Москва, Комитет по экологии — Белый дом, 14 октября, 10.00-15.00
— Что это с ними? — спросила Светлана Веронику, выходя вместе со всеми сотрудниками «Протокола» из кабинета Ермолаева после совещания.
— А ты газеты не читала? — осторожно поинтересовалась Ника.
— Нет еще. А что там? Неужели? — Она ахнула. — Статья вчерашнего журналиста!
— Ну да, — кивнула Вероника.
— И что же он там пишет?
— Лучше не читай. Ерунду всякую.
— Например?
— Ну, например, что некую переводчицу соблазнил министр экологии, что международные тусовки организуются только для прикрытия сомнительных развлечений заевшихся випов и тому подобное…
Лана почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
— Не может быть, — простонала она и приложила руку к горлу. — А я-то думаю, почему все смотрели на меня сегодня с любопытством и отчуждением, словно на препарированную лягушку! Ермолаев! Он меня убьет!
Она резко развернулась и почти побежала назад, в кабинет Потапыча.
— Михаил Михайлович, — задыхаясь, проговорила Лана, — что же это такое?
Ермолаев с жалостью посмотрел на переводчицу:
— Ничего, обычная газетная «утка».
— Поверьте мне, я ничего не говорила, что могло быть неправильно истолковано!
— Верю. — Спокойствие начальника постепенно передавалось ей. — Я верю тебе. Более того, я убежден, что вне зависимости от того, что мы сказали бы, текст у редакции уже был готов. Это заказной материал, Лана, — мягко добавил он, глядя на расстроенную переводчицу, — и я даже предполагаю, кто заказчик.
— Как?
— Авторство этой статьи принадлежит скандально известному журналюге по фамилии Ферзь. Он наповал разит жертву своими едкими эпитетами и домыслами, зато читатели в восторге от его неожиданных выводов и открытий.
— Зачем ему понадобилась я? Не понимаю. Я ведь никому не переходила дорогу… — И она осеклась. В молчании прошла почти минута, Лана подняла голову и несмело предположила: — Ковалев?
Ермолаев молча кивнул.
— Ну да, одно время он любил бывать, как ему казалось, в богемной тусовке. Там, наверное, и завел знакомство с этим Ферзем… Надо позвонить Соколову, извиниться, — разглаживая на коленях узкую юбку серо-стального цвета, сказала она, — ведь он попал в эту историю совершенно случайно! А вам-то каково! Мы вас в последнее время только огорчаем: то Ковалев, то Инна, то я…
— Спасибо за заботу. — Ермолаев задержал свой взгляд на серой ленте Москвы-реки, которая была видна из окна. — Не волнуйся, я разговаривал с пресс-секретарем министра и все необходимые разъяснения дал. Могу предположить, что наш уважаемый господин Соколов должен связаться с тобой сам. Как ни странно это звучит, репутация министра из-за этой статьи вряд ли пострадает. Мало ли что пишет «желтая пресса»! А вот твоя репутация… За тебя мы будем бороться. Я нажал кое-какие кнопки, работа ведется. С сотрудниками я поговорю сам.
— Спасибо. — Опустив голову, Светлана пошла к двери.
— Подожди!
Светлана замедлила шаг и обернулась.
— Выше голову, ты же профессионал! Все образуется.
Она с силой захлопнула за собой дверь кабинета Потапыча. У нее оставалось еще полчаса свободных. Лана села за рабочий стол, включила компьютер и задумалась. Сильные порывы ветра за окном гнали по небу свинцовые тучи. По всему Кутузовскому проспекту ряды рекламных растяжек раскачивались, как качели. Обида неумолимо жгла ее изнутри. Не думала она четыре дня назад, что ей придется стать героиней триллера и любовного романа одновременно. «Спасибо тебе, любимая профессия! — Светлана язвительно усмехнулась. — А Ковалев? Хорош! Нечего сказать! Но теперь я его в покое не оставлю!» Лана схватила пачку сигарет и мобильный телефон.
У окна в холле она набрала номер сотового телефона Ковалева. «Абонент недоступен», — сухо ответил металлический голос. Тогда она позвонила Валере домой. Ее бодро поприветствовал автоответчик. Сейчас в качестве собеседника годился и он. Лана выплеснула все, что накипело у нее на душе, пожалев лишь о том, что писк автоответчика раздался слишком рано. У нее еще было что сказать.
