— Хочу посмотреть тебе в глаза и спросить, зачем ты даешь обещания, а потом их не выполняешь.
— Извини, — вздохнула Лана. — Я не смогла прийти, у меня появились дела…я пришла попросить прощения.
— Мы в любом случае встретились бы за завтраком. Не обязательно было идти по темноте только для того, чтобы извиниться. Как по мне, это не такое срочное дело.
— Вовсе нет, очень срочное.
С этими словами Лана оставила туфли на ковре и, забравшись на кровать, устроилась рядом со мной.
— Теперь мне не одиноко, — сказала она, и по тому, как звучал ее голос, можно было понять, что она улыбается.
— И как часто ты забираешься в кровать к чужим мужчинам, когда тебе одиноко? — спросил я.
— Но ведь мы не чужие! Я знаю тебя уже давно… не один месяц.
— На твоем месте я бы не говорил так уверенно.
— Тогда позволь мне узнать тебя получше. Это на самом деле не очень красиво — забираться в кровать к незнакомым мужчинам.
Пока я размышлял над ответом, Лана воспользовалась моим замешательством — и уже через секунду сидела у меня на животе. Она осторожно, будто изучая, провела пальцами по моей груди и убрала руку.
— А ведь ты на самом деле меня совсем не знаешь, — сказала она печально.
— Из всех способов познакомиться для этого места ты выбрала самый худший, — предупредил ее я.
— Почему? — спросила она обиженно.
— Потому что… ладно, это не имеет значения. Если принимать во внимание то, что ты хочешь познакомиться со мной, то способ вполне себе ничего. — Я посмотрел на Лану, пытаясь разглядеть в темноте ее глаза. — Надеюсь, тебе хотя бы есть восемнадцать, и мне в случае чего не придется оправдываться перед доктором Лоуренсом и кем бы то ни было еще?
— Мне двадцать три, — честно ответила она.
Немногим лучше, подумал я, но кивнул в знак того, что положение дел меня устраивает. Лана наклонилась ко мне, но, когда между нашими лицами оставалось всего несколько миллиметров, остановилась. У нее были простые, дешевые духи — ничего изысканного, легкий цветочный запах. На ее коже он приобретал теплые, живые нотки, и я подумал о том, что, кажется, уже целую вечность не чувствовал такого… человеческого запаха. Французские духи, которыми пользовалась доктор Блюмфилд (не забывая при этом почти открыто флиртовать со мной даже в присутствии своего коллеги), не вызывали у меня ровным счетом никаких эмоций и только наводили скуку. Духи некоторых пациенток, с которыми я успел подружиться, не менее дорогие и тонкие, тоже не вызывали у меня никаких чувств, а иногда и оставляли неприятный осадок безнадежности в душе.
Лана пахла иначе. В этом было что-то неправильное, слишком живое для этого места, которое, несмотря на все попытки персонала сделать здешнюю жизнь менее тяжелой с психологической точки зрения, выглядело так, как должно было выглядеть: напоминало приют людей, большая часть которых скоро отправится на кладбище. В какой-то момент я подумал: мне не нужно к ней прикасаться, я нарушу какое-то незримое равновесие. Лучше всего будет просто отпустить ее. Может, даже проводить, чтобы она не бродила одна в такое время суток. Но вместо этого я протянул руку и погладил ее по щеке. Лана потерлась о мою ладонь и поцеловала пальцы.
— Хорошо, что мы не встретились при других обстоятельствах, — сказал я ей.
— Что это значит? — удивилась она.
— Не знаю. Но одно могу сказать точно: если бы мы встретились при других обстоятельствах, это ничего не значило бы.
… — Скажи, каково это — знать, что ты скоро умрешь?
Нарушившая длившуюся несколько минут тишину Лана обняла меня и положила голову мне на грудь. Я погладил ее по волосам.
— Зачем тебе это знать? Ты будешь жить долго. Дольше, чем я — это уж точно.
— Мне интересно. Наверное, это очень страшно.
— Это… хреново, — ответил я, вспомнив одну из ее утренних реплик.
— А что хуже — знать, что ты скоро умрешь или знать, что ты будешь жить долго, но при этом знать и о том, что тебя никто не ждет?
Я не ответил. Уже второй раз за этот день Лана поднимала тему, размышлениям о которой противилось все мое существо.
