Альберт посмотрел на сына, тяжело вздохнул, покачал головой.
– Не буду, – ответил, спустя какое-то время.
И Терренс улыбнулся.
Как бы то ни было, а родители его по-настоящему любили и многое прощали, закрывая глаза на промахи. Иногда Терренс ловил себя на мысли о том, что, несмотря на факт ношения Мартином статуса гордости семьи, старшее поколение всё же больше любит его. Мартин тоже это чувствовал, но старался не акцентировать внимание на вполне обоснованных подозрениях, чтобы не травить себе лишний раз душу.
– Значит, можно пройти?
– Проходи. Ты хотел что-то сказать? Или спросить о чём-то?
– Мечтал увидеть Стеллу, – хмыкнул Терренс. – Лучшая женщина моей жизни, после мамы и Элизабет, конечно. Мне не хватает моей питомицы.
– Мы уже обсуждали это, и ты…
– Да-да, знаю, что твой ответ отрицательный. Я не собирался переубеждать тебя. Просто пришёл проведать её.
Терренс прикрыл дверь, пересёк кабинет, направляясь прямиком к клетке, стоявшей на окне. Потянул дверцу, открывая, запустил ладонь внутрь, хватая белую ручную крысу и вытаскивая её из заточения.
Альберт предпочёл сделать вид, что манипуляций этих не замечает. Вообще-то он был против того, чтобы крыса получала доступ к свободе, но Терренс имел свою точку зрения в вопросе воспитания питомцев.
– Быть может, расскажешь, что заставило тебя отказаться от посещения дополнительных занятий? – спросил Альберт, стараясь действовать более или менее деликатно.
Он неплохо выучил характеры своих сыновей, потому понимал, что на Терренса угрозы и злые выкрики не подействуют. Здесь нужен иной подход, что-то вроде дружеской беседы, как с равным. В противном случае, сын окончательно замкнётся в себе и откажется разговаривать. Упрямства ему было не занимать, впрочем, как и ещё нескольких, не самых лучших черт.
– Девочка моя, как я рад тебя видеть, – произнёс Терренс, проигнорировав обращение отца, при этом, продолжая уделять повышенное внимание крысе.
Она обхватила коготками его палец и теперь шевелила усами, при этом смешно дёргая носом.
– Терренс, будь любезен ответить, когда к тебе обращаются с вопросом.
– У меня нет настроения.
– Вторую неделю подряд?
– Да. И, возможно, на следующей неделе всё снова повторится.
– У тебя конфликт с преподавателем?
– С миссис Харт? Нет, она прекрасна. Её подача материала прекрасна. Лекции тоже прекрасны, потому ни о каких конфликтах речи идти не может.
– Тогда в чём дело?
– Ни в чём. Я же сказал, у меня нет настроения.
– Ладно, хорошо. Отложим этот разговор до следующего раза. Кажется, для разговоров с отцом у тебя тоже нет настроения.
– Рад, что мы друг друга поняли, – отозвался Терренс, поглаживая Стеллу по шёрстке и размышляя о том, как докатился до такой жизни, когда единственным близким существом на планете становится крыса.
Он не может откровенно поговорить о своих переживаниях ни с тем, кто носит звание лучшего друга, ни с теми, кто приходится ему родственниками, потому как не уверен, что хочет их втягивать в разрешение сложившейся ситуации. Он обещал себе, что во всём разберётся сам, но время шло, а он оставался там же, откуда начал.
На самом дне самой глубокой ямы.
Конечно, он мог бы пересилить себя и начать изливать душу кому угодно, хоть первому встречному, если только этим встречным не окажется Трой, но этот процесс представлялся Терренсу на редкость унизительным, способным запятнать его, и без того неидеальную репутацию окончательно.
Находясь в одной комнате с Мартином, он старательно делал вид, что ничего не произошло. Он продолжает вести привычный образ жизни: знается с теми, кто давно вхож в его круг общения, иногда спит с теми, с кем спал раньше, если это можно назвать сном. Так, бессмысленный секс, помогающий отвлечься и наполненный всё той же беспросветной скукой. Кратковременное удовлетворение, а потом ощущение, что это была ошибка. Очередная ошибка, которых он в последнее время совершал непозволительно много.
