Крестная мать
Дарья Сойфер
Глава 1
Платье, каблуки и танцующие фонтаны «Белладжио». Комбинация прекраснее? Вряд ли существует в природе. Ох, Вегас, Вегас… Слепящие огни роскоши, пугающие масштабы ставок. Место, где в секунду можно обрести все — или все потерять.
Игорь часто рассказывал жене, что однажды покажет ей самые роскошные залы, прокатит по городу на белом кабриолете, и вместе они умчат в рассвет после самой долгой ночи, пропитанной неоном и дорогими сигарами.
Вегас. Кто знал, что Анна окажется здесь без мужа? Кто мог предугадать, что щемящее чувство встречи с мечтой будет горчить одиночеством? Нет, не время отчаиваться. Фонтаны искрятся, выстреливают свадебным шампанским в такт музыке, значит, ничего не кончено. Те самые каблуки, на которые Анна любовалась последние месяцы безденежья, то самое платье, в котором все перестает иметь значение. Сладкое мурлыканье великого Элвиса. Мамочки, какой тембр! Голос будто щекочет изнутри, кажется, мужское дыхание приятно согревает шею, а крепкие руки вот-вот стиснут в объятиях… Или не просто кажется?
В ту секунду, когда знакомые теплые ладони накрыли глаза Анны, она судорожно втянула воздух. Господи, да! Он все-таки нашел ее. Он вернулся! И что это, если не магия Вегаса? В страхе упасть, Анна ухватилась за его руки, медленно обернулась, чтобы не разрушить хэппи-энд своей сказки.
— Игорь? — вопрос-мольба, вопрос-надежда.
— Нютка…
Его лицо расплывалось, таяло в ее слезах, как скульптура из сливочного масла на полуденном солнце. Анна снова касалась его скул, колючих, потому что лень бриться. Висков, помеченных сединой, высокого лба. А запах, запах… Столько дней она жадно глотала его остатки, тянула носом из подушки, не смея положить наволочку в стирку?
— Игорь, Господи… Ты нашелся! Я знала, что все это вранье, ты не мог… Ты ведь не мог погибнуть там… Они ошибались все, они говорили… Но я не верила, я знала… Господи, Игорь… — прерывистый лихорадочный шепот перемежался всхлипами.
— Ну что ты… — большие пальцы вытерли слезы, ладони обхватили ее лицо. — Все будет хорошо, милая. Я здесь, теперь я никуда не денусь…
Анна потянулась к нему губами, чтобы больше уже не отклеиваться. Не отпускать, все время чувствовать тепло мужа.
— Ой, ты только глянь! — Игорь с улыбкой смотрел куда-то поверх ее головы, и Анна нехотя обернулась.
Прямо у фонтана сидел белый лебедь. Самый настоящий, вполне себе живой лебедь.
— Но откуда он… — Анна нахмурилась, и что-то нехорошее царапнуло на задворках подсознания.
А лебедь повернул маленькую головку, раскрыл клюв, и душераздирающий звук заставил Анну схватиться за уши…
Она дернулась вверх, как чертик из табакерки. Мгновение хлопала глазами, вспоминая, где находится, что за звук, и где Игорь. Потом рухнула обратно на подушку и привычно потянулась левой рукой к тумбочке. Нащупала телефон, мазнула пальцем по экрану, отключая будильник. Чтоб тебя… Пустота после хорошего сна еще хуже холодного пота после кошмара. Приятно осознавать, что Фредди Крюгер уже не придет. А вот привыкнуть к мысли, что ты больше не вернешься в свой маленький рай…
Анна повернула голову: над комодом, в большой рамке с черной лентой висела фотография Игоря. Год. Вроде долгий срок, вроде время лечит… Какое там! Гомеопатическая доза. Лечит не время, нет. Хлопоты, заботы, будничные дела, из которых и состоит жизнь.
— …Что ты там сбрить пытаешься, лузер?
— А ну свалила!
— Сам свали, ясно?
Да, ежедневные дела. Например, собрать в школу двух оболтусов. Анна заставила себя сесть и опустить ноги на пол. Если не вмешаться сейчас в детские баталии, дойдет до кровопролития.
— Маша! Сава! Тихо оба! — размяв поясницу, Анна вытащила из тумбочки тонкие колготки, заштопанные у большого пальца. И зачем она раньше выбрасывала хорошие итальянские из-за какой-то маленькой зацепки? Даже с дефектом они были бы лучше этих. Телесный цвет… Какой же он телесный? Такого цвета бывает только дешевый автозагар и грим в морге.