— Тебе, наверное, неприятно об этом говорить. Извини, — заговорила она. — Ты знаешь, я думаю, что гораздо хуже — это знать, что ты скоро умрешь. Ведь если тебя никто не ждет — это не беда. Рано или поздно кто-нибудь найдется, верно?
— Да. Но вот вопрос: займет ли этот кто-то место того человека, ради которого тебе хочется жить?
— Если тебе будет очень плохо, то можно притвориться, что так и есть.
— Знаешь, в чем тут подвох? Рано или поздно ты приходишь вот к какому выводу. Лучше, чтобы тебе было плохо сейчас. Потому что когда ты поймешь, что себя обманывал, тебе будет намного хуже.
Лана не отреагировала на мои слова. Она с задумчивым видом накручивала на палец прядь своих волос и, казалось, вообще меня не слушала, размышляя о чем-то постороннем.
— Как поживает… — Я запнулся, запоздало подумав, что это не очень подходящее слово. — Как там твоя подруга?
— По правде говоря, не очень. Сегодня мы получили последние результаты анализов и обследования — об этом я и говорила с доктором Блюмфилд. Она сказала много непонятных мне слов, но «метастатическая опухоль» — это звучит не очень оптимистично.
— Знаю, я онколог по второй специализации. Ей назначили химиотерапию? Вы говорили об операции? Понимаю, что прогнозы в любом случае неприятные, но в такой ситуации выиграть год-полтора — это достижение, за которое следует побороться.
Лана вздохнула.
— Ты просто не слышал ту сумму, которую она мне назвала. Я не заработаю таких денег за всю жизнь. Мы были тут в прошлом году, весь последующий год я работала, но этих денег хватило только на обследование. Это одна из лучших европейских клиник, и цены тут соответствующие…
Я осторожно убрал ее голову и несколько секунд сидел без движения, а потом поднялся с кровати и подошел к небольшому столику в углу — он использовался мной в качестве письменного стола.
— Так какой же вам с подругой выписали счет?
Лана после короткой паузы назвала сумму — по ее тону можно было понять, что ей трудно даже говорить о таких деньгах, а о том, чтобы их откуда-то достать или заработать она и не мечтала.
— Мне кажется, что это как-то неправильно, — продолжила она, глядя на то, как я сажусь за стол, включаю лампу и достаю паркер. — Разве это справедливо — когда люди умирают молодыми? И вот еще… порой добрые люди тоже умирают молодыми, а вот всякие сволочи доживают до глубокой старости.
— Есть такая поговорка — добру суждено умереть молодым. Знаешь?
— Нет, — покачала головой Лана. — Что ты там пишешь в такой час? Забыл сделать запись в дневник?
Я вырвал три заполненных чека из чековой книжки, аккуратно придержав корешок, и взял со стола чистый конверт.
— Здесь три чека, это чуть больше трети от названной тобой суммы, — сказал я Лане. — К сожалению, это все, что у меня сейчас есть на валютном счету, а пополнять счет евро я могу только в банке. Если все пойдет хорошо, через месяц я наконец-то вырвусь на свободу, первым делом поеду в Цюрих, пополню счет и выпишу остальные чеки. А потом отдам их доктору Лоуренсу — я планирую совершить небольшую экскурсию по Европе, так что мы с ним пересечемся. Такого аванса хватит на то, чтобы начать лечение.
Лана тоже встала и, завернувшись в покрывало от кровати, подошла ко мне. Она взяла один из чеков и поднесла ее к глазам.
— Ты с ума сошел, — сказала она через минуту. — Я не могу это взять! Ты ведь… сам их заработал!
— Это не совсем так. Почти половина этих денег — наследство моего отца. Мой скромный вклад заключался в том, что я довольно успешно их инвестировал, и теперь они приносят большой доход.
— А вторая половина…
— А вторая половина — это заработанные мной деньги. Их я могу отдать тебе с чистой совестью. Могу поклясться чем угодно: я никого не грабил и не убивал, каждый цент был заработан мной честным трудом. И я исправно плачу налоги.
На лице Ланы мелькнула улыбка, которую можно было назвать и обнадеживающей, и недоверчивой. Она протянула мне чек.
— Извини, но я не могу это взять. Это очень мило с твоей стороны, и я уверена, что ты настоящий психопат, потому что только ненормальный может дать такую сумму чужому человеку, но я откажусь.
