– Ну вот… – остановилась мама перед домом, в котором прожила почти всю свою жизнь. Поставила сумку на лавочку и осмотрелась.
– Почему ты не захотела разменять квартиру? – спросила я. Похоже, она собиралась с силами, чтобы войти. Нужно было дать ей это время.
Мама охотно ответила:
– Это квартира его родителей, вернее – матери. Так и я не бездомная, зачем бодаться только из-за идеи? Нервы дороже, я и постаралась, чтобы с малыми потерями. Ну, что ты встала? Пойдем?
Мы поднялись на третий этаж, остановились у двери, и я попыталась еще раз:
– Может, все-таки – я?
Она решительно нажала кнопку звонка и уставилась в дверной глазок. Из-за двери послышались неспешные шаги, замерли возле нее... Щелкнул замок и дверь широко распахнулась. В дверном проеме стоял папа – в темных спортивных штанах и широком пуловере, давно уже переведенном в разряд домашних. Выглядел он не так уж плохо, и я легонько выдохнула. Только мазнув по мне взглядом, он уставился на маму и протянул:
– Т-тома…? Ты-ы в-в…?
Еще постоял, напряженно вглядываясь в ее лицо, потом медленно качнул головой и отступил в глубину прихожей, махнув нам рукой – входите. А сам отвернулся, будто уже увидел все, что должен был. Мама молча прошла первой и стала разуваться, а я остановилась возле папы и прошептала:
– Папа? Здравствуй.
– Зд-д… – прикрыл он глаза и замер, не двигаясь. Я подошла и обняла его за пояс. Почувствовала, как он притянул меня к себе, обхватив за спину, и прижался губами к моим волосам. Его грудь, к которой я прижалась щекой, несколько раз дернулась, потом приподнялась – он глубоко вдохнул, но не сказал ничего. Просто гладил меня по голове.
Я услышала мамины шаги – она ушла в гостиную. Папа замер и тихонько отстранив меня от себя, заглянул в глаза. Я отвела их, пожав плечами – ничего не знаю. И много дала бы, чтобы оказаться сейчас в другом месте и не мешать их разговору. Хотя, какой тут разговор? Он еле тянет слова.
Папа осторожно отодвинул меня и прошел вслед за мамой. Когда я сняла куртку, разулась и вошла в комнату, он уже сидел за компьютером и стучал по клавиатуре – на экране рисовались слова и фразы. Мама стояла за его спиной и смотрела туда. Папа допечатал и замер, не оглядываясь. Мама отошла и молча постояла, сцепив руки, потом ответила:
– Звонила Ольга и сказала, что ты чуть ли не при смерти, и некому выносить за тобой горшок. Мне просто любопытно – ты же говорил почти нормально? Да – заикался, конечно, но не до такой же степени!
– Это может быть от волнения, – подсказала я, – даже здоровые, бывает, заикаются когда сильно волнуются.
– В-вы кушать буд-д… – обозвался вдруг папа.
– Не откажемся, – согласилась мама, – а готовила наша молодуха? Познакомишь нас со своей мечтой?
– Т-тома… суп. Я сам, – поднялся папа и ушел на кухню.
– Мама… может, не нужно сейчас? – прошептала я.
– А когда можно? – удивилась она, – я вообще могу уйти, чтобы ненароком не обидеть его. Судя по всему, тут все хорошо – чисто, наготовлено, кругом порядок – чувствуется женская рука. Зря мы с тобой сорвались – глупость получилась. Ну, так что? Попробуем молодухину стряпню?
– Он же сказал, что сам.
– Не смеши – он яичницу не жарил ни разу. Суп… Я ухожу, Зоя, поеду к Васильевой – мы давно не виделись. А вы пообщайтесь, поговорите. Если не помешаешь здесь и захочешь – заночуй. Созвонимся завтра. Игорь, я ушла! – крикнула она в сторону кухни.
– Нет, – встал папа в дверях, – ост-танься. Я од-дин. Д-давайте – суп, – махнул он рукой в сторону кухни и прошел туда опять.
Я посмотрела на маму и почему-то спросила:
– Тебе не плохо?
– Что ты? Мне замечательно, – повернула она ко мне бледное лицо и тихо сказала: – Ненавижу его, Зоя. Что я вообще здесь делаю? Меня выставили отсюда, а я приперлась. Я что – супа не найду где поесть?
