Я выросла в доме, полном любви, но родители никогда не скрывали от меня ПТСР (п.п.: Посттравматическое стрессовое расстройство, «вьетнамский синдром», «афганский синдром» и т. п. — тяжёлое психическое состояние, которое возникает в результате единичной или повторяющихся психотравмирующих ситуаций, как, например, участие в военных действиях, тяжёлая физическая травма, сексуальное насилие, либо угроза смерти), с которым отец сражался и продолжает сражаться каждый день. Да, он поправился, но все равно у него случались бессонные ночи и ночи, когда он просыпался, крича от ужаса.
Из-за этого я отношусь ко всем отдыхающим с личной заинтересованностью, отчего порой сложнее смириться, когда кто-то не принимает совет, который мы даем или не верит в то, что мы делаем. Но я знаю, что в итоге хорошее всегда перевесит плохое, и количество благодарственных писем намного превышает количество негативных.
Эйден всегда говорил, что это неблагодарная и угнетающая работа, и никогда не понимал, как я занимаюсь ею изо дня в день. Он шутил, что зарабатывает предостаточно денег и с радостью поделится ими со мной, чтобы я стала домохозяйкой или посвятила свою жизнь чему-то веселому, а не депрессивному.
Глазами я нахожу фоторамку на своем столе, и борюсь, чтобы держать себя под контролем и не заплакать. Пальцы начинают теребить кольцо, которое после смерти Эйдена следовало бы убрать в шкатулку с драгоценностями, но которое я ношу, потому что он его подарил. Кольцо слишком кричащее и совсем не в моем стиле, но я отказываюсь его снимать, потому что, глядя на него и прикасаясь, я чувствую себя ближе к Эйдену.
Амелия замечает направление моего взгляда, берет черную рамочку, поворачивает ее к себе и улыбается, глядя на фотографию.
- Вы, ребята, просто дети на этом фото. Сколько тебе здесь? Десять, двенадцать?
- Двенадцать, - отвечаю я, и мой голос дрожит от эмоций. – Мальчикам по пятнадцать.
Я даже не могу заставить себя произнести их имена вслух. Прошло девять месяцев, как умер Эйден. Боль притупилась, но не ушла. Она все еще здесь, прячется под кожей и готова появиться всякий раз, когда я думаю о том, что он ушел и оставил меня одну. Эйден был единственным человеком, на поддержку которого я всегда могла рассчитывать, а теперь его больше нет рядом.
- Посмотри на ухмылку Эйдена. Даже подростком он уже был таким самодовольным, - смеется Амелия.
Я смеюсь вместе с ней, так как несчетное количество раз на протяжении многих лет получала от него эту усмешку, и точно знала, что Амелия имеет в виду. Эйден всегда был чертовски уверен в себе, в своей жизни, в своем окружении, и ему было абсолютно наплевать на мнение другие. Он знал себе цену, и это единственное, что было важно. Большинство считали это проявлением высокомерия и снобизма, но тот, кто действительно знал Эйдена, понимали, что под самоуверенным видом скрывается парень с золотым сердцем, который искренне любит своих друзей и сделает для них все, что угодно.
К глазам подступают слезы, когда я думаю, что больше никогда не увижу его ухмылку, никогда не услышу его шутливое хвастовство о своей идеальной внешности и о том, сколько денег он заработал на комиссионных в месяц. Больше никогда эта его дурацкая напыщенность не рассмешит меня.
Больше нет человека, который всегда старался стать для меня самым лучшим другом, хотя знал, что в моем сердце есть пустота, которую ему не под силу заполнить. Эйден делал все возможное, чтобы помочь мне забыть об отсутствии третьего мушкетера, из-за потери которого все вокруг ощущалось неправильным, не таким как должно быть. С тех пор, как умер Эйден, каждый грустный момент усугубляется и становится хуже, потому что Эверетта нет рядом, чтобы поговорить об этом. Каждый радостный момент окрашивался сожалением о том, что Эверетт не здесь, чтобы испытать его со мной.