Я положил чеки в конверт и продемонстрировал его Лане.
— Я положу этот конверт на стол. Если ты передумаешь, то сможешь его взять.
Лана пристально изучала конверт, который теперь лежал рядом с лампой.
— У тебя есть выбор, — сказал я. — Подумай, хочешь ли ты оказаться в ситуации, когда тебя никто не ждет?
… — Результаты последнего обследования превзошли все мои ожидания. У меня для вас отличные новости: вы почти здоровы. Мне нужно будет еще немного понаблюдать вас, и максимум через пару недель вы вернетесь к обычной жизни.
Доктор Лоуренс выглядел таким довольным, будто не он сообщает мне хорошие новости, а выслушивает их сам. Я слушал его вполуха, так как у меня закрывались глаза: если я и успел подремать часок-другой на рассвете, то это был поверхностный сон, и больше всего мне хотелось вернуться в кровать и проспать до полудня, наглухо закрыв шторы. Лана ушла очень тихо, не разбудив меня, но конверт забрала, что меня обрадовало.
— Сегодня вы витаете в облаках, Вивиан, — упрекнул меня врач. — Уж не влюбились ли вы? Или вам не спалось по другой причине?
— Нет, что вы, доктор, я спал сном праведника. — Самое глупое, что только можно было сказать. — Просто эти ранние подъемы — настоящая пытка.
— Ничего, вам недолго осталось терпеть эту пытку. После выписки я настоятельно рекомендую вам хорошенько отдохнуть. И строго-настрого запрещаю возвращаться к работе. Лучшим решением будет отпуск где-нибудь возле моря, а еще лучше — рядом с океаном. В Штатах есть крошечный городок на берегу, я дам вам его координаты. Можно снять или даже купить — а вам обязательно захочется туда вернуться, это я вам гарантирую — домик на побережье. Сон и отдых, отдых и сон — вот что вам сейчас нужно. И, если вы уж так беспокоитесь о вашей спортивной форме, понемногу начинайте двигаться. Но не переусердствуйте, иначе эффект будет противоположным.
Доктор Лоуренс сделал еще пару пометок в моей медицинской карте и, закрыв ее, положил на угол стола.
— Надеюсь, новости вас обрадовали, — сказал он мне. — И теперь вам будет немного легче переносить надоевшие процедуры. Вы не забыли о них?
— Сестра Мартина прикладывает все усилия для того, чтобы моя память не ухудшалась. — Доктор Лоуренс, уже привыкший к моим шуткам на эту тему, не повел и бровью. — Пожалуй, я на самом деле пойду — не люблю заставлять ее ждать, в таких случаях она становится невыносимой.
— Подождите минутку. Я совсем забыл. У меня есть для вас кое-что.
Я снова сел на стул, с которого поднялся секунду назад.
— Как я понял, вы познакомились с Ланой, — заговорил доктор Лоуренс, открывая один из ящиков стола. — До сих пор не могу поверить. Впервые за все годы своей практики встречаю такой ужасный случай… мы проводили обследование два раза для того, чтобы убедиться, что тут нет ошибки. Мультиформная глиобластома, метастазы в височной доле — в двадцать три года! Если не такого боится каждый онколог, тогда не знаю, что может его напугать…
Смысл сказанного дошел до меня не сразу.
— Мультиформная… что?
Доктор Лоуренс покачал головой.
— Клара отреагировала точно так же. Смотрела и не могла поверить. Я впервые увидел, как она плачет. Бедная девочка, вряд ли она проживет больше года… один из тех случаев, когда деньги решают все, хоть мне и неприятно об этом говорить.
— Так, значит… она уехала?
— Да. Чуть меньше часа назад. Печальная история, что уж тут скажешь. — Наконец, доктор Лоуренс нашел то, что искал. — Она просила передать вам вот это. Полагаю, это что-то личное, и я решил не открывать, хоть конверт и не был запечатан.
Я взял уже знакомый мне конверт. В какой-то момент у меня промелькнула мысль, что Лана могла забрать его содержимое с собой и оставить мне письмо в несколько строк — это бы вывело меня из шокового состояния, в котором я пребывал после сказанного доктором Лоуренсом. Но письма в конверте я не нашел — там лежали только три чека, подписанные моей рукой. Каждый из них был разорван пополам.