеловечивает. Все мы, и герои, и злодеи, жаждем интимности, связи.
Я отбрасываю мысли беглого наваждения. Дрохечт — странное место. Возможно, что-то из того, что я принёс из своенравной библиотеки короля, содержало это существо, и если так, то оно появится вновь. Я узнаю его природу и разберусь с этим.
В данное мгновение у меня на уме лишь одно. Поспешно развернувшись к двери, чтобы найти ближайшую согласную женщину, я запинаюсь носком ботинка о стопку книг и реликвий; тома соскальзывают, артефакты опрокидываются, я слышу звон ломающегося стекла и застываю.
Посмотрев вниз, чтобы подтвердить свои подозрения, я рычу.
Я разбил ёмкость, которой там вообще быть не должно. Я аккуратно сложил опасные сосуды на верхние полки, где их никто не заденет. Но эта лежала здесь, и я сломал узкое горлышко, но не сам широкий графин, внутри которого разноцветные драгоценные камни мерцают и перелетают с места на место как тысячи светящихся бабочек, которые внезапно встревожились.
Или оживились перспективой свободы.
Я наклоняюсь и быстро зажимаю ладонью зазубренное сломанное горлышко сосуда, но ярко окрашенный туман просачивается сквозь мои пальцы, вокруг ладони, и моя кровь смешивается с искрящими разводами розового и зелёного, оранжевого, сиреневого, жёлтого и голубого цвета.
Выругавшись, я роняю сосуд, и графин в форме колокола тоже трескается. Я настороженно пячусь. Я только что добавил к этой чёртовой штуковине кровь принца Невидимых. Очаровательно. Я вытираю руку о джинсы, словно уничтожая следы того мистического существа, которое вот-вот появится.
В тот день, когда Дэни О’Мэлли откупорила сосуд в коварной библиотеке короля Невидимых, она выпустила Кровавую Ведьму, Невидимую, которая собирала внутренности и вязала из них. В отравленных руках этой бешеной суки я умер тысячью смертей, прибитый к краю утёса и раз за разом терпящий потрошение. Я вовсе не питаю нежных чувств к нечестивым сосудам короля.
Завитки калейдоскопичного тумана спиралями поднимаются от разбитой фляжки, замирают в воздухе, обретают форму и рассеиваются, мечутся туда-сюда, собираются и заново пересобираются в такой манере, которая создаёт впечатление, будто содержимое сосуда так много времени провело в нематериальной форме, что теперь и не может вспомнить своё изначальное обличье.
Как будто у нас без того проблем не хватало. Старые боги ходят по земле; фейри как никогда могущественны; Верховная Королева отсутствует; едкая, безошибочно узнаваемая вонь серы всё сильнее окрашивает ветер, предвещая наступление ужасной войны.
В этот самый момент мой сигнал тревоги на периметре грохочет: Катарина МакЛафлин вошла в ваше королевство.
Супер. Я изменил свои охранные чары и разрешил ей входить, чтобы она могла навещать Шона, когда меня нет дома. Итак, мои планы перепихнуться продолжают катиться псу под хвост.
Уже не вдохновлённый недавними открытиями, раздражённый натиском неожиданных событий, я опускаю чары и становлюсь Смертью во всей своей возвышающейся тьме и хищности, расправляю крылья, обнажаю зубы и жду, когда же я узнаю, что, чёрт возьми, я только что выпустил в мир.
Глава 2
Убивая меня нежно его песней[5]
Иксай, принцесса Зимы, появилась в священной Роще Созидания, где ни одно живое существо не могло умереть неестественной смертью, где даже Верховная Королева не могла убить фейри одним из двух даров Видимых. Они оба, тягостно подумала она, откидывая назад капюшон горностаевого плаща и поправляя льдисто-серебристые волосы, находятся в руках смертных.
Как и Истинная Магия их расы, вложенная в грудь МакКайлы Лейн превратившейся в человека королевой Эобил, которую тайно поместил среди них принц Невидимых Круус, притворяясь В’Лейном.
Видимых обманывали и предавали раз за разом.
Некогда роскошная и вечно цветущая Роща Созидания кишела фейри, устроившимися между кряжистых корней, резвившимися в небе, устроившимися на ночлег в простирающихся ветвях, даже симбиотически существующими в древних возвышающихся деревьях, которые на заре времён были посажены самой священной богиней.
Роща была зачарованным раем, созданным Той, Что Пропела Песнь и приманила всё ныне существующее в жизнь (за тысячелетия до рождения Туата Де Дананн) и, решив отправиться из этого мира в неведомые земли, передала божественную мелодию созидания Первой Королеве Туата Де.
Первая Королева изредка использовала части Песни, но никогда не было необходимости вновь выпускать полную мелодию.