Тётка стыдилась своей сестры. Мать, по её словам, заработала себе клеймо и сдохла, корчившись в муках, перед ответом за грехи свои. На деле она была ВИЧ-инфицирована и скончалась от рака шейки матки. Именно поэтому её старшая сестра Фаина, называет мою мать в письме шлюхой. Даже тогда, будучи подростком, я понимала — неправда. Мать не такая. Одинокая, несчастная, жаждущая быть любимой женщина, которой «посчастливилось» влюбиться не в того человека. Знавшего свой диагноз и так бессердечно поступившего с ней.
— Вот и пришли, — выдохнула Розалия. — Здравствуй, Фаечка, я тебе племянницу привела. Смотри, какая она красавица стала. На сороковой день памятник тебе поставим, правда, Ася?
— Не надо, — едва слышно возразила я и испугалась: вдруг соседка подумает, что я пекусь о деньгах. — Крест такой красивый, пусть остаётся.
— Можно и крест.
Крест, а на нём табличка: «Гренц Фаина Аркадьевна», ниже две даты, всё, что осталось от человека. Вру, ещё воспоминания. Пожалуй, что может быть важнее, в таких случаях, воспоминаний, особенно наполненных добротой. Отчего мои не такие? «Маленькая лгунья» — вспомнила я. Разве часто я тебя обманывала, тёть? И больше по пустякам. Я присела, выкопала рукой ямки и посадила крокусы. Достала из сумки бутылку с водой и полила на руку, держа её над своими посадками. «Скоро завянут», — подумала я, глядя на белые, с голубыми прожилками бутоны.
Самое яркое воспоминание, за три года жизни с теткой, самое первое. Мне пятнадцать, я шагнула за калитку и замерла — неужели здесь жить стану? Сад, беседка, увитая декоративным виноградом, и огромный дом. На самом деле, вовсе небольшой, но меня, после нашей комнаты в коммуналке, он даже немного пугал. А гостевой тогда вообще дворцом показался! И море. Совсем рядом, я даже слышу его шум отсюда!
— Шевелись, ты! — подтолкнула меня в спину Фаина и приказала: — Барахло своё хватай и шуруй за мной, комнату твою покажу.
Тетка выделила мне комнату, оформила опеку и устроила в школу. Первый год жизни казался сущим адом. В школе у меня не заладилось. Годами сформировавшийся коллектив, поделенный на стайки по интересам, относился ко мне с осторожностью, притиралась с трудом. Везде чувствовала себя чужой: и в новом доме, и в классе — приживалой. От этого, как водится, замыкалась. А когда кое-как добилась хоть какого-то авторитета среди одноклассников, Лена Бронских съездила на осенние каникулы в городок, откуда я прибыла. Родня у неё там оказалась.
Мы жили тихой, неприметно жизнью. Казалось, никому, абсолютно никому до нас с мамой, нет никакого дела… оказалось — показалось. Мама уже умерла к тому времени, однако времени этого минуло недостаточно, чтобы жители маленького городка забыли о таком «интересном» событии, как смерть инфицированной особенным вирусом. Значение слова «клеймо», так возлюбленное тёткой, я познала на себе в полной мере. Возможно, некоторые из одноклассников продолжили бы со мной общение. И даже место рядом на уроках не пустовало, но взрослые… Ох уж, эти взрослые! И можете сколько угодно твердить о толерантности и современности мира, я рассмеюсь вам в лицо. Ха! Сто раз — ха! Тысячи раз!
Начнём с того, что для начала я стала замечать косые взгляды отдельных одноклассников. С каждым днём их число множилось и множилось, пока в одно расчудесное ноябрьское утро, я не осталась сидеть за партой одна. Задумчивая Ольга Ивановна, наша классная, давала новую тему без обычного огонька, порою говорила невпопад, а на перемене попросила меня пойти за ней. Передала медсестре из рук в руки. Та — нацепив ватно-марлевую! — осмотрела меня с головы до ног, касаясь кожи холодными перчатками. Осмотр ещё не закончился, как в кабинете материализовался завуч с немым вопросом в глазах. Медсестра подошла к ней и шепнула:
— Анализ нужно делать.
«Конечно, идиотки, это я вам без медицинского образования скажу!»
