— Это хорошо, — отзывается Базиров, разваливаясь на диване, как сытый кот. Закидывает руки за голову, явно красуясь. Этот гад точно не имеет понятия о застенчивости, а мне — приходится старательно отводить глаза. — Мне нравятся застенчивые.
И это его «нравятся» проходится по душе наждачкой надежды.
Я спешу в душ, чтобы не начать хлюпать носом прямо при Ираклии. Не дождётся!
Как ни странно, но стоя под струями воды, я успокаиваюсь. Ведь я получила, что хотела — обалденный секс с мужчиной, в которого втюхалась с первого взгляда. И ни капельки не жалею. И да — хотела бы повторить много раз.
А чувства? О них речи не шло. И, если честно, мне бы вовсе не хотелось, чтобы мужчина был одержим мною, чтобы я стала чьим-то наваждением. Всё-таки — это тёмные, разрушающие чувства. А любовь должна быть светлой, приносить радость, дарить крылья.
Выхожу из душа, напевая. Думаю, мне кое-что нужно сменить в своём облике — завтра же закрашу синие пряди и куплю себе пару платьев. И пусть коллеги видят, что у меня есть фигура и ноги, вообще-то, от ушей. Кажется, «идеальность» передаётся половым путём.
Ираклий всё так же лежит на диване, что-то смотрит в своём айфоне последней модели. Правда, соизволил прикрыться пледом. И на том спасибо.
— Одолжишь полотенце? — спрашивает он.
— Куда тебя девать? — иду в другую комнату, где у нас с тётей стоит общий шкаф, достаю оттуда большое байковое полотенце и даю ему.
Ираклий сгребает свою одежду и уходит в душ, а я заставляю себя не пялится на его зад…и на спину… и вообще не пялится.
С водными процедурами он справляется быстро, возвращается с влажными волосами, но полностью одетый.
— И что теперь? — говорю я.
Мне хочется внести хоть какую-то ясность в наши отношения. Хотя… у нас вроде нет никаких отношений. И это, почему-то, неприятно царапает.
Но добивает меня ответ Ираклия.
— Теперь я должен попробовать с Ларисой. Чтобы или убедится, или исключить.
Практик, блин. И вот как я должна отнестись к такому заявлению? Постараюсь с юмором.
— И что будет, если вдруг твоей истинной парой окажусь я? Тоже начнёшь меня сталкерить?
Он хмыкает.
— Зачем? Я просто буду заходить к тебе на пельмени. Ты же не против?
И я задыхаюсь… Это же намёк на продолжение знакомства? Или мне кажется?
— Не против, — честно признаюсь я, пряча улыбку. — Но как ты намерен провернуть свою «проверку» с Лариской? Она теперь тебя к себе на пушечный выстрел не подпустит.
— Устрой нам свидание.
Ага, похороны твои… и мои заодно!
Но говорю другое:
— А ты в ответ устрой мне встречу с Кириллом Тихомировым.
— Хм… Боюсь, Кирилл занят и безумно влюблён в свою жену.
— Да господи! Я не об этом!
Блин, ну не признаваться же мне, что я тоже влюблена — безнадежно и по уши?
— А о чём?
— Хочу расспросить о его матери. Уж очень странные обстоятельства её гибели.
— Кирилл не станет говорить об этом с посторонним человеком. Тем более, с журналистом.
— Да, я заметила, — фыркаю, — у них семья вся чурается прессы.
— Тому есть причины, — он подхватывает сумку, которую бросил в прихожей, когда пришёл, и говорит: — Я пойду. Поцелуешь на дорожку?
Улыбаюсь, подхожу к нему, встаю на цыпочки и целую. Неумело и нежно.
И тёплое сияние зелёных глаз служит мне наградой.
Когда Базиров уходит, накатывают одиночество и страх. Ведь столько вопросов осталось без ответа — кто тот человек, назвавшийся Качинским, и откуда он взял мой телефон? Как он вообще узнал, что вотпрямщаз я сижу с той газетной вырезкой? Почему для угрозы мне он выбрал не только тетю Лиду, что было бы логично, но и Ларису? Ведь если рассудить — она лишь моя одногруппница. У меня нет прямо близких задушевных подруг. Значит, понимает, что угроза Ларисе — угроза Ираклию, а вот это уже — ударит по мне.
Стоп! Значит, этому монстру известно и о моих чувствах Базирову? Но как? Откуда? Я сама от себя их тщательно прячу.