Коротая время в обществе Энтони, вспоминая недавнюю слабость, граничащую с готовностью поведать о причинах своего мерзкого настроения, он тоже старался не особенно откровенничать, придерживаясь нейтральных тем в разговорах.
Союз влюбленных, кричавших на весь мир о своей помолвке и безграничном счастье, к этому списку не относился.
Даже Мишель с её повышенным интересом к личности Троя, и их премилое общение – неприкрытый флирт – в социальных сетях не раздражало Терренса настолько сильно, как Кейт и её возлюбленный.
Любовь всей жизни.
Интересно, если однажды Рендалл решит её оставить, она снова прибегнет к проверенному способу или придумает что-нибудь новенькое?
Терренс не собирался умалять достоинств Кейт и говорить, что она ему всегда была противна. Это было бы ложью. В их жизни когда-то случился период, ознаменованный относительно неплохим взаимодействием и подобием любви.
Правда закончился он паршиво, запятнанный отвратительными пурпурными кляксами, стремительно расплывающимися на паркете в гостиной особняка Бартонов. В присутствии многочисленных свидетелей, среди которых были Мартин и Энтони с его младшей кузиной, закричавшей от страха при виде крови.
Если бы Терренс знал, чем обернётся то, что он считал необременительной интрижкой, подумал бы несколько раз, прежде чем посмотреть в сторону этой фарфоровой куклы, весь вечер пожиравшей его взглядом, а потом недвусмысленно намекнувшей на продолжение. То ли шампанское на него подействовало, то ли он, в принципе, не возражал против мимолётного романа с красивой девушкой, то ли сразу оба фактора повлияли, но двум едва знакомым людям суждено было стать любовниками.
В Кейт было что-то до трогательности беззащитное, и Терренса это первое время привлекало. Больше того, он восторгался, пока не начал внимательнее присматриваться к своей девушке, и не понял, что за блестящим фасадом находится нечто мерзкое, от чего хочется поскорее отделаться и никогда в жизни не подбираться ближе, чем на расстояние нескольких миль.
Увы, им такая роскошь была недоступна.
Жизнь сделала их родственниками, и хотя та семейная ветвь, с которой породнилась Элизабет, с этой была не слишком дружна, на громких торжественных мероприятиях собирались все. Теперь во время празднования того или иного события к многочисленным родственникам вынуждены были присоединяться и Уилзи в полном составе. Не только Элизабет, но и её родители, и младшие братья.
Кейт продолжала преследовать Терренса по пятам, приезжала к нему, часто звонила или пыталась выловить в сети, несмотря на то, что появлялся он там редко, когда совсем нечем было заняться. Он не отвечал. Занести неприятную собеседницу в чёрный список не позволяло понятие об этике межличностных отношений и напоминание о наличии родственных связей, каких-никаких, но всё-таки.
А потом всё как-то стремительно оборвалось, и он остался не у дел, зато на первый план вышел ни кто иной, как Рендалл Стимптон собственной персоной.
Всё происходящее представлялось Терренсу сюрреалистическим кинофильмом, или, как минимум, галлюцинацией, спровоцированной чем-то не слишком законным, но он не стал погружаться в хитросплетение чужих судеб, предпочёл оставить всё, как есть. Изменив только один пункт – своё отношение к происходящему, в первую очередь, к участникам событий.
– Кстати говоря, хорошо, что ты заглянул ко мне, – произнёс Альберт, поднимаясь со своего места и доставая ключи от шкафа, в котором хранилась корреспонденция, приходящая на имя учеников.
– Да? Что-то случилось?
Терренс пересадил Стеллу себе на плечо. Она коснулась мокрым носом шеи, прошлась холодным хвостом, покрытым мелкими чешуйками, по коже. Терренс засмеялся, но почти моментально посерьёзнел, надеясь, что отец не подумал, будто эта реакция относится к их разговору.
– Письма из университетов, – коротко ответил Альберт, открывая шкаф и доставая оттуда несколько конвертов формата А4.
Терренс почувствовал, как во рту пересохло, а горло сдавило.