Вероятно, они растерялись, поэтому и вели себя настолько глупо. Тихим, но очень настойчивым голосом меня попросили пойти в поликлинику. Мои возражения о сданных несколько раз анализах не принимались. Завуч ничего не хотела слышать, так и сказала. В итоге меня отвела за руку медсестра. Естественно, результат был отрицательным, но это уже мало кого волновало.
Потекли мои суровые будни изгоя. Я впервые злилась на мать. На безответственность, глупость и неразборчивость. Злоба булькала внутри меня, то вздыбливаясь пенной шапкой, то опускаясь на самое дно. На агрессию отвечала агрессией и хамила всем подряд: одноклассникам, учителям, любому. В какой-то момент я поняла: так больше продолжаться не может, я не должна идти у них на поводу. На смену злобе, пришло равнодушие и пофигизм. Потеря интереса к жизни. Я ходила в школу, училась, делала работу по дому, ела, спала — механически. Потому что, так надо.
Пока не встретила его. Гордея.
Глава 3
С наступлением весны, я сбегала к морю при первой возможности. Слушала шум, подолгу вглядывалась в бескрайнюю даль и наблюдала за чайками. Ждала, когда, наконец, наступит лето и я смогу в нём искупнуться. Морем мать меня в детстве не баловала, и никогда не навещала сестру. Возможно, когда я была совсем ребенком они и были дружны, но в пятнадцать я припоминала тетку едва.
В тот апрельский день я, как обычно, сидела на берегу и подставляла лицо ветру. Облюбованный мною дикий пляж дарил единение со стихией. Здесь я чувствовала себя свободной. От снисходительных взглядов, упреков, тычков.
Он подошел и сел рядом. Бросил в воду пару камней, а потом спросил:
— Чего ты тут вечно одна сидишь?
— Я — изгой, — отвечаю ему.
— Ты слишком красивая для изгоя.
— Это хорошо или плохо?
Он пожал плечами — не знаю, но все-таки ответил:
— Хорошо, наверное. Красивым легче.
Тогда я подняла на него глаза и присмотрелась, а после подумала: кто он, этот странный парень со светлыми, по плечи волосами? Он решил восполнить пробел и протянул ладонь:
— Гордей.
Я не спешила вкладывать свою, уверенная, это нечестно. А не подать совсем — невежливо. И тогда я предупредила:
— Руки не подам, моя мать скончалась от СПИДа. Вернее, от рака, но виной тому иммунный дефицит.
— Поэтому ты изгой? — спросил он, а я подтвердила кивком. Тогда он сам перехватил мою ладонь и пожал. — Вообще-то, я хотел узнать твоё имя.
— Ася, — прошептала я и уставилась на него во все глаза. Симпатичный.
— Привет что ли, Ася, — улыбнулся он и тут же спрятал улыбку: — Давно?
— Что давно?
— Мать давно умерла?
— Мама в октябре, — ответила я и добавила: — Прошлом.
— Жаль. Извини, что спрашиваю, но мне действительно жаль.
— Ничего. Я уже свыклась. Почти. И изгоем привыкла, можешь не стараться.
— Я и не стараюсь, — фыркнул он. Встал, отряхнул джинсы и мотнул головой в сторону моря: — Купаться идешь?
— Сдурел? Вода холодная.
Он мелкими шажками сбежал вниз, на ходу протяжно крича — нормальная! И действительно, разделся до трусов и полез в воду. Проплыл туда-сюда несколько метров, выбрался на берег и стал подпрыгивать. Прыгал и размахивал руками, словно зарядку делал, вероятно, ему так теплее, полотенца ведь с собой нет. А может он всегда так делает — закаленный, решила я. Вскоре он напрыгался и крикнул мне:
— Отвернись, трусы выжму.
Я отвернулась, как он велел, и не поворачивала головы до тех пор, пока Гордей не плюхнулся рядом.
— Чушь всё это, глупость полнейшая, — развалившись на спине, сказал он. Я не поняла к чему относится данная реплика и уточнила:
— Что именно?
— С чего ты взяла, что ты изгой?
— А это не я решила, это окружающие за меня решили.