Становится жутко, забираюсь на диван с ногами, обнимаю себя за плечи. Меня слегка потряхивает, хотя в квартире тепло. Я вспоминанию давно услышанные слова: некоторым тайнам лучше оставаться тайнами. И в этом есть доля истины. Часто наши любопытные журналистские носы проникают под разные грифы и запреты. И чем больше этих грифов и запретов — тем вожделеннее для репортёра материал.
Но ведь, как говорил Малдер, истина где-то рядом. И что если я, выведя на чистую воду эту организацию, подставлю под удар дорогих мне людей? Или — вообще — пострадаю сама?
Одергиваю себя и корю за малодушие: Ираклий, вон, в горячие точки ездит, жизнь рискует, а ты — сидишь, трясёшься. Но ехидный внутренний голосок шепчет: «Так он и не человек, твой Ираклий. Генетический мутант»
Растеряно шарю взглядом по комнате, что хоть как-то успокоить нервы, и натыкаюсь взглядом на прямоугольник визитки.
Профессор Зорин! Вот кто может мне помочь разобраться в происходящем. Уж если кто и не поднимет на смех из-за того, что роюсь в жёлтопрессных теориях, то именно он.
Так… время стремительно ползёт к десяти вечера. Прилично ли звонить пожилому человеку в такое время?
Но лучше позвоню, чем потом буду локти кусать.
Беру телефон, нажимаю нужные цифры и вызов. Он отзывается почти сразу, будто ждал этого звонка.
— А, милая барышня из библиотеки? — уточняет он.
— Лев Аристархович, простите за поздний звонок… — мнусь я.
— Ну что вы, Олесенька, не стоит извинений. Если позвонили — значит, важная причина.
— О да, — соглашаюсь я, — но она, увы, не для телефонного разговора.
— Хорошо, тогда приезжайте ко мне. Я попрошу внучку, она за вами заедет, — отодвигает трубку от губ и кричит в сторону: — Марта! Сможешь?
Не слышу её ответ, но его вскоре озвучивает сам Лев Аристархович:
— Марта согласилась. Скоро приедет за вами. Называйте адрес и будьте готовы.
Не знаю почему, но я сразу же доверяюсь едва знакомым мне людям. Но на предложение Зорина соглашаюсь сразу:
— Буду ждать.
Собираюсь со скоростью света, не забываю прихватить папку со списком и вырезку с интервью якобы Качинского, заталкиваю всё по-быстрому в ноутбучную сумку.
Когда раздаётся звонок в дверь — я уже во всеоружии.
На пороге моей квартиры словно взрывается сверхновая — такие апельсиново-рыжие волосы у моей вечерней гостьи. У неё мягкие черты лица, которые можно было бы назвать миловидными, если бы не стервозная улыбка, что кривит её красивые губы.
Эту улыбку я узнаю из тысячи — однажды мне пришлось брать интервью у её обладательницы.
Воистину сегодня рождество по какому-нибудь календарю, потому что сюрпризы этого дня не заканчиваются: сейчас передо мной стоит кумир миллионов дам и девиц, модная писательница Марта Дворнецкая.
— Олеся Давыдова! — узнаёт она меня. — Вот так встреча!
— Я тоже рада вас видеть…
— Да ну, — кривит она губки, — какое «вы»! Мы же ровесницы!
Тянется ко мне, чмокает в щёку.
Терпеть не могу эти слюнявые девичьи поцелуи.
Пока закрываю квартиру, Марта не унимается рядом:
— Знаешь, то наше интервью у меня дома в рамочке! Просто здоровское! Даже деду понравилось! А он у меня учёный, ему хорошим слогом трудно угодить!
В этом заявлении сквозит лёгкая зависть: видимо, сама она слогом не угождает. Хотя вряд ли её дедушка читает низкопробные любовные романчики. Я их тоже не читаю. Ради интервью с Мартой заглянула в пару её работ, но мне не зашло.
Мы спускаемся с Мартой к её машине — Марта хвастается, что купила её за деньги от продажи электронных книг. А я — уже чую новый материал:
— Может, встретимся как-нибудь ещё раз, поговорим в неформальной обстановке. О сетературе, о трендах, о продажах электронных книг.
В конце концов, я всё ещё корреспондент «молодёжки», а значит, и туда должна подыскать материал.
— Я только «за», — весело соглашается Марта. — У меня сейчас депрессия, буду только рада её заболтать.