— Мам, а че он в ванной уже полчаса на свои две щетинки любуется? Быстрей у меня борода вырастет!
— Она у тебя и так скоро вырастет! Будем тебя за деньги показывать! Будешь тупая и волосатая, как твой Хабиб!
— Сава! — Анна в последний раз попыталась разнять детей издалека.
— Ты че про Хабиба сказал? Поди сюда!
— Ма-а-ам!
— Маша! — Анна схватила со стула довязанную вчера жилетку и бросилась в коридор.
Военные действия разворачивались около ванной. Глядя на милую девочку с двумя хвостиками, трудно было предположить, что она влегкую может уложить шестнадцатилетнего брата на лопатки. Преданнее фанатки Хабибу не сыскать, даже если он устроит годовой чес по городам и весям России. Двенадцать лет! Анна в этом возрасте шила платья куклам, а не месила грушу все свободное время. Страсть дочери к борьбе пугала — и заставляла задуматься, где именно в воспитании была допущена роковая ошибка.
— Муся, дай брату привести себя в порядок, — Анна ласково подтолкнула Машу в спину, направляя на кухню. — Вот, я только ночью закончила — жилетка новая. Совсем как из каталога!
— Это обязательно? — Маша мрачно оглядела обновку.
«О, Боже, мамочка, ты сама это сделала?! Это же один в один Burberry! А ты когда-нибудь научишь меня так вязать? Какая красотища!..»
Анна вздохнула. Ясное дело, что ни одна из этих фраз ей не светит. Ни сегодня — ни в обозримом будущем.
— Давай-давай, школьную форму не я придумала. В Англии, кстати, в лучших гимназиях тоже носят такое. Только не рви, я тебя умоляю…
— Все равно порвет, — донесся из ванной злорадный голос Савелия. Присутствие матери вселяло в него бесстрашие. — Подерется еще до завтрака.
— Сава! — Анна крепче сжала плечо младшей дочери, сдерживая буйный нрав.
И хорошо было бы отругать сейчас Савелия, но разве против правды попрешь? Будет чудом, если жилетка, на которую ушло столько сил, времени и пряжи, доживет до конца учебного дня.
— Одевайтесь оба, — скомандовала Анна. — Сбор через пятнадцать минут.
Пятнадцать минут тишины — не больше. Но и этого хватит, чтобы собрать мозги в кучку и упаковать детям школьный перекус. Полезный зерновой хлеб, купленный с хорошей скидкой, пару листиков салата с подоконника, идеальные кружочки огурца, куриный рулет — тоньше, чтобы на дольше хватило, сыр, горчичный соус, замаринованный для сладости лук. Ну, чем не модный ланч? Язык проглотить можно, а стоит гораздо дешевле, чем в любой кафешке города. И все продукты качественные. Только упаковать и…
— О май гад, опять с луком?! — простонал над ухом Савелий. — А если у меня свидание?
— В мечтах? — Маша подоспела как раз вовремя.
— Ребят, ну сколько… — Анна обернулась и замерла, прикусив язык. — Это еще что?!
Нет, она не имела ничего против страсти сына к рэпу или хип-хопу или как там они это называют… И есть ли разница… Но идти в школу в мешковатых штанах и толстовке с непристойной надписью на английском…
— Да не паникуй, ма, — отмахнулся старшенький. — Это не новая, я сам нарисовал.
— Это я как раз вижу, — Анна с ужасом оглядела кривые каляки, сделанные черным маркером. — Только ради Бога, скажи, что это отстирается…
— Я что, дурак?! Это перманентный.
Маша хохотала так, что Анна разглядела кариес у дочери на верхней шестерке. Еще и к стоматологу! Отлично. Что ж, хоть кому-то в этом доме весело.
— Ты издеваешься?! — Анна положила сэндвич на столешницу. — Толстовка стоила две тысячи!
— Худи, вообще-то. Да я не в обиде, что так дешево. Просто решил немного апгрейдить. Что ты начинаешь опять?
— Я начи?.. Савелий, это мат! Ты как с этим на глаза учителям?..
— Так на инглише!
— Так у тебя английская гимназия! Марш переодеваться!
— Ну ма-а-ам! Что я должен вечно делать, как ты хочешь?!
— Фор-ма, Сав! Фор-ма!
— Да никто ее не носит! Че я, как лошпед пойду?!
— А я чего, как лошпед?! — встряла Маша.
Анна была в шаге от помешательства. Медленно выдохнула, сосчитала про себя до десяти и фирменным ледяным взглядом посмотрела на сына:
— Сейчас же!
