Девушка просто промолчала, с равнодушным лицом пройдя мимо Кирилла. Девушка поставила вариться кофе и принялась делать бутерброды, потому что поняла, что проголодалась.
– Слушай, ты можешь и дальше кидать свои детские обиды, но отчитаться о том, где и с кем ты была, ты просто обязана! – зло прошипел Громов, входя в кухню.
– Я была у Стаса в гостях. Он мой молодой человек и в этом нет ничего удивительного.
– Да, отличные у вас отношения. Неделю с ним даже не созванивалась, дома сидела, и тут вдруг вспомнила, приперлась к нему и занималась там с ним Бог знает чем до десяти вечера!
– Не тебе судить о наших отношениях, – равнодушно ответила девушка. Поставив на стол две чашки ароматного кофе и тарелку с бутербродами, Женька села за барную стойку. – Садись, ешь, Кирилл.
Громов молча сел на стул и принялся за еду.
Их отношения испортились окончательно именно после того памятного разговора. Прошло уже чуть больше месяца, а отношения восстановить так и не удалось. Кирилл был бы счастлив, если бы она с ним хотя бы ругалась, но она все время либо молчала, либо говорила так спокойно, словно ничего не произошло. Тем временем Громов просто выходил из себя. С одной стороны он понимал, что так будет лучше, что Женя должна от него отвыкнуть, но тупая боль, которая распространялась по всему телу в её присутствии, не давала ему успокоиться. Он чувствовал вину перед ней за то, что она страдала из-за него, хоть и не подавала вида. Но и злила его Женька просто неимоверно. Особенно когда сказала, что теперь официально является девушкой Белова. Громов понимал, что этот Стас вовсе не плохая партия для Жени. Понимал, что так и хотел, чтобы Женька забыла его и нашла себе новую любовь. И все равно, как бы Кирилл себя не убеждал, он хотел, чтобы Соколова принадлежала только ему, но с каждым днём, руководствуясь своими правилами и принципами, он отталкивал её всё больше.
Лара извивалась подо мной, словно змея. У неё было невероятное, упругое и гибкое тело, приятная на ощупь кожа, восхитительный запах. Я резкими толчками входил в её плоть, стремясь получить разрядку. В стеклянной панели у изголовья кровати образовалась полоска света от открытой двери и тень от тёмного силуэта. Я понял, что это Женька, которой не спится ночью, решила подглядеть за нами. На миг я представил какую боль она чувствует сейчас, сколько слез в подушку она выплачет, когда вернётся в кровать. Я стал ещё более остервенело вколачиваться в податливое тело, сделав вид, что не заметил, что за нами следят. Пусть она видит, что я не люблю её, пусть поймёт наконец, что нужно меня отпустить. Нужно…
Насколько я знаю, именно в этот день, после увиденного, она впервые занялась любовью со своим новоявленным парнем, а потом пыталась разобраться в чувствах около недели. Именно этот день отложился в моей памяти, как один из самых отвратительных дней в моей жизни.
Они медленно потягивали кофе из чашек, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Женя молча помыла посуду и так же молча удалилась в свою комнату.
Ей снова снились кошмары. Не о старой жизни в детском доме. Во всех кошмарах был Кирилл, который уходил от неё, оставлял одну, а она умирала или долго падала вниз, по законам странных человеческих снов.
Женька резко открыла глаза, отгоняя от себя видения сна. В нос ударил острый коньячный запах, на тело давила приятная тяжесть. Это был пьяный Громов, который перепутал двери и случайно вошёл в спальню Соколовой. Он обнимал её со спины, прижимая к себе своей рукой. Носом он уткнулся ей в шею, пуская мурашки по всему её телу. Девушка лишь грустно улыбнулась и прижалась поближе. Во всяком случае, это же не она виновата, что он ошибся дверью. А ошибся ли?
========== Глава 13. Не бывает “Хеппи Эндов” ==========
***
Кирилл лежал совершенно тихо, стараясь не издавать совершенно никаких звуков. Даже дышал тише, чем обычно. Парень слегка приподнялся на локте и смотрел сверху вниз на лежащую рядом с ним девчонку, рыжие кудряшки которой разметались по подушке. Парень осторожно провел рукой по волнам её волос, которые остались после заплетённых кос. Локоны были такими мягкими на ощупь, в них хотелось зарываться пальцами. И их запах. Любимый. Единственный, который хотелось вдыхать полной грудью. Запах, которым пропиталась, кажется, вся квартира. Её кожа была идеального цвета слоновой кости, такая чистая, её хотелось гладить подушечками пальцев, чтобы мурашки по коже, чтобы до дрожи, но…
Нельзя.
