Я сообщаю им, что мне рассказала Лирика о заклинании, что оно со мной сделало, и на что способна моя коса.
Затем, когда огромное тёмное облако силы короля Невидимых начинает просачиваться в стеклянный замок Риодана через потолок ночного клуба, мы все смотрим на него, и Риодан смеётся.
— Оно едва не выбрало тебя, верно? — говорит он. — Что его остановило?
Я хмурюсь.
— Я ясно дал понять, что совершенно не желаю быть королём, бл*дь. Когда бы то ни было. Видимо, это имеет значение. Я гадаю, вдруг ключ к тому, чтобы быть избранным, лежит в том, чтобы желать этого менее неистово, чем другие претенденты.
Бэрронс бросает жёсткий взгляд на Риодана. Они начинают какой-то заумный бессловесный диалог, который я полностью игнорирую, потому что у меня есть более срочные вопросы.
— Как, чёрт возьми, мне попасть в тюрьму Невидимых, если Зеркала за твоим книжным магазином разбиты?
— Зачем тебе понадобилось попасть в тюрьму Невидимых? — требует Бэрронс.
— Я думаю, что Круус забрал туда Лирику, — я рассказываю им, что она поведала мне о наказании, которым он ей пригрозил — что в месте, где он заточил её, есть лишь три цвета (с которыми я слишком хорошо знаком, потому что провёл там маленькую вечность), и в то же мгновение, когда я обрёл полную силу, Круус это почувствовал. Должно быть, и Шон тоже, если мы как-то связаны меж собой.
— Мак пропала, — говорит Бэрронс. — Она исчезла несколько часов назад. Я больше не чувствую её в мире смертных. Она бы не вернулась в Фейри, когда её отец умирает, а её мать на пути сюда. Значит, Круус похитил её.
— И нам ещё предстоит найти чёртова Охотника где-то в этом городе, — говорит Риодан.
— Так что? — требую я от Бэрронса, потому что у этого мудака имеются запасные планы для запасных планов, и так до бесконечности. — Как мне попасть в тюрьму?
— Если ты когда-нибудь попробуешь вернуться туда, куда я тебя сейчас отведу…
— Попробуй. Вот только попробуй, — рычу я.
Уголок губ Бэрронса подёргивается, словно он старается не засмеяться, и это оскорбляет.
— Серьёзно? Ты будешь смеяться надо мной? Я Смерть. Я могу убивать фейри. Я столь же смертоносное оружие, как и копьё, и меч. Думаю, я чертовски внушителен для горца из Инвернесса, — я возмущённо ощетиниваюсь. У этих колючих зверей уже нет оснований подтрунивать надо мной.
Теперь уже Риодан выглядит так, будто он вот-вот расхохочется в голос. Я в ярости рявкаю:
— Да что такого смешного, мать вашу?
Бэрронс протягивает руку, двумя пальцами снимает что-то с моего плеча и приподнимает. Это враждебное предложение, знатно изогнутое и шипящее, отчаянно тянущееся ко мне.
— Книги Бура-Бура, — бормочет Бэрронс. — Ты хоть представляешь, что делают эти предложения, когда оказываются на свободе?
Я качаю головой.
— Я думал, что смахнул их всех с себя.
Он фыркает.
— Сколько их ты выпустил?
Я пожимаю плечами.
— Целую книгу.
Уголок его рта опять подёргивается, и он говорит:
— Что ж. Тогда удачи тебе с этим.
— А что они делают?
— Узнаешь.
— Я спешил, — раздражённо говорю я.
— Оно и видно, — сухо отзывается Риодан, затем тоже протягивает руку и снимает что-то с моего левого крыла. Мне начинает казаться, что я усеян замковым сором. Я просеялся из Дрохетч в Честер в такой спешке, что при уходе взметнул небольшой шторм. Риодан осматривает то, что он взял, и бросает на Бэрронса взгляд тёмного веселья. — Ну разве не мило, — насмехается он. — Лирика влюбилась в Смерть. Мать вашу, она нарисовала сердечко над i в его имени.
Теперь оба уголка губ Бэрронса подёргиваются.