Папа вошел в комнату, подошел к маме, взял ее за руку и повел на кухню. Мне показалось – она шла, как в ступоре. Я растерянно присела на диван. Совершенно не представляла, что мне делать. Хоть бери да молись… «о непотоплении» за неумением чего-то еще – ага... точно.
– З-зоя!
Ну вот… На кухонном столе стояла плетеная хлебница с аккуратно порезанными кусочками черного хлеба, солонка, мельничка-перечница и две пустые миски. Мама уже сидела за столом, а папа наливал половником из кастрюльки суп в третью миску. Осторожно поставил ее перед мамой и подмигнул мне:
– Я сам. Т-тебе…?
И будто проглянуло солнышко, промелькнуло привычное выражение его лица, глаз... В ответ и я расплылась в улыбке:
– Да, только немножко.
– Надо, – поставил он передо мной почти полную миску и, покачав головой, обвел взглядом мою фигуру. Мама рядом со мной дернулась.
– Ничего странного, что худая – у зятя тоже своя молодуха… Прости, ради Бога, Зоя! – подхватилась она и, проскользнув мимо меня к двери, выскочила в коридор. Папа сразу же двинулся следом и прикрыл за собой дверь.
Я сидела с ложкой в руке и тупо смотрела туда, прислушиваясь к звукам, что доносились из прихожей:
– Да ты что?! Верю-верю, я вообще такая… да отпусти ты!
Потом было невнятное бормотание папы и мамин вскрик: – Правда? И когда? До или после тех слов?
И опять он пытался что-то сказать ей. А мне казалось – я чувствую сейчас вместе с ней. И страшно становилось за них обоих. Не нужно было… пускай бы она ушла. Потом я что-нибудь придумала бы. А сейчас она просто не сможет, не выдержит – уже не выдержала. Она же не в состоянии не то, что выслушать, а даже видеть его – как он этого не понимает? Только сильнее испортит все.
Бездумно зачерпнув ложкой, я потянула ее в рот и распробовала – вкусно. Куриный суп с мелко порезанной картошкой и крохотной вермишелью, а зажарка луком делалась на сливочном масле с чуть подрумяненной мукой – отсюда такой знакомый вкус. Оранжевые колечки морковки, зелень петрушки… Мама всегда готовила его именно так и я тоже.
В прихожей хлопнула дверь. Я замерла и отложила ложку. Папа вошел и сел за стол рядом со мной – там, где сидела мама. Смотрел в нетронутую миску с супом…
– Вкусно, папа. Ты очень хорошо готовишь. А кто убирается в доме?
– П-приход-дящ… Зоя, это п-правда?
– Да, – вдруг перестала я жалеть его и даже почувствовала что-то абсолютно противоположное. Помолчав, спросила: – Почему вы так, папа? И где сейчас твоя мечта?
– Уш-шла… – кивнул он на дверь, покачал головой и заплакал. Я сидела тихо и не мешала. Всю почти ночь перед этим я изучала информацию об инсультах, и там было сказано, что эмоциональный фон после них может прыгать, как заяц. Мужчина может стать вот таким плаксивым, а женщина агрессивной и подозрительной – бывает по-разному.
В слезы раскаянья почему-то не сильно верилось – слишком жестокими были те его слова. А вот понять, куда делась его новая любовь и мечта хотелось. И вообще… ширилось внутри и поднималось непонятное – захотелось сделать ему больно, еще больнее… чтобы почувствовал – как оно мне, чтобы узнал там – в своем море…
– Пошли, папа, – опомнилась я, – напишешь мне. Я должна знать, как ты живешь, в чем нуждаешься, не нужна ли тебе помощь?
Он послушно прошел вслед за мной к компьютеру, сел в кресло и обреченно поднял на меня глаза. Сердце мучительно сжалось…
– Ты сегодня мерял давление? Нет… Я сейчас.
Взяв в аптечке тонометр, я вернулась к нему и померила. Спросила нейтральным тоном:
– Твоя норма сейчас? Папа…
– Т-там б-бумаж-ж… в аптечке.
В аптечке обнаружился выписной эпикриз, в котором было отмечено давление на момент выписки. И назначения. Оказалось, что они с тех пор не менялись. Я протянула ему таблетку и воду в чашке.
– Все на сегодня, отдыхай. Не хватало еще, чтобы тебя жахнуло повторно. Поговорим потом, будем дозировать эмоции.
– Н-надо, – хмуро взглянул он на меня и поднял руки на клавиатуру.