— Аркатова! — Потапыч вышел в холл. — Давай собирайся!
— Куда? — удивленно спросила Светлана. Чувствовала она себя так, что предпочла бы провести весь свой рабочий день, тупо глядя в монитор компьютера.
— Звонили от Соколова, — выпалил Потапыч, не обращая внимания на то, что щеки Ланы слегка порозовели, — к нему приехала делегация из Швейцарии, а переводчик приболел. Через десять минут начинаются переговоры! Ничего не поделаешь, дорогая моя, служба! — И он развел руками.
Когда в отделанный дубовыми панелями кабинет вошел Андрей Соколов, у Светланы гулко забилось сердце. Его лицо было непроницаемо, словно маска, а печальное выражение глаз, поразившее Лану в Берлине, сменил твердый, пронзительный взгляд.
Швейцарские предприниматели, ожидающие его, чинно встали, слаженно протягивая для рукопожатий руки, представились. Светлана начала переводить. Голос ее был спокоен, на Соколова она старалась не смотреть, но пару раз они все-таки встретились взглядами. «Это в кино герои понимают друг друга без слов, а тут и словами-то растолковать сложно. Ладно, надо работать…» — утешала себя Лана. В голове копошились неприятные мысли. Это немного отвлекало, но совсем не мешало переводить.
«Если я решусь на разговор с Соколовым, то следует ожидать, что он будет нелегким. Надо объяснить появление статьи. Но как? Рассказывать о Валере Ковалеве? Начинать новые отношения с описания старых дрязг? Рассказывать о том, что бывший муж начал' строить козни — то пытался обставить все так, чтобы меня обвинили в воровстве этого злосчастного чека, то упрекал в том, что я разрушила ему жизнь, то вот теперь подослал этого киллера от журналистики — Ферзя… Вряд ли Соколов всему этому поверит, слишком трезвомыслящий он человек. Да и я не такая уж femme fatale, роковая женщина, чтобы ради меня совершались немыслимые поступки. Нет, надо начинать разговор с чего-то другого, — продолжая переводить, лихорадочно размышляла Светлана. Лицо ее стало напряженно-серьезным. — Надо только удачно подобрать первую фразу, простую, легкую, непринужденную…» Но на языке, как назло, крутились какие-то нелепые слова да книжные банальности. Светлана задумалась так глубоко, что даже пропустила фразу швейцарского предпринимателя. «Пусть я эгоистка, но я не имею права оставить все как есть, — возвратилась она снова к своим мыслям, переводя длинную вереницу цифр, называемых министром, — в конце концов, я должна как-то оправдаться. Пусть Потапыч добивается опровержения по официальным каналам. Я же должна объясниться с Соколовым лично». Эта мысль поначалу показалась ей вполне трезвой, но когда Светлана вспомнила недавний разговор в ресторане, чужие любопытные взгляды, ей захотелось вымыть руки. Вдруг почему-то стало досадно оттого, что она не согласилась сесть в самолете рядом с Соколовым. «Сейчас все было бы иначе! Ника права: не стоило так демонстративно бродить по Берлину с министром… Но…»
Мысль о том, что Андрея не будет рядом с ней ни сегодня, ни завтра, ужаснула ее. Только теперь Лана по-настоящему поняла, какое большое место уже успел занять Соколов в ее жизни. Еще недавно она раздумывала, стоит ли начинать эти отношения, а теперь он целиком занимал ее мысли.
Переговоры длились недолго, швейцарцы попрощались и в сопровождении секретарши вышли из кабинета. Лана последовала было за ними, но вдруг чья-то сильная рука взяла ее за локоть.
— Света, подождите!
Она остановилась и, глубоко вздохнув, обернулась.
— Аркатова! — громогласно рявкнул за ее спиной Ермолаев.
— Извините, мне надо идти, — прошептала Светлана, высвобождая руку. «И что там за спешка у Потапыча? — быстро шагая по коридору, соображала Светлана. — Надо же позвать в такой неподходящий момент! Впрочем, почему неподходящий? Может быть, наоборот? Что бы я сказала Соколову? Простите, виновата, больше так не буду? Глупость какая! Нет уж, пусть все остается как есть… Ничего теперь не поделаешь…» Светлана надеялась догнать Потапыча у лифта, но там его не оказалось. «Странно, звал как на пожар, а теперь я бегаю и его ищу».