— Отдай мне это! — я выхватываю записку из его руки и аккуратно убираю в карман своих джинсов. — Это не смешно. Это мило, чёрт возьми. И я спрошу ещё раз…
— Пошли, — Бэрронс поворачивается к двери. — Мы все хотим чего-то от Крууса. Мы все отправимся в тюрьму.
Я бросаю взгляд на Риодана.
— А как же Дэни?
Его серебристые глаза сверкают кровавыми искорками, все следы веселья пропадают, и он холодно отвечает:
— Новый план.
Глава 46
Я пойду прежде, чем они заставят меня бежать[60]
Дэни
Пока я лежу в темноте своей клетки, до меня доходит, что хотя Охотники обратили Шазама в его изначальную форму Адского Кота, и раз я никогда не могла облачиться в ту огромную кожистую шкуру, и Шазам сказал, что Охотники планируют вернуть меня в изначальное состояние, это значит, что они этого ещё не сделали.
Они не считают меня риском. Они думают, что я не могу обратиться.
«Недооценивайте меня, — думаю я с улыбкой, — это будет весело».
Бегство от чего-либо — это не всегда трусливый поступок. Только не тогда, когда это даёт тебе время разобраться, как победить то, что тебе угрожает. Иногда бегство — это просто мудро. Бешеный рывок в безопасное место — это критично важная часть моего плана, причина, по которой я побуждаю их превратить Шазама в Й'Рилл.
Но у меня есть дурное предчувствие, что Охотники не согласятся с моей логикой, хотя она безупречная и железобетонная. Они заставят одинокого, эмоционального, нуждающегося во внимании Адского Кота оправдывать действия Охотника. И это невозможно. Эти два существа не мыслят одинаково.
Поскольку план А, скорее всего, не сработает, пора заняться планом Б.
Если они откажутся разрешить Шазаму обратиться, то мой единственный вариант — обратиться самой.
Если я смогу трансформироваться, то мой увеличившийся размер разорвёт клетку на мелкие кусочки, освободив меня. Затем я схвачу клетку Шазама своими когтями и со всех сил рвану прочь.
Кто знает, возможно, я сумею добавить свой дар стоп-кадра к дару крыльев Охотника. Я никогда не пробовала. Я всё ещё считаюсь маленьким Охотником и подозреваю, что это делает меня более проворной, и мы месяцами оттачивали мои навыки полёта. Возможно, я ещё и не умею парить без проблем, но я настоящий профи в опасных резких манёврах. Я умею так вплотную обходить неожиданные препятствия, что едва не награждаю Й'Рилл сердечным приступом. Быстрая подвижность — мой любимый наркотик, а моя НОРД-петля (последовательность Наблюдать/Ориентироваться/Решить/Действовать) ещё быстрее в теле Охотника, чем в теле человека.
Я не сомневаюсь, что смогу уделать этих древних Охотников. Готова поспорить, они больше никогда не практикуются в технике полета. Готова поспорить, они живут в своих затхлых старых головах, расслабившиеся и полагающиеся на рутину столь же застарелую, как и их законы. И это ещё одна причина, по которой им нужна свежая кровь молодняка. Если общество не извлекает максимум пользы из огненного, бесстрашного поколения, оно погружается в стагнацию.
Чёрт возьми, после бесчисленных неудач в этот раз я не провалюсь.
Растянувшись на спине, я складываю руки за головой, закрываю глаза и обращаюсь внутрь с дерзким «Привет, мозг. Давай поизобретаем, попробуем новые штуки. В этот раз у меня большие идеи».
Я приветствую каждую секцию своего мозга, доля за долей. Я всегда могла почувствовать свой мозг внутри черепа и представить его в ярких деталях. Я не понимаю тех людей, которые этого не могут.
Я могу дрейфовать от одного участка к другому, легонько пробегаться по бугоркам и впадинкам своего мозжечка (который трещит постоянными разрядами молний) или погрузиться глубоко внутрь, нацелившись на любую долю: лобную, теменную, затылочную или височную.
Я могу погрузиться ещё глубже: в мои желудочки, таламус, гипоталамус, гиппокамп, варолиев мост, продолговатый мозг и, наконец, в самую интригующую часть — в мою амигдалу.