Я смотрела на него… Что у нас на кону? Возможность прощения его мамой. А я понимала, что скорее всего – невозможность этого. Но для него очень важно поговорить и выяснить это для себя. А мне страшно нарушить тот самый принцип – не навреди. Я вздохнула и решилась:
– Займемся психотерапией? Думаешь? Ну, давай... Где твоя женщина? Почему она не рядом с тобой? Что за истерика у Ольги? Почему ухудшилась твоя речь, ты же почти нормально говорил тогда – я просто решила, что мнешься, пытаясь оправдаться? Чем ты живешь сейчас, чем занимаешься? Наблюдаешься у врача или нет? Я поняла, что ты жалеешь, так зачем тогда подписал развод?
Он слушал молча, опустив глаза, а на последнем вопросе вскинул на меня взгляд:
– П-понял… не п-простит – к-ключи. А сег-годня я-а…
– Папа, – погладила я его по плечу, – ты лучше печатай. Что с твоей речью я, кажется, поняла – ты живешь один, а значит, молчал все это время. Отсутствие практики, тренинга… это решаемо. Давай, пап, успокойся – ты уже не один. Я пойду пока – доем, разыгралось что-то… потянуло на пожрать.
Опорожнив миску с еще теплым супом, я откинулась на спинку кухонного диванчика и окинула взглядом кухню. Ничего сверх – трехкомнатная квартира самой обычной планировки. Неплохой ремонт, мебель хорошего качества, но ничего запредельного. Мне кажется, родители так и не приняли тот факт, что являются если и не богатыми, то вполне себе зажиточными людьми. Они так и не научились воспринимать прибыль, которую приносили склады, как что-то стабильно свое и легко расставались с этими деньгами. В прошлый приезд я часто наблюдала, как мама рассылает эсэмэски на просьбы о помощи в телевизоре, а то и делает моментальные переводы. И все это привычно и молча.
Получали помощь на лечение сослуживцы и друзья, просто так кормилась от складов Ольга, бешеные деньги были отданы когда-то за мое обучение, что-то – на операции. Но купить дом или большую квартиру, престижную машину – такое не приходило родителям в голову. Или приходило, но не казалось необходимым или возможным.
– З-зоя!
Я прошла в комнату и поблагодарила за вкусный обед:
– Спасибо, поела с удовольствием. Уже можно? – взглянула я на экран.
Оказалось, что папа переосмыслил все еще в больничной палате. У него даже была надежда, что мама простит его, раз уж не просто не бросила, но и продолжала помогать и даже ухаживала за ним…
Я притихла у монитора, вчитываясь в какие-то неловкие и сумбурные строки, представляя себе это – как он наблюдал там за ней, ловил ее взгляд, искал подтверждение своим надеждам. И была уверена, что ему почти невыносимо стыдно писать сейчас вот это для меня. Но он делает это, пытается объяснить. Надеется на мою помощь? Не в этом деле, папа… Я покачала головой и обернулась к нему:
– Ты же поставил ее перед фактом, что вы расстаетесь, что ты полюбил другую и там твоя мечта. Даже безо всякого «прости меня». Ты серьезно? Так плохо знаешь нашу маму?
– М-мечта? Наверно… п-плохо п-помню. Нет… – потянулся он опять к клавиатуре.
– « Сорвался, случилась… близость. Извини подробности. Хотел оправдаться перед самим собой – что не просто так. Думал – разберусь там и пойму – почему сорвался, нужно оно или нет?»
– И что – нужно?
– «Ошибка, слабость. Не знаю, не помню, что говорил маме – было плохо. Стыдно, больно, жалел. Нет надежды?»
– А как же та женщина?
– «Не важно. Не хочу. Ольга рассчитала сиделку. Я не обратил внимания. Наняла прислугу, переехала сюда. Мне было все равно. Недавно начала требовать завещание на нее. Я вызвал юриста и написал все на тебя – не хотел спорить. Вместе с ним выпроводил ее с вещами, урезал пайку».
– Понятно.
– «Врач заходит. Лекарства принимаю. Уволился на пенсию. На складах порядок. Выхожу в магазин, гуляю, учусь готовить…
Я хмыкнула и рассмеялась, заглядывая в монитор из-за его плеча.
– Вот в чем дело.
Он кивнул, улыбаясь. Напечатал:
– « Хоть какая от меня польза. Что-то уже умею. Это интересно. Расскажи о мальчишках».
– Почему ты не отвечаешь на телефон?
– «Забываю зарядить. Не нужен».
– Хочешь – полежи. Я посижу с тобой и расскажу.