Дурацкое, глупое слово. Почему нельзя? Почему нельзя просто быть вместе, когда это так нужно? Как воздух, который без неё кажется ненужным, невкусным… Да потому что её чертова безопасность и счастье стало важнее, чем твоя собственная жизнь. Да потому что, позволив ей быть рядом с тобой, ты подпишешь смертельный приговор и ей и себе. Подумать только.
Где это грёбанное счастье, к которому стремятся люди? Вот оно, в твоих руках, тихонько сопит в твою руку, которую ты боишься убрать, чтобы случайно её разбудить. Так близко, настолько рядом, что хочется её прижать и не отпускать никогда и никуда. Потому что она так сильно нужна, до боли в груди, до каменного стояка в штанах, который грозится порвать ткань трусов. Нужна, знаете?
Женька тихонько завозилась и поморщила носик, просыпаясь. Кирилл быстро уронил голову на подушку и притворился спящим, наблюдая за шевелящимся рядом телом сквозь ресницы. Вот она поворачивает голову и сонным взглядом уставилась прямо на него, что заставило Громова сразу же прикрыть глаза плотнее.
– Хитрюга, можешь не притворяться. Ты так громко дышал мне в ухо, пока наблюдал за мной, что я умудрилась проснуться, – проворчала Женька, впервые за несколько недель улыбаясь так искренне, глядя на него.
– Ничего я не наблюдал, я только что проснулся, – изрёк Громов, тоже улыбаясь против воли.
– Ага, ладно.
Женя прикрыла глаза и, уткнувшись носиком в его ключицу и положив руку ему на грудь, стала выводить пальцами узоры на его коже, отчего парень покрылся мурашками. Он позволил ей обнимать себя, не оттолкнул, хотя нужно было. Но собственный эгоизм и кайф, который он ловил от её прикосновений, взяли верх.
– Мне нравится смотреть, как ты спишь, знаешь… – прошептал Кирилл тихо, ругая себя за эти слова, которые снова дают ей надежду на что-то. На что?
– Старый извращенец… – лёгкий смешок где-то в районе шеи и новая атака мурашек по телу.
– Жень, знаешь, тебе уже скоро семнадцать, а мне двадцать четыре. Пора задумываться о планах на будущее…
– Закончу школу, поступлю куда-нибудь. Не думала ещё.
– Я уже в таком возрасте, что пора задуматься о семье и детях, понимаешь?
– Понимаю, – напряженно глядя в его глаза, прошептала Женька.
– Я хочу сделать предложение Ларе. Она будет хорошей женой, я её уважаю и по-своему люблю, понимаешь?
– Да.
– Ты ведь… не против?
– Разве от моего мнения что-то зависит?
Он не нашёл, что ответить. Кирилл почувствовал невыносимую пустоту, когда она убрала с него свои руки и встала с постели. Внутри что-то сжалось, но он не мог отвести взгляд от девушки, которая поспешно натягивала на себя одежду.
– Извини меня, Кирилл, за эти нежности, хорошо? Просто не удержалась, да и ты не особо был против.
– Жень, я…
– Можно вопрос? А что изменилось? Когда ты сказал мне, что мы никогда не сможем быть вместе, ты опирался на то, что у твоей будущей фирмы куча конкурентов, моя жизнь в опасности и бла-бла-бла. А её жизни, значит, ничего не грозит?
– Грозит. Но она пойдёт на этот шаг, взвесив все за и против, а не как ты, вешаясь на меня из-за пелены твоей детской влюблённости, которая закрывает твои глаза.
– Так вот в чём дело? Не в сраной фирме и в возрасте? Ты не веришь в мои чувства?
– Я верю, что ты чувствуешь ко мне что-то, но уверен, что это лишь детская влюблённость. Но дело не только в этом. Если бы я ХОТЕЛ, я бы сделал так, чтобы ты влипла в меня по полной, так, чтобы путей отступления не было. И тогда я бы точно не сомневался. Но мне это не нужно, понимаешь? Потому что ты ребёнок ещё совсем, Женька.
– Да не ребёнок я!