В детстве я в качестве своеобразной медитации сосредотачивалась и концентрировала своё сердцебиение в различных частях моего мозга, подумав: почему бы не дать ей больше крови и не посмотреть, вдруг она вырастет? Не то чтобы у меня имелись занятия получше. Всякий раз, когда я натыкалась на некое подобие переключателя, я щёлкала им, посылая к чёрту все последствия. Мой мозг — это всё, с чем я могла играть, и там находилась целая неизведанная страна.
Я погружаюсь глубоко в мою лимбическую систему. Здесь всё тихо, темно, насыщенно и плодородно. Я отдираю ункус и смотрю на свою амигдалу и множество жизненно важных подводящих каналов, питающих её.
Изумительно.
Здесь я всегда чувствовала самые значимые аномалии в моём генетическом составе. Что-то в моей лимбической системе, а точнее в моей амигдале, отличается от большинства людей. Полагаю, это благодаря экспериментам Ровены, а также крови короля Невидимых в моих венах. Я не знаю, как именно отличается моя амигдала; я лишь знаю, что она отличается.
Это самая насыщенно живая часть меня, и некоторое время после побега из клетки я ненасытно изучала человеческий мозг, поглощая медицинские журналы и просматривая интернет. Я даже вломилась в морг и украла труп, устроила собственноручный осмотр, пытаясь решить, почему я не такая, как другие. К сожалению, я не могу визуально осмотреть собственный мозг, не убив себя, так что я до сих пор гадаю. То, что я чувствую, когда погружаюсь внутрь, наверное, сильно отличается от того, как это выглядит на самом деле. Я сильно сомневаюсь, что на поверхности моего мозга действительно сверкает видимая молния.
С другой стороны, может, так оно и есть.
Меня раздражает то, что когда я в конечном счёте умру (если я в конечном счёте умру), мне не удастся провести вскрытие самой себя. Как бы изумительно это было, проклятье.
Здесь, глубоко в центре моей амигдалы, я чувствую другой тип сердцебиения, словно она содержит свою собственную мрачно прекрасную циркуляционную систему, по венам которой гоняется звёздная пыль, дарующая этому крохотному сегменту серого вещества способности, которым нет объяснения.
Когда я впервые начала играть со своей амигдалой, это было маленькое миндалевидное тело. Со временем оно росло и расширялось, раздувшись до размеров грецкого ореха в скорлупе. Оно бесстрашно пульсирует страстью, силой и вечным оптимизмом, убеждённым, что всё возможно, если достаточно сильно захотеть.
Я погружаюсь глубже, отпуская всё в мире, испытывая отсутствие мыслей, существуя только как душа, чем бы она ни была, и продолжая погружаться в свою суть, я с уверенностью знаю, просто знаю — в этот раз я сумею обратиться.
Всё дело в звёздной пыли, из которой сделаны все мы. Мы вмещаем в себя безграничные возможности для созидания и эволюции. Всё находится внутри нас, и если мы выведем на первый план то лучшее, что есть в нас, это нас спасёт. А если мы этого не сделаем, это нас разрушит.
Затем у меня уже нет мыслей.
Я дрейфую.
Я существую.
Не человек. Не Охотник.
Вообще не материальное существо.
Я становлюсь самым могущественным, что есть во вселенной: любовь и надежда, помноженные на сосредоточенную силу воли.
Глава 47
Сладкие сны сделаны из этого
Кто я такая, чтобы не соглашаться[61]
Мак
Я больше не задаюсь вопросом, сплю ли я.
Я знаю, что не сплю.
Меня забалтывают до смерти.
Если это сон, и Круус действительно мог бы контролировать меня, мы бы находились в его постели, и я бы тупо, радостно восклицала про его потрясающее достоинство и мастерство, а не мрачно смотрела с балкона с осторожной улыбкой и одобрительными искорками в глазах, пока он щеголяет бесконечным парадом бесчисленных величественных достижений, цель которых — ошеломить меня.
Я голодна. Мне надо пописать. Он всё ещё говорит. Я его ненавижу.
Он с дезориентирующей скоростью мечется от одной темы к другой, и всё это демонстрирует его достижения или многочисленные печали.
Он изменился. Стал более высокомерным. Возросшая сила умножила его врождённую тиранию.
Последовав примеру Лирики, полагаясь на мёд, а не на уксус, я изображаю внимательность, аплодирую, и шоу продолжается.