Несмотря на то, что большую часть времени он старательно делал вид, что на дальнейшее развитие собственной жизни ему плевать с Тауэрского моста, волнение всё-таки было, немаленькое притом.
И оставалось только верить, что люди, составляющие прогнозы результатов его A-levelа, не занизили все показатели до минимума.
– Все мне? – спросил Терренс, вспоминая, сколько именно запросов было отправлено.
Конечно же, ему хотелось не плестись в хвосте, а оказаться в числе лучших, влиться в те самые пятнадцать процентов выпускников «Орхидеи», которые становились после обучения в стенах этой академии студентами Оксфорда и Кембриджа. Но его вполне могли проигнорировать, предложив выбор из чего попроще, раз уж он не удосужился зарекомендовать себя в глазах преподавателей.
– Нет. Есть кое-что для Мартина. И несколько для Рендалла Стимптона. Кажется, твой одноклассник?
– Да, – отозвался Терренс, нахмурившись.
Упоминание этого имени, в очередной раз, его взбесило. Опытным путём он выяснил, что даже присутствие Рендалла поблизости не обязательно, чтобы нервы натянулись до предела, а раздражение превысило лимит.
Надо же, какое совпадение!
И здесь он к их семье прибился.
Всего одна случайность, но какая мерзкая – словами не передать.
– Мистер Уилзи!
Дверь в кабинет распахнулась так стремительно, что Терренс, обычно не испытывающий страха от подобных мелочей, вздрогнул. Стелла прижалась к нему ближе, и он, кажется, услышал, как бьётся от страха крысиное сердечко.
– Анжела, что случилось? – спросил Альберт.
Терренс, посмотрев на посетительницу, смерил её презрительным взглядом и поспешил отвернуться. Его раздражало подобное поведение, демонстрирующее полное отсутствие манер. Перед тем, как врываться в кабинет директора, могла и постучать ради приличия.
Если специалист по воспитательной работе пренебрегает правилами, что можно говорить о детях, которые смотрят на пример вопиющей беспардонности?
Анжела, скорее всего, заметила взгляд, адресованный ей, потому что тихо кашлянула, вытянулась по струнке и вместо того, чтобы поднимать крик, начала говорить нормальным, хорошо поставленным голосом.
Терренс, поймав собственное отражение в стекле, усмехнулся едва заметно. Основами манипуляции персоналом он овладел неплохо, только что это было наглядно продемонстрировано.
– Форс-мажорные обстоятельства, мистер Уилзи. Ваше присутствие просто необходимо.
Она выглядела по-настоящему несчастной, и Терренс без труда определил, почему. Скорее всего, уже неоднократно успела пожалеть о том, что пришла работать в школу, а не выбрала какую-нибудь менее нервную профессию, где не приходится ежедневно контактировать с подростками и шаловливой мелочью.
– Терренс?
– Да, отец?
– Я пойду, посмотрю, что там случилось. Возьми ваши с Мартином письма, остальные убери обратно. Договорились?
– Конечно, – губы сами собой растянулись в улыбке. – Я всё сделаю.
– Хорошо. Я на тебя надеюсь.
Альберт положил письма и ключ на стол, в последний раз посмотрел в сторону сына, надеясь, что тому не придёт на ум какая-нибудь гадость, но наставления давать в присутствии посторонних не стал и последовал за Анжелой. Стук закрывающейся двери как будто пробудил Терренса ото сна.
Улыбка, украшавшая лицо, моментально погасла, превратившись в хищный оскал.
О, с каким бы удовольствием Терренс сейчас выбрал из общей стопки те письма, которые ему предписывалось положить обратно, разорвал их на мелкие кусочки, а потом ещё и сжёг для надёжности, чтобы Стимптон продолжал пребывать в неведении. Но, к сожалению, сделать это не позволяла ответственность, возложенная на его плечи отцом. При всей своей зашкаливающей ненависти подводить членов своей семьи Терренсу не хотелось.
Рендалл – не в счёт.
Он Терренсу – не семья, а так… Заезжий гастролёр.