Не лезу в душу — захочет, сама скажет, из-за чего депрессия. Но она не говорит, хотя трендит всё дорогу без умолку обо всём на свете. Не знаю, как мы не попадаем в ДТП.
Зорин и его внучка обосновались в старинном двухэтажном доме на окраине города. Перед домом — небольшой садик со скамеечками.
И вот он-то заставляет Марту насторожиться.
— У тебя есть с собой какое-нибудь оружие? — спрашивает она и едва не на четвереньках выползает из машины.
— Нет, — шепотом отзываюсь я. — А что?
— Видишь, — указывает она вперёд, — та клумбочка. Заборчик повален, цветы — всмятку. Там явно развернулся танк какой-нибудь.
Или «Хаммер», думается мне, но свои мысли я не озвучиваю. Хотя рука так и тянется к телефону, набрать номер кой-кого зеленоглазого и спросить: «Что за хрень здесь происходит?»
Низко пригнувшись, как два шпиона, мы пробираемся к дому. Дверь предсказуемо открыта.
Марта выпрямляется и вбегает в дом.
— Деда! Дед! — кричит она и мечется по комнатам. Я ношусь следом, краем глаза отмечая интерьер в духе позднего викторианства с налётом предвоенного советского прошлого.
По деревянной и довольно крутой лестнице Марта на своих каблучищах ловко взбегает на второй этаж (я в кроссовках за ней еле поспеваю!), распахивает дверь, должно быть в кабинет, и застывает на пороге.
Я выглядываю из-за её спины и офигеваю.
Прямо на дорогом паркете чёрным маркером написано: «Твой дед отказался сотрудничать, поэтому мы забрали его. Хочешь видеть живым — не звони в полицию. Мы свяжемся с тобой»
Марта сползает по стене. В её глазах — неземная печаль. Она криво усмехается:
— Прям дед за долги. Только вот роман не напишешь — нетрендово.
Закрывает глаза руками и начинает тоненько выть.
И мне её дико жаль.
Глава 8
Сажусь рядом, кладу её руку на плечо.
— Март, может полицию вызовем?
Она вскидывает на меня глаза, взгляд красноречив, но ещё красноречивее — фырканье:
— Ты же читала надпись — если вызовем, они убьют дедушку.
Действительно, рисковать не стоит, но и сидеть, сложа руки, — не в моих правилах.
— Кажется, я знаю, кому позвонить.
Так-так, что там Ираклий рассказывал о кшатриях и защите сирых и нуждающихся? Может, пора подключить к этому делу «идеальных»? Интуиция подсказывает мне, что без них тут не обошлось.
Марта хмыкает:
— Да, пару месяцев назад и я бы сказала, что у меня есть, кому позвонить. У моей бывшей подруги — муж очень крутой чувак. Где-то в спецслужбах работает. Но мы с ней крепко поссорились, а потом — она сменила номер, и я больше не вижусь с ней.
Тут интуиция начинает вопить: «Ну, давай, давай, спроси же — что за подруга!»
Но — не в моих правилах лезть в чужую личную жизнь. Поэтому отвечаю другое:
— Вот видишь. Давай я позвоню. У моего знакомого тоже крутые друзья. И тоже — очень засекреченные.
Марта фыркает:
— Почему-то мне кажется, мы говорим об одном и том же человеке.
Подмигиваю ей:
— Осталось — вскрыть карты. Мой — Ираклий Базиров.
— Мой, — принимает игру Марта, — Кирилл Тихомиров.
Я аж подпрыгиваю на месте:
— Ты знаешь Кирилла?
— Немного. Он всегда меня недолюбливал. А вот с его женой мы дружили со времён педколлежда.
— А его жена…
— Дарина Тихомирова — известный в городе флорист.
Как тесен мир!
— И из-за чего вы поссорились с Дариной, если не секрет?
Марта фыркает:
— Да из-за Кирилла и поссорились. Дарька — собака на сене: сама Кирилла терпеть не может, но при этом — никому не даёт даже смотреть на него. А там такой мужчина — слюни до пола!
Да уж, всё страньше и страньше, всё чудесатее и чудесатее. Если Кирилл — «идеальный», значит, эту самую Дарину он безумно, до одержимости, любит. И Ираклий это подтвердил. Но жена, получается, его не любит.
Кстати, почему?
Этот вопрос я переадресовываю Марте.
— У Кирилла тяжёлый характер. Патриархальный очень. А Дарина — она бабочка. Ей бы только над своими цветочками порхать. Ей с ним сложно.