– То, что у тебя сформировались девичьи органы и есть месячные ещё не делает из тебя взрослую женщину. А мне нужна именно такая, которая знает, на что идёт, которая будет помогать мне в жизни. А за тобой ведь только глаз да глаз.
– Ты что, ответственности боишься что ли?
– Жень, не в этом дело, – куда-то в пустоту ответил Кирилл. Потому что, кажется, уже и сам не знал, в чём именно дело.
– Ясно, ты и сам не можешь определиться. Заебись, просто охерительно круто!
Женя выскочила из спальни, через несколько секунд раздался хлопок входной двери. Кирилл рывком сел на кровати, зарываясь пальцами в свои волосы.
Недостаточно аргументировано, а? Да, Женечка? А что ты хотела услышать? Что я сам порой боюсь того, что чувствую к тебе? Что мне кошмары ночью снятся, где тебя кто-то, блять, убивает, а я не успею прибежать на помощь, как сраный рыцарь, а потом просыпаюсь в холодном поту? Может быть то, что когда я трахаю Лару, я представляю тебя? Или то, что возможность касаться тебя – это лучшее, что есть в моей жизни? Что я домой возвращаюсь только потому, что мне надо твои глаза увидеть, которые с такой злостью смотрят на меня. Ты маленький бес, рыжая. И ты убиваешь меня с каждым днём. Я – слабак, слышишь? Потому что завишу от тебя, как чертов идиот. И это совсем не то, чего я хотел, понимаешь? Я не хотел чтобы сердце стучало только для тебя. Как это называется? Как называется это грёбанное чувство, рыжая?
***
Женя лежала на раскуроченных простынях в комнате Стаса и пустым взглядом смотрела в потолок. В правой руке, которая свешивалась с кровати, тлела сигарета, которую она меланхолично подносила к губам, втягивая в лёгкие горький дым.
Кровать слегка прогнулась, и рядом легло тёплое тело Стаса, который собственнически обнял девушку за талию. Рыжая снова сделала затяжку и затушила сигарету в пепельнице, переводя взгляд на Белова.
– Что ты так смотришь на меня? – равнодушно спросила девушка, прикрывая голое тело простынёй.
– Мне было очень хорошо с тобой сегодня…
– Мне тоже, – слишком быстро ответила девушка для того, чтобы это было правдой.
– Скажи, Жень, а что между нами? – тихо спросил Стас, перебирая непослушные рыжие локоны.
– Отношения? – приподняв брови ответила Соколова.
– Они что-то значат для тебя?
Тревожная тишина повисла в комнате. Она душила. Соколовой меньше всего хотелось врать человеку, для которого она что-то значит. Но что тогда делать?
– Ты очень много значишь для меня, Стас. Ты и сам это знаешь, – вот, отлично, почти не соврала. Он ведь правда дорог ей. Просто как друг, ну? Ну и… трахается неплохо. Особенно сейчас это нужно, чтобы закрывать глаза и представлять руки Громова. Да, вот так.
– Я люблю тебя, Жень. По-настоящему, понимаешь? – в сердце что-то сжалось от его слов. Или от того, что она не могла ответить взаимностью.
– Стас, поцелуй меня?
И он целует, сразу глубоко, так, чтобы затряслись коленки и выгибался позвоночник от удовольствия. Только она не чувствовала этого. Было просто приятно и немного возбуждающе. Никакой дрожи. Той дрожи, которая пронзала тело, когда Кирилл целовал её.
***
– Лар, я всё обдумал! – настойчиво повторил Громов, глядя в ясные глаза блондинки, которая скептически уставилась на него.
– Ну, не смеши меня, какой нахрен брак, а? Тебе ведь не нужно это…
– Откуда, черт возьми, ты можешь знать, что мне нужно, а что нет?
– Кир, я знаю тебя, кажется, сто лет! Ты изучен мной уже вдоль и поперек. Вот только я не понимаю, что за мотивы ты преследуешь.
– У нас была бы замечательная семья, зря ты так говоришь… – Кирилл откинулся на спинку и прикрыл глаза.
– Я не спорю, Кир. Только есть одна маленькая деталька. Мы не любим друг друга, понимаешь? Да и более того, я вообще никого не люблю, а вот у тебя есть чувства к одной маленькой рыжей бестии, и я не понимаю, зачем нужен весь этот фарс.
– Что за бред ты несёшь, Лар?
– Это не бред, я же вижу, как ты на неё смотришь. Она уже давно перестала быть просто гадким утёнком, которого ты взял под своё крыло, верно?