— Идиоты. Нам на каждом шагу твердят…
— Я не хочу говорить об этом, — перебила я, сообразив куда он клонит. Он повернул голову и посмотрел на меня. Я почувствовала неловкость от того, что он так на меня смотрит. Пристально, пытливо. Тогда я наклонила к коленям голову и обхватила их руками, чтобы волосы прикрыли лицо, а он серьёзно так сказал:
— Мы только сегодня об этом поговорим и больше не будем.
И действительно, кроме того дня, мы никогда не говорили ни о маминой болезни, ни о изгоях, данная тема была закрыта навсегда. Но в тот момент я подумала не об этом. «Только сегодня! Он уверен, мы ещё станем общаться?» — подумала я и улыбнулась, пряча лицо под волосами.
Вскоре он спросил:
— Ты где живешь? Идем, я тебя провожу.
— Ты заболеешь, если будешь разгуливать в мокрых штанах, — озаботилась я, хотя очень хотела, чтобы он проводил меня. Тогда Гордей скорчил забавную физиономию и высунул из кармана ветровки краешек своих трусов. Стало ужасно смешно и мы засмеялись.
Мы учились в разных школах, именно поэтому не подозревали о существовании друг друга до этой встречи. Несмотря на то, что для изгоя, я была слишком популярна. Да и семью Гордея знала вся округа. Жили они в километре от города, на хуторе. Там у них стоял огромный дом, неподалеку от виноградников. В народе он звался Казаков хутор. И не потому, что там казаки поселились, а по фамилии семьи проживающей на нём — Казаковы. Отца Гордея иначе, чем Казаком никто не звал, однако, прямого отношения к казакам он не имел, лишь созвучную фамилию.
В тот день Казак-младший проводил меня, сказав на прощание: «Завтра в два, на том же месте». Так началась наша дружба.
Я достала из кармана телефон и уставилась на дату — послезавтра. Надо же… Именно в этот день, десять лет назад, я встретила странного, светловолосого парня на берегу.
— Так я пришлю их? — спросила Розалия.
— Присылайте, — ответила я, совершенно не понимая о ком идет речь. Я всё благополучно прослушала. Покупатели — подумала я, решили подсуетиться заранее. Роза обрадовалась и защебетала:
— Если договоритесь, так ты с Натальей не робей, гоняй её смело. А он работник без нареканий, на все руки мастер. Без работы остаться в наше время, считай труба, а они за сезон у Файки неплохо откладывали.
Ясно, речь о бывших сотрудниках гостевого дома. Ладно, разберемся.
Первой пришла Наташка. Низкая, пухленькая девушка моего возраста, так и представилась — Наташка. Неунывающая хохотушка, охарактеризовала я её. Она работала горничной у тетки, с мая по октябрь, в этом сезоне рассчитывала вновь получить своё место. Я сказала — хорошо, без работы вас не оставлю, и тоже улыбнулась ей. Раньше, чем через полгода я всё равно продать наследство не смогу, чего добру пустовать. Может Наташа ещё похозяйничает в доме, когда я уеду. Присмотрюсь к ней.
Вечером того же дня к дому подъехали старенькие «Жигули», я в это время убиралась в беседке. Обещанный на все руки мастер, сообразила я. Музыка в машине притихла, из салона вышел мужчина, молодой, лет тридцать, не больше. Кудрявые копной, темные волосы, белозубая улыбка. Армянин, безошибочно определила я и оказалась права. Парень толкнул калитку, вошел на территорию и поздоровался.
— Добрый вечер, — ответила я, поправив на голове тёткин платок.
— Роза сказала, я могу заехать, — лениво протянул он. Его интонация подсказывала — парень смущается, но усиленно делает вид, что это не так. — Я работал тут, у Фаины Аркадьевны, Гамлет меня зовут.
Я подавила улыбку, но согласилась с тем, кто дал ему это имя. Этому стройному армянину с грустными глазами оно невероятно подходило.
— Давайте, присядем, — указала кивком на беседку и представилась: — Ася.
Акцент у Гамлета едва заметный, а вот самоуверенность и нрав, как говорится, восточные. Не успели мы расположиться по разные стороны стола, он совершенно бесцеремонно заявил:
— Тебе без меня не справиться. Гостей встречать — Гамлет, в саду убрать — Гамлет, кран течет, опять Гамлет. Другой такой дурак на эти деньги не найдешь.
— А ты что же такой дурак тогда? — удивилась я.