Но мне хочется уточнить нечто более важное, или кажущееся более важным:
— Скажи, а ваша ссора с Дариной произошла до того, как её похитили, или после?
Глаза у Марты становятся круглыми-круглыми:
— Похитили! Да ладно! И кто?
— Ты слышала что-нибудь о Вазире Алиеве?
— Отморозке этом… Ну да, имела удовольствие лицезреть в новостях. Громкое же дело недавно было! Только причём тут Дарина? Там же вроде мужика похищали… Пухлого такого… Он потом ещё по ток-шоу мелькал.
— Кроме мужика там была ещё и Дарина, но это — скрыли от следствия.
— Как докажешь?
Я достаю телефон, нахожу то видео, с которого начались мои поиски и показываю Марте.
— Точно, Дарька моя! — произносит она с неожиданным теплом. И вдруг затыкает себе рот рукой и всхлипывает: — Какая она здесь несчастная! Избитая! Боже, что этот зверь с ней сделал? Надеюсь, Кирилл ему отомстил за неё. Каким бы суровым он не был, но Дарьку свою — обожает, пылинки с неё сдувает.
— А Кирилл тебе никогда не казался необычным? — интересуюсь, вглядываясь в её лицо, с которого сейчас слетает вся стервозность.
— Ну не знаю… Что именно ты имеешь в виду? Он очень красивый, правильный такой, принципиальный.
— А если бы надо было охарактеризовать его одним словом, ты бы какое подобрала?
Она пожимает плечами:
— Идеальный, наверно.
— А если бы ты узнала, что он «идеальный» в буквальном смысле, — смотрю в её расширяющиеся глаза. — Например, если бы был такой секретный проект, в ходе которого над детьми от года до трёх лет поставили некий эксперимент?
— Господня срань! — восклицает она, вскакивает и, срываясь с места, и несётся в кабинет деда.
Бегу за ней.
У профессора Зорина — ожидаемо — большая библиотека. Но достаёт Марта не книгу, а сложенный вдвое жёлтый лист бумаги, протягивает мне.
Разворачиваю, оказывается старенькое исковое заявление, датированное началом девяностых. Некий кандидат наук Правов К.И. обвинял своего наставника профессора Качинского Э.Я. в проведении незаконных экспериментов над людьми в рамках проекта «Идеальные».
А вы, господин Зорин, тот ещё лжец! Значит, Качинского не знали. Так только, статьи почитывали.
Хотя, отвечаю себе, он не лжец, юрист обыкновенный, как говорят у нас в редакции.
— Интересно было бы узнать, кто такой этот Правов, — озвучиваю я. — Тогда бы, может, что-то и прояснилось.
— Да пренеприятный он тип. Морда, как гнилая картошка, на носу — вот такенная бородавка!
— Постой! — бегу к ноутбучной сумке, оставленной у входа, достаю ксерокопию интервью «якобы Качинского», протягиваю Марте. — Этот?
— О да, — кивает она. — Только сейчас он ещё старее и гаже.
И меня бьёт догадкой: а что если Зорин — не врал, что если он давал подсказку?
— Кажется, я знаю, кто похитил твоего деда и с кем он не стал сотрудничать.
Она смотрит на меня, как на спасительницу.
— В полицию мы, действительно, звонить не будем. А вот знакомому своему я всё-таки позвоню.
И набираю Ираклия…
Базиров отзывается почти сразу:
— Так быстро соскучилась по мне? — с лёгким ехидством произносит он.
— И это тоже, — не отрицаю очевидного я. — А ещё — влипла в историю. Выручишь?
Он усмехается:
— Вот ни на минуту без присмотра оставить нельзя.
Мне хочется выдохнуть в трубку: «Не оставляй», но рядом Марта, а значит, не стоит показывать свой интерес.
— Так ты приедешь?..
— Куда тебя девать?… — возвращает он мою фразу, и я невольно улыбаюсь. — Называй адрес…
Я называю, и он, после паузы, удивлённо интересуется:
— Что ты делаешь в доме профессора Зорина?
— Ты знаешь Зорина?
— Да, но это — не телефонный разговор. Жди.
— Твой парень? — с лёгкой завистью произносит Марта.
Пожимаю плечами:
— Пока не знаю.
Марта усаживается за стол деда, в большое кресло, обитое чёрной кожей и украшенное бронзовыми клёпками по краю спинки. Кресло огромно, похоже на трон. Марта на нём — важная.