Москва, улица Амундсена, 13 октября, 10.00-18.00
Ковалев торжествовал. Впервые в жизни он чувствовал себя отомщенным. «Пускай меня уволили из „Протокола“, но и Аркатовой теперь там не жить!» — думал он. Никаких серьезных планов на дальнейшую жизнь у Ковалева не было. Он не выходил из дома, валялся на диване, бездумно нажимая кнопки телевизионного пульта. Время от времени попадались интересные фильмы, Ковалев смотрел их и тут же забывал. После непродолжительной эйфории он погрузился в странную апатию. Главное дело жизни было сделано, он отомщен, а для чего необходимо жить дальше, Ковалев никак не мог определить. Не находя ответа на этот вопрос, он просто пил. Но пить одному было скучно, хотелось пожаловаться на жизнь. Собеседник нашелся быстро. Это был Ферзь. Он был известен не только своими едкими заметками, но и пристрастием к зеленому змию. На работе он объяснял это тем, что таким образом снимает стресс. И к этому там все давно привыкли. Никто не рассматривал его очередное двухнедельное исчезновение как повод для увольнения. В хмельном состоянии у Ферзя появлялось непреодолимое желание общаться по телефону со своими жертвами. Он доставал свою разбухшую телефонную книжку, набирал номер и жалким голосом начинал просить прощения. В трезвом состоянии Ферзь понимал всю пагубность своего нового пристрастия, но поделать с собой ничего не мог.
В этот раз все пошло по наезженной колее. Ферзь позвонил уже трем жертвам и приступил к обдумыванию своего звонка министру. Он всегда придавал значение стилистике. «Смею вас заверить, Андрей Александрович, — фантазировал Ферзь. — Заверить в чем? В чем бы я мог его заверить? В своем уважении? Безусловно. Он мне ничего плохого не сделал. Я ему — ничего плохого… Нет, получается, что что-то сделал. Эх…» Ферзь достал из своего потрепанного рюкзака записную книжку, посмотрел в сторону Ковалева — спит. И набрал телефонный номер министерской приемной.
Москва, Министерство экологии, 14 октября, 15.00-17.00
«По оценкам наших специалистов, в больших промышленных городах из-за загрязнения по биологическим причинам наблюдается массовая гибель деревьев», — монотонно читал доклад сотрудник министерства на совещании у Соколова.
Андрей Александрович угрюмо смотрел на письменный прибор из яшмы, сделанный по мотивам сказок Бажова уральскими мастерами, и ни разу не поднял глаз на подчиненного. Лицо его было спокойным и непроницаемым, а в душе все кипело: «Не мог я так сильно ошибиться! Получается прямо как в пословице: „Я его калачом, а он меня в спину кирпичом!“» Мысль о вероломстве Светланы была настолько непереносимой, что он поморщился словно от боли.
Докладчик заметил эту гримасу, с недоумением оглядел присутствующих на совещании, но продолжил: «В жилых микрорайонах зеленые насаждения страдают из-за отсутствия полива, подкормок минеральными и органическими удобрениями, от вырубки под строительство…»
Андрей Александрович вынул из стаканчика письменного прибора горсть карандашей и с силой сжал в кулаке: «Разболтаться перед журналистом из „желтой газеты“ — типично бабская уловка. А как ломалась и кокетничала, не хотела сидеть со мной в самолете, мол, что другие подумают. Видимо, я отстал от жизни. Стратегии нынешних холостячек получить в мужья-любовники кого-нибудь из высокого начальства сегодня продуманы не хуже планов развития экономики государства! Неужели она такая лицедейка?» Он со стуком бросил карандаши обратно:
— Поскорее, Иван Дмитриевич, переходите к основной части!