Когда он прошел, лег на диван и уставился на меня с ожиданием, я присела рядом.
– Сережа и Рома в августе поступили…
У папы было уставшее лицо и нездоровый цвет кожи. Наверное, это похоже на то, про что говорил мне Пашка – желто-зеленый с просинью. Шутка, конечно, но очень близко к правде. Волосы отрасли и спутались, а вот лицо было чисто выбрито. Хотя, выражение его не нравилось мне категорически. И понимала, что если бы сейчас оно было оживленным, со смеющимся взглядом, как часто бывало раньше, то мне это не понравилось бы еще больше.
– Ты совсем не инвалид, папа. Подумай, чем займешься после того, как восстановится речь. И не строй планов на счет мамы – сейчас точно ничего не получится. Займись собой. И еще – остаться с тобой надолго я не смогу. И из-за мамы, и из-за того, что сейчас неясно с моим здоровьем. Но один ты уже не будешь, я еще подумаю об этом хорошенько, ладно? А лучше – подумаем и посоветуемся завтра с мамой.
– Он-на ушла, – внятно произнес папа. Я пообещала:
– Завтра еще зайдет. Я попытаюсь, папа, но только в том случае, если увижу и пойму, что ей это еще нужно. Только в этом. Невнятны твои оправдания, извини.
– Спасибо. Сам-ма как? – взял он меня за руку.
– А сама я, пап, неважно. Но пока терпимо.
Меня выручил телефон. Я прошла за ним в прихожую и достала из кармана. Звонила мама:
– Что там у тебя, Зоя? Ты в порядке? Прости меня, пожалуйста. Я клятвенно обещаю тебе держать себя в руках. Что ты решила – остаешься ночевать?
– Да. Мама... нужно решить организационные вопросы. Я справлюсь и сама, конечно, но это займет больше времени и тогда придется задержаться здесь...
– Ты не остаешься? – быстро спросила мама.
– Нет, конечно. Еще не ясно с этой гликемией... Но и уехать просто так не могу. Вместе мы бы быстрее... ты хорошо знаешь этот район. Если не можешь, мама... то я очень хорошо тебя понимаю. Просто скажи, чтобы я знала. Почему молчишь, ты меня слышишь?
– Да, Зайка. Прости меня, пожалуйста… никак не успокоюсь. Я подъеду – часам к двенадцати.
– Мы ждем, мама, – отключилась я и увидела напряженный папин взгляд – он прислушивался к нашему разговору с почти видимой надеждой. Дослушав, с облегчением откинулся на диванную подушку и благодарно улыбнулся, прикрывая глаза.
Не понимаю. И не пойму никогда.
Был у меня в жизни момент... Порой случаются ситуации, вспоминая которые даже через годы, все еще испытываешь неловкость. И стараешься зафутболить эти мысли в самый дальний угол памяти, а желательно бы еще и обрушить его... Так вот... я согласилась бы пережить тот момент еще десяток раз и даже на глазах у широкой публики, только бы не было в моей жизни сегодняшнего дня.
Глава 20
Ночевала я в своей бывшей комнате. В ней давно уже сделали «взрослый» ремонт, а мою маленькую кровать поменяли на двуспальную. Когда мы приезжали в гости, это было очень кстати.
Я не стала вечером задергивать шторы – побоялась проспать до обеда. Поэтому, как только открыла глаза, сразу увидела сизые тучи за окном – пока без дождя. Серый свет ненастного дня проникал в комнату и делал ее очень уютной. За закрытой дверью что-то стукнуло, я приподнялась на локте и прислушалась. Наверное, папа готовил завтрак – для меня. На душе стало тепло и... тесно, что ли? Я не знала названия тому, что чувствовала сейчас. Взгляд нечаянно упал на телефон, и вдруг вспомнилось, что сегодня воскресенье. А в воскресенье у курсантов выходной, а чего доброго, еще и увольнение!
– Нет, мамуль, – печально объяснял мне Ромка, – мы даже не на территории – завезли... Чумной форт в Кронштадте. Не то экскурсия, не то занятие… Пока не ясно.
– Мама, – успокаивал меня Сережка, – у нас пока никаких увольнений. Но в конце октября обещали – я говорил тебе. Мы рвались на закрытие фонтанов – не пустили даже классом. Ты сообщи только заранее, как соберешься, и я попытаюсь отпроситься. Мы на хорошем счету, должны отпустить. Ты же хочешь в Александрию? Я очень хочу. И Ромулька тоже… тык… идиот…