Вместо того, чтобы разорвать письма или просто спрятать их как можно дальше, чтобы никто не нашёл, Терренс решил полюбопытствовать, куда же направится после окончания школы их идеальный ученик, коему практически все учителя, единогласно, пророчили блестящее будущее.
Учитывая некоторые особенности его семейной жизни, не лишним было обратить взор в сторону медицины. Но вряд ли Рендалл планировал кутаться в белый халат.
Его естественные науки тоже не особенно занимали. В этом они с Терренсом были похожи.
Терренс перебирал письма, сортируя. Мартину, снова Мартину. Ему самому, в очередной раз Мартину. Ему, опять ему.
Кажется, отец сам всё распределил – письма, адресованные Рендаллу, лежали снизу.
Терренс разложил их веером на столешнице и теперь с интересом рассматривал штемпели, желая узнать больше о будущем потенциального родственника.
Оксфорд, Эдинбург, Лондон, Манчестер.
Терренс сглотнул.
Учебные заведения, ответившие Рендаллу, в точности копировали географию его собственного выбора. Ни больше, ни меньше. Ровно столько же ответов, сколько и ему. Для полного погружения в шоковое состояние не хватало лишь знаний о направлении образования.
Оно-то у них точно не совпадёт, правда?
Руки действовали быстрее, чем соображали мозги. Терренс схватил со стола нож для бумаг и принялся вскрывать письмо, адресованное совсем не ему. Старался действовать деликатно, чтобы лишний раз ничего не разорвать, поскольку, в противном случае, личность человека, проявляющего интерес к тайнам чужой переписки, определялась в два счёта. И Альберт вряд ли оставил бы это происшествие без внимания, вызвав сына на серьёзный разговор. Терренс нравоучениями был сыт по горло, потому надеялся скрыть от посторонних факт проявления любопытства.
Всего-то и нужно – заклеить конверт и положить его на место. Будто так и было.
Стелла, сидевшая на столе, подтачивала уголок второго письма, адресованного Рендаллу, но Терренс, занятый изучением послания, не обратил на это внимания.
Глаза скользили по строчкам, выхватывая нужную информацию.
Направление обучения. Специальность.
Юриспруденция.
Надежды не оправдались. Совпадали не только высшие учебные заведения, но и факультеты, выбранные для дальнейшего обучения.
Какая-то жестокая шутка со стороны судьбы получилась.
– Стелла! Эй, Стелла! Прекрати немедленно!
Терренс отодвинул от питомицы конверты, посадил её в руку, подошёл к подоконнику и засунул обратно в клетку, не забыв проверить, насколько надёжно закрыл дверцу. Стелла явно обиделась, не разобрав, за что хозяин на неё рассердился, потому что начала бегать по клетке, словно ужаленная. Вынуждала посмотреть в её сторону.
Терренс не обращал внимания на посторонний шум, сосредоточившись на попытках уничтожить следы своего преступления. Он заново заклеивал конверт, надеясь, что ничего не перепутал, не поменял в спешке местами листы и не оставил на бумаге никаких пятен.
Собрав всю корреспонденцию, предназначенную Рендаллу, Терренс положил её обратно в шкаф, несколько раз повернул ключ, после чего устроился на одном из стульев и принялся распечатывать послания, адресованные ему самому.
Сомневаться в том, что мистера Стимптона в своих стенах будут рады видеть все учебные заведения, не приходилось. В сочетании с собственным именем у Терренса столь радостных прогнозов не было.
Однако уже первое письмо развеяло его сомнения.
Предварительные результаты тестирования A-level ему пророчили довольно высокие, гораздо выше того, что он себе воображал, а университеты, как всегда, прислушивались к мнению экспертов.
Терренс откинулся на спинку стула и ухмыльнулся. Хотелось собрать весь ворох писем, подбросить вверх и захохотать, наблюдая, как они падают на пол, но он сдержался.
– Ирония судьбы, – произнёс задумчиво. – Какая же, мать её, ирония.
Он говорил Мартину, что поступив в университет, найдёт себе новый объект для издевательств. Но тут, кажется, сама судьба хотела, чтобы он окончательно уничтожил Рендалла, потому снова позволила их жизненным дорогам пересечься.