— Ты никогда не задавалась вопросом, — говорит Круус, — почему из всех созданных Невидимых лишь принцы и принцессы были прекрасными и не ведомыми безумным, бездонным голодом?
Вопреки своей решимости быть мёдом, я ничего не могу с собой поделать и сухо отвечаю:
— Видимо, я что-то упустила. Ведомый безумным, бездонным голодом — именно так я бы описала тебя.
— Ах, вот и крупица твоего очаровательного огня, — он смеётся. — Рад вновь видеть его. Я начал бояться, что Даван-аллайх повредили тебя. Уверяю тебя, принцесса…
— Королева, — с вызовом бросаю я. Я по-прежнему обладаю Истинной Магией, даже если я не могу её использовать, а он ей не владеет.
Он выгибает бровь и продолжает:
— …мой бездонный голод вполне разумен.
На моём языке вертится ёмкий и резкий ответ, но я сдерживаюсь, обдумывая его слова. Он прав. Все низшие касты (Тени, Носороги, Серая Женщина/Мужчина, Многоротая тварь, Кровавая Ведьма, Ледяной Король) были неистово одержимы желанием кормиться в своей манере, безо всякой сдержанности или мысли о последствиях. И всё же Раф и Киалл, два других принца Невидимых достигли некоторой степени самоконтроля и дисциплины.
— И почему королевская знать Невидимых отличается?
— Король не дал низшим кастам то, что дал нам. Ты также не задумывалась, почему Невидимые бессмертны, если мы никогда не пили Эликсир Жизни?
Я ошеломлённо смотрю на него. Нет. Я не задумывалась. Это ни разу не приходило мне в голову, и всё же теперь, когда он это упомянул, я не могу поверить, что не думала об этом. Светлый Двор выпил Эликсир, чтобы получить бессмертие, и в процессе их эмоции и души были разрушены, но то, что принял Двор Теней, не оказало такого эффекта. Существовал ли второй Эликсир Жизни (вдобавок к несовершенному, данному мне Круусом), который не стирал сущность личности? И если так, могу ли я дать его своему отцу?
— Продолжай, — поощряю я.
— Когда король только начал создавать касты, он склепал рецепт с использованием крови столь ужасного и злобного бессмертного существа, что он держал его запечатанным в яме под его королевством. Это существо также унаследовало безумный прожорливый аппетит и уродство низших каст короля. Со временем король устал от монстров и стал искать нечто, менее изнуряющее взор. Найдя это, он заменил этот ингредиент для нас, подарив бессмертие безо всяких недостатков. Именно этот ингредиент я использовал, чтобы породить всех своих детей, отсюда и берётся их одарённость красотой, страстью и логикой.
— И что это за ингредиент?
— Ах, моя сообразительная МакКайла, — мурлычет он с тёмной улыбкой. — Я не позволю тебе вновь сделать Видимых бессмертными.
Значит, что бы это ни было, оно до сих пор где-то здесь.
— Это тот же эликсир, который ты дал мне?
— Нет. Тот создал я, а не король. Тебя просто сложно убить, но не невозможно. Вероятно, со временем я также дам тебе эликсир короля. Посмотрим.
Ага, то есть, существует эликсир короля.
— Почему он не дал его возлюбленной?
— Бессмертие — не единственное, что он стремился дать Заре, и Белый Особняк позволял ей не стареть. Он хотел, чтобы она полностью превратилась в фейри.
— Тогда почему Кристиан, Шон и Джейн бессмертны? Они не пили эликсир или то, что король использовал для создания тебя.
— Эту загадку я ещё не разгадал. Возможно, вмешался старый ублюдок. Никогда не знаешь, что задумал этот изворотливый придурок.
«Не считая того, что он до сих пор не выбрал передать свою силу тебе?» Но я мудро воздерживаюсь от провокаций.
— Хочешь сказать, он поделился с ними Эликсиром Жизни короля? С чего бы ему так делать?
— Его мотивы извечно ускользают от меня. Возможно, его веселила перспектива того, что смертные станут бессмертной заменой фейри. Возможно, он знал, что в противном случае я их убью. Возможно, он решил, что разнообразие принесёт ему выгоду. Возможно, это лишь мимолётная и бесцельная прихоть. Возможно, он подумал, что это меня разозлит, и для него это показалось достаточно забавным.