Докладчик кивнул и заговорил скороговоркой: «Наиболее четко прослеживается влияние промышленных объектов на состояние атмосферного воздуха. Загрязнение воздуха в большинстве случаев связано…»
«Загрязнение воздуха, загрязнение души, — продолжал думать Соколов. — А может, я слишком переоценил свою персону? Люди нам ничего не должны! И Светлана мне тоже ничего не должна». Он опустил глаза на чистый лист бумаги, лежащий на столешнице, и на его белом фоне представил профиль Ланы. Ему захотелось вновь увидеть ее, вновь держать за руки, целовать… «Предательство — омерзительная вещь. — Он непроизвольно передернул плечами. — Если это предательство…» Надежда на то, что появление статьи в этой газете имеет какие-то другие причины, все еще теплилась в нем.
В памяти словно из небытия всплыл тот страшный день, когда лопоухий наивный Андрюша Соколов, студент второго курса биофака МГУ, увидел статью в университетской многотиражке. «Нет, лучше не вспоминать!» Соколов снова нервно дернул плечами. Потом были заседания комитета комсомола, факультетские, университетские. Белые, плоские, как непропеченные блины, лица и пугающие своей хирургической неотвратимостью предложения выбросить его, Андрея Соколова, из университета, а заодно из рядов ВЛКСМ. За что? Просто Димка, его давний дружок и товарищ, бездарь и честолюбец, стукнул в комитет о неблагонадежности внука когда-то репрессированной и сосланной бабушки. В тот год решался вопрос об участии Андрея в экспедиции экологического судна «Александр Матросов». Дима пошел в комитет и доложил, что нельзя посылать Андрея в зарубежные экспедиции. (Вдруг он сбежит на Запад?) И закрутилась запущенная умелой рукой идеологическая машина. Тогда-то и появилась статья в газете, обличающая студента Соколова во всех смертных грехах, потянулись многочасовые заседания. Студенты с горящими глазами припомнили ему все невинные выходки, словно не они, его товарищи, подбивали Андрея на некоторые из каверз и будто бы не они были участниками многочисленных веселых пирушек. На самом главном, решающем заседании неожиданно для всех слово взял Дима. Опираясь кулаками о край стола, он дождался особой, многозначительной тишины. Если бы его послушал человек, не знающий русского языка, то по драматической интонации, прокурорскому тону, наклону головы ему стал бы ясен разоблачительный характер его выступления. На щеках обвинителя пылали яркие малиновые пятна, губы истерически подергивались, а когда «товарищ Соколов» в выступлении Димы превратился в «гражданина», декан факультета не выдержал и прервал выступление: «Держите себя в руках, Соколов не на допросе у следователя!»
Короче, в экспедицию отправился Дима, а Андрей ушел в армию и прослужил, между прочим, во флоте три года. Когда он вернулся в университет, никто уже не помнил той давней истории. Да и он местами подзабыл подробности этой травли. Осталось только отвращение к газетам.
— Мы неоднократно говорили о необходимости проведения международной конференции по охране окружающей среды в Москве, — нетерпеливо прервал докладчика Соколов. — Если мы хотим, чтобы она была подготовлена должным образом, то начинать нужно сейчас. К тому же это тесно связано с присоединением России к Киотским протоколам. Иван Дмитриевич, отложите ваши бумажки в сторону и давайте поговорим конкретно!
— Андрей Александрович, — раздался по громкой связи голос секретаря Анечки, — вам звонок.
— У меня же совещание! — воскликнул недовольно министр.
— Да, но там говорят, что это вопрос жизни и смерти.
— И кто же? — Соколов обвел веселыми глазами присутствующих на совещании — разговор начинал его забавлять.
— Журналист, который написал статью… — приглушенным голосом доложила секретарь.
Сидящие в кабинете министра, как по команде, опустили глаза.
— Соединяйте, — решительно скомандовал министр и поднял трубку.
Москва, проспект Мира — Комитет по экологии, 15 октября, 9.00-12.15
Утром Лана проснулась с позабытым ощущением МАЕТЫ. Идти на работу не хотелось, хотелось закрыть глаза, закутаться в одеяло и пролежать в теплом коконе весь день. Тем не менее Лана рывком подняла себя с постели, приняла контрастный душ.
В офис Светлана пришла бодрая, подтянутая, готовая к любым неприятностям (а то, что для нее наступила полоса неудач, она уже поняла). Как всегда, приветливо поздоровавшись с коллегами, включила компьютер и тут же вышла в холл покурить. Вскоре к ней присоединилась Ника. Глаза подруги были полны тревоги и сочувствия.