— Вот уйду из дома…
— Марш!
Савелий гневно фыркнул, но подчинился, и из глубины квартиры раздался демонстративный хлопок дверью.
— Мусь, давай рюкзак, я уберу ланчбокс.
Маша придирчиво заглянула в пластиковую коробку и поморщилась.
— Фу, курица… Она воняет.
Анна на пару мгновений закрыла глаза. На детей кричать нельзя. Они не просили, чтобы их рожали… И что там еще говорил психолог… Активное слушание?
— Маша, я понимаю, что ты не хочешь курицу. Ты расстроена, — Анна говорила медленно и внятно. — Но любому спортсмену нужен белок для мышц…
— Спортсмену? — девочка хмыкнула. — И когда у меня первая тренировка? Только не по гимнастике и не по бальным танцам.
Шах и мат. Отдавать выстраданного, любимого, нежного ребенка в секцию в качестве боксерской груши?.. Нет, Муся могла за себя постоять, но все равно одна мысль о потных агрессивных гопниках вокруг нее…
— Ходи голодной, — Анна отправила ланчбокс в холодильник.
— У нас никто из дома не носит, — Маша насупилась. — Че мы, мелкие? Все себе в столовке берут. Но если мы теперь без папы нищеброды…
— Не смей так говорить!
Борьба между экономией и жалостью к ребенку была короткой — и Машины большие глаза, голубые и серьезные, как у Игоря, завершили блицкриг. Качнув головой и сетуя на себя за мягкотелость, Анна взяла со стула сумочку, вытащила из портмоне пару купюр.
— Только я тебя прошу: возьми что-то полезное. Никаких чипсов, газировки…
— Угу, — Маша ответила так же быстро, как и неправдоподобно. Обе, и мать, и дочь, понимали, что именно крошки от чипсов Анна вечером будет вытряхивать из портфеля.
— О, а чего ей деньги дают? Тебе на меня наплевать?! — Савелий возник неожиданно.
Если в какую магию Анна и верила, так только в уникальную способность ее детей материализоваться в том месте квартиры, где образовался портал халявы.
— Держи.
Проигрыши признавать — это ведь тоже искусство?
— А чего так мало?
— Как Маше…
— А Снежану угостить?
— Так, в коридор — оба — марш!
— Ладно уж, — вздохнул Савелий. — Давай свой луковый бутер… Зажую потом…
С грацией фехтовальщика совершил выпад в сторону холодильника, сунул упакованный сэндвич в задний карман и поспешно ретировался с кухни. Вот это деловая хватка! И перекус, и деньги на обед, и все это с видом великого одолжения.
Один… Два… Три… Четыре… Пять… Хорошая мать не теряет самообладания. Учить детей надо не словами, а примером…
Обычно подобные мантры быстро приводили в чувство, но сегодняшний день не задался еще до пробуждения. Этот чертов сон… Выбил из колеи. И как назло, все сразу: конкурс чтецов, последний день сдачи научных проектов. Плюс надо сделать маффины, не идти же к Феде с пустыми руками. А значит, ехать в дальний магазин за тростниковым сахаром. Не Москва ведь, места надо знать.
— Вы обулись? — Анна перекинула сумочку через плечо и приступила к погрузке.
Макет вулкана из папье-маше. Хрупкий, но красивый, недаром на него убито двое суток. И как назло, чуть-чуть в обувную коробку не влезает. Не просто вулкан — копия Мерапи, крупнейшего действующего вулкана в Индонезии. Еще бы Маша не забыла текст… Текст!
— Муся! Давай-ка мне еще раз конкурсные стихи!
— Ма-а-ам! Господи! Сколько можно!
— Му-ся!
— Яквампишучегожеболе…
Наверное, если бы Пушкин подразумевал такое прочтение, он бы не поставил ни одного знака препинания. Да и пробелами пренебрег бы. Маша читала трогательное признание Татьяны, над которым Анна в молодости неоднократно рыдала в голос, тоном уставшего от жизни американского копа. Как там у них в кино: «Вы арестованы, имеете право хранить молчание, все, что вы скажете, будет использовано против вас в суде». Да, приза, конечно, Маше не видать, но так и не за этим шли: лишняя пятерка сейчас по литературе дико нужна, без нее будет тройбан, не иначе. И по географии…
Главное — аккуратно, сильно наклонишь вулкан — сода просыплется, пойдет реакция, вся работа насмарку. Мусорный пакет, ватман со стенгазетой про компьютерную безопасность… Опытную мать не так уж трудно удивить жонглерскими трюками циркачей. Какие мячи и кегли? Умыть извивающегося младенца одной рукой, стереть с обоев плевки брокколи другой, вытащить четырехлетнего затейника с игрушечным экскаватором из кошачьего горшка… Что, третьей? Нет, третьей руки для матерей еще не изобрели, хотя стоило бы.