– Ох, умоляю, просто заткнись.
– Ты спал с ней?
Вопрос в лоб. И руки затряслись. И сердце застучало, как бешеное. И вдруг захотелось порвать на куски сидящую напротив блондинку за то, что смеет переворачивать всё внутри. Снова.
– Да, да блять! Спал, ещё как спал, Лара! И мне понравилось, понимаешь? Это лучшее, что было со мной, понимаешь? Секс с шестнадцатилеткой… Лучшее, твою мать!
– Громов, я прошу тебя, спокойно, ладно, мы что…
– Нет, ты дослушай! Я втрескался в неё, понимаешь? По самые уши! И она вся такая лезет ко мне, клянётся в вечной любви, а я не могу ей верить, потому что она ещё маленькая глупая дура. А она думает, что всё серьёзно, это даже смешно, блин! Ещё она спит с ним. Спит со своим недо-парнем! Она моя, понимаешь, моя блять! А я позволяю трогать её тело чужим рукам! И это полный пиздец.
– А что ты хотел? Ты сам её послал, куда подальше. Ты даже не представляешь, на что способно женское сердце от обиды.
– Что мне делать. Скажи, Лар, что?
– Откуда мне знать? Просто если она тебе нужна, ты всё сделаешь, чтобы она была рядом.
– Ты не понимаешь, что ли? Если с ней что-то случится, я с ума сойду.
– Если бояться любви, зачем её тогда вообще придумали?
– Хер знает. Просто ХЕР ЗНАЕТ, зачем придумали эту сраную любовь. Чтобы я сейчас вот так вот орал на всё кафе, наверное.
– Если ты так боишься за неё, просто продай бизнес отца, когда он станет твоим. Раз уж ты такой параноик…
– У меня есть повод быть параноиком, ты так не думаешь?
– Не доказано то, что твой брат и твоя мать были уби…
– Доказано, ясно? Я ЗНАЮ ЭТО! И мне достаточно, ясно?
Громов кинул несколько купюр на стол и двинулся к выходу, даже не попрощавшись с блондинкой, которая проводила его до двери грустным взглядом.
***
Кирилл изучал документацию, присланную отцом на электронную почту. Голова уже болела оттого, что он долгое время проводил за компьютером, но откладывать дела в долгий ящик он не любил.
В дверь тихо постучали. Громов поднял глаза на Женьку, которая стремительно двигалась к его столу. На стол были брошены несколько листков, скреплённых обычной скрепкой.
– Подпиши это, – уверенный голос, в котором сквозило отчаяние.
Кирилл пробежал глазами по бумагам, приходя в ступор, вчитываясь в строчки ровного печатного текста.
– Что это?
– Просто подпиши.
– Я спрашиваю: что это, блять! – практически заорал он, глядя на Женю испепеляющим взглядом.
– Это отказ от опекунства. Я хочу вернуться в детдом, прочитай внимательнее, если не понял, – убийственно спокойный голос, а внутри все разрывается на части.
– В детдом? Это шутка, что ли?
– Не шутка, Кирилл. Я не собираюсь оставаться в этом доме. Смотреть на вашу счастливую супружескую жизнь и на маленьких белобрысых карапузов, ясно? Просто подпиши.
– Я люблю тебя. Люблю, слышишь! – с таким надрывом и отчаянием в голосе прошептал Громов, что Женька на миг задохнулась.
– Да не нужна мне твоя отеческая любовь! В жопу её, ясно! Я хочу, чтобы ты любил меня, как её! Как Лару, ясно!
– Я не люблю её, ясно? Потому что у меня есть ты и мне больше никто не нужен.
Он рванул к ней через весь стол и сильно дёрнул на себя за локоть. Припечатав хрупкое тело к стене, он ворвался в её рот своим языком, заставляя дрожать её в своих руках. Это был сумасшедший поцелуй, их языки сплетались в какой то дикой борьбе, будто пытались доказать, как нужны друг другу. Губы впивались до боли, были прокушены до крови. Так сильно, так нужно…
– Нет! Нет, ясно? Не ври, не ври! Не ври!
Отталкивая его от себя, девчонка визжала, пытаясь убежать, падая на колени, пытаясь отползти от него дальше, ударяя по рукам, которые он тянул к ней. Он схватил её за плечи и тоже опустился на колени, сцеловывая слёзы с её щёк, игнорируя её попытки вырваться.