— А мне жить негде. Фая комнату дала, а с мая по октябрь ещё и платила. Розалия велела освободить, ты… вы приехать должны.
— Где сейчас живешь?
— У друга ночевал, а у него семья, неудобно, лучше в машине буду.
— Какую комнату ты занимал, Гамлет?
— Самую маленькую, за прачечной.
Я кивнула, хорошо, мол и завела с ним разговор о деньгах. Уверена размер своей зарплаты у тетушки Гамлет слегка приукрасил, мы немного поторговались с ним, но в итоге сошлись, я пообещала премировать при условии хорошего сезона. Гамлет обрадовался и бросился в машину за вещами. Вернулся вскоре, с сумкой наперевес и, щёлкнув пальцами, заявил:
— Красавица, ты не пожалеешь, что взяла меня.
— Ну уж, нет, — отрезала я. — Никаких красавиц, милочек и дорогуш, а то я начну сожалеть прямо сейчас. Ася имя не сложное, постарайся запомнить с первого раза. Сегодня располагайся там, где жил, сейчас принесу ключи, а завтра сломаешь этот душ.
Я указала рукой на уличный душ и пошла за ключами.
— Э-э… Зачем сломаешь? Хороший ведь! — крикнул он мне вслед, отвечать я не стала. Это мои тараканы, ему о них знать ни к чему.
Душ он пытался отвоевать и на следующий день, но я оставалась непреклонна. Тогда он открутил все держатели, лейки и с воплем: «мама дорогая!» принялся ломать. Вечером мы провели ревизию номеров, я записала в блокнот, всё что необходимо поправить и заменить к сезону, список вышел удивительно коротким. Тогда я приписала обои для третьего номера — не помешает освежить. В строительный магазин мы запланировали ехать завтра.
Глава 4
Гордей
Саша повторялся. Сидел напротив и мямлил. Ни одного толкового ответа я не услышал, поэтому с нажимом повторил:
— Я хочу знать, что конкретно ты сделал, для того чтобы наше вино встало на эти полки?
Он повторил всё слово в слово. Я попробовал посчитать сколько раз за сегодня услышал от него «ценовая политика», сбился со счета и не выдержал:
— Иди, Саша, иди, но помни: я жду от тебя результатов. Положительных, отрицательных, но результатов.
Я откинулся в кресле и уставился за окно — пригревает. А не смотаться ли мне за лаком сейчас? И сразу отвести Василичу, пусть прямо завтра начинает, погода позволяет. Я покопался в сети, нужный корабельный лак в наличии только в одном магазине. Закинул в корзину — доставка завтра. Нет, однозначно самому нужно ехать.
Мать застала меня буквально на пороге. Я нырнул в шкаф, избавиться от галстука, в этот момент она и вошла.
— Сын, нам нужно поговорить.
Я подхватил её за плечи, чмокнул в щеку и проводил до своего кресла. Усадил, сам позади встал.
— Что за спешка, мам, разве мы дома не поговорим?
— Ты прекрасно знаешь, что нет. Приходишь который день поздно, уходишь рано, а у меня режим, — повернула она шею и подняла на меня глаза: — Иногда мне кажется, ты меня избегаешь.
— Не драматизируй, пожалуйста, — помассировал я ей плечи, притупляя бдительность. Хватка у мамы бульдожья. — У меня работа. И сейчас я должен бежать.
— Нет уж, ты присядь. Присядь, присядь, — выразительно постучала она ногтем по столешнице, указывая на кресло для посетителей. Я послушно сел и упер подбородок на руку — весь внимание. Мама скривилась: — Не паясничай. Милана вернулась?
— Это всё, о чем ты хотела поговорить?
— Нет не всё. Тебе двадцать семь, Гордей, ты семью заводить собираешься?
— Именно, мама, именно. Всего двадцать семь, — поднялся я. Никакой срочности у того разговора нет. Сейчас перейдет к внукам. Только когда она их нянчить собиралась, между танцами и французским? Безусловно, я рад, что она ищет себя после ухода отца, только на мне пусть не отыгрывается. Я выразительно глянул на часы и протянул: — О-о… Всё, мам, я опаздываю, меня люди ждут.
Мать враз скисла, я послал ей воздушный поцелуй и скрылся за дверью, пока она ещё что-нибудь не выдумала.