— Хоть каплю жалости храня…
— Вы пристрелите, блин, меня…
Ржание Савелия, плавно переходящее в писк. Анна узнала этот звук: каждый фирменный прием Муси сопровождала своя реакция. Удар по голени — ойканье, тычок под ребра — глухое «ух», тайсоновский укус — не самая приличная лексика. А писк восходящей тональности…
— Маша, не выворачивай ему палец! — привычно скомандовала Анна.
— Достал!
Анна пятилась на лестничную клетку осторожно, спиной вперед. Ватман, мусор, вулкан…. Но главное — вулкан…
— Кто-нибудь поможет что-нибудь подержать? — риторический вопрос.
— Не, у меня сменка, — Савелий Пачин и тысяча его отмазок, Фирменный стиль. Только этот человек способен отлынивать от дел, ни разу не повторившись.
Анна прижала мусорный пакет коленом и уже почти выудила ключ, как соседская дверь больно ударила по локтю.
— Ой! Аня! Что ж ты не позвала… Прости, ради Бога… Давай подержу… — недотепа Веня кинулся на нее со своими вечными извинениями.
Анна колебалась секунду, но все же протянула соседу макет вулкана. Как Веню взяли в полицию и доверили табельное оружие, оставалось загадкой для всех, включая его самого. Зато вполне закономерно в свои тридцать с гаком Веня все еще носил погоны старшего лейтенанта. К его счастью, выглядел он молодо, и хотя бы в этом чину соответствовал. Белобрысый, трогательно лопоухий, с удивленно приподнятыми бровями. Ни дать, ни взять, Ванька-дурачок с печки слез. Назвать его Вениамином — еще и при фамилии Цыпкин — было сильным креативом со стороны покойной Ларисы Федоровны.
Удостоверившись, что Веня держит макет обеими руками, Анна все же заперла дверь, торопливо сбежала на пролет вниз и избавилась от мусора. Вернулась за вулканом — и мимоходом поправила Вене воротничок.
— Вася уже собрался? — спросила она, заглянув в светлые распахнутые глаза — итут же осознала свою ошибку.
Веня краснел: жутко, неотвратимо покрывался пятнами, как Маша, когда в пять лет объелась мандаринов. Эта его дурацкая влюбленность! Столько лет… Не мог уже перерасти?!
— А?.. — пробормотал он, не сводя с Анны преданного щенячьего взгляда. — Ва… Вася?.. Нет… Да, он, кажется, одевался…
Пш-ш-ш… Тихое шипение от встречи соды с лимонной кислотой. Анна обреченно опустила взгляд: естественно. Веня судорожно прижимал вулкан к причинному месту, и тот извергался, страстно и эпично, заливая полицейские брюки белой пеной. Слава богу, всего лишь пеной.
— Давай подержу, — Анна забрала макет, остановив преждевременное пеноизвержение.
Бедолага так перенервничал и смутился, что ругать его язык не поворачивался. По крайней мере, у Анны.
Зато повернулся у Наташки.
— Ты что здесь стоишь, руки-крюки? — громогласная ругань, подхваченная подъездным эхом, разнеслась по этажам. — Стоит он, клювом щелкает, посмотрите на него! Ты глянь, что натворил! Да дай сюда уже, что ты выпучился… Да выпрями уже, дай вытру! Ну? Доволен? Штаны заляпал? И не надо на меня глазами хлопать, пусть все думают, что ты ссышься. Мусор взял, я тебя просила?!.. Ой, Ань, привет. ВА-СЯ!
Последняя нота прозвучала особенно мощно, заставив резонировать оконные стекла и черепную коробку Анны. Зря, конечно, Наташку в детстве на музыку не отдали. Такой голос пропал, такое контральто! Без такой графини из «Пиковой дамы» Мариинку можно было бы закрывать смело. Из окна дозваться сына, который заигрался в соседнем дворе? Мелочи. Муж вот не выдержал, слинял, когда Ваську было два. Слабоват оказался на барабанные перепонки. На передок тоже, не без этого. А Вене, младшему братцу, линять оказалось некуда. Как все детство таскался хвостиком за Аней и Наташкой, так и теперь путался под ногами. Полиция полицией, а все тот же неуклюжий длинный мальчишка, которому собственные конечности девать некуда.