- Каждый раз видя вас с Эйденом вместе, я фантазировала, какие прекрасные у вас могут получиться дети. Он был таким милашкой с этой дерзкой ухмылкой и чувством юмора, - говорит Амелия, покачивая головой, продолжая смотреть на фото.
- Ну, ты никогда не видела Эверетта лично, - бормочу я и тут же желаю взять слова обратно.
Думая о том, насколько Эверетт был привлекательнее для меня, чем Эйден, я словно даю пощечину памяти последнего. Смотря на Эйдена, я всегда ощущала безопасность, будто при возращении домой, а при взгляде на Эверетта совсем противоположное – мне хотелось обмахнуть горящее от жара лицо и стиснуть бедра.
- Ого, Эверетт уже в пятнадцать был горячим парнишкой, - присвистывает Амелия и добавляет: – Теперь я чувствую себя немного извращенкой. Но судя по тому, что вы с Эйденом рассказывали о нем, он был тем, кого называют Бэд Бой – угрюмым и большим говнюком. Неудивительно, что за эти почти пять лет он ни разу о тебе не вспомнил и не побеспокоился. Ты говорила, что когда-то была влюблена в Эверетта, но, очевидно, Эйден был куда лучшим выбором.
Она ставит рамку обратно на стол и разворачивает лицом ко мне. Я не хочу смотреть, но ничего не могу с собой поделать, когда глаза автоматически находят на фотографии изображение мальчика, стоящего справа от меня. Эйден и Эверетт оба с короткими стрижками и почти одинакового роста – чуть ли не на целую голову выше меня. Они выглядят похожими друг на друга, но разница все же есть: Эйден счастливо смеется, а Эверетт лишь улыбается, и при этом улыбка не касается его глаз. Всегда было сложно заставить его улыбнуться, а уж рассмеяться почти невозможно.
Амелия права, он был угрюмым и определенно Бэд Боем, то есть плохишом, но он никогда не был говнюком, по крайней мере, не со мной. Возможно, поэтому он настолько привлекал меня, когда мы были детьми. Я хотела помочь ему, хотела заставить улыбнуться, рассмешить, хотела стать тем, кто вылечит боль от потери отца и от пренебрежения матери, которая перестала заботиться о своих детях после гибели мужа. Много лет я мечтала и загадывала на звездах то, что, в конце концов, оказалось пустышкой. Эверетт никогда не нуждался в моей помощи и никогда не нуждался во мне.
Он уехал почти пять лет назад, и за все это время я не получила от него ни одного письма, сообщения или телефонного звонка. И я винила за это себя, думая, что, возможно, должна была попросить Эверетта остаться, прежде чем он уехал со своей миссией за границу. Может быть, я натолкнула его на мысль, что он нам не нужен, что у нас все хорошо и без него, и поэтому он решил оттолкнуть нас раньше, чем мы его. Я обвиняла себя в том, что не только сама потеряла Эверетта, но и Эйдена лишила лучшего друга.
А потом за несколько недель до смерти Эйдена я узнала, что Эверетт пишет ему письма и иногда звонит. Оказалось, что он бросил только меня, наплевав на двадцать лет нашей дружбы. Только обо мне он не заботился.
Это разозлило меня и ранило. Очень сильно.
Эйден умер девять месяцев назад, и я скучаю по нему каждый день, а Эверетта нет в моей жизни почти пять лет, но я скучаю по нему сильнее, и ненавижу это. Мне ненавистно, что больше тоскуя о человеке, которому полностью плевать на меня, я словно омрачаю память об Эйдене.
- Не хочу еще больше портить настроение, но ты уже говорила со своими родителями? – спрашивает Амелия, отрывая саму меня от удручающих мыслей, а мой взгляд от фотографии.
- Я разговариваю с ними каждые два дня в основном о текущих делах. Я просто не могу рассказать им о масштабах проблемы. Пока не могу. Этот лагерь – их жизнь, их мечта, и сказать им, что нам, возможно, придется закрыться по окончания летнего сезона просто выше моих сил. Тем более, сейчас, когда мне, наконец, удалось уговорить их впервые за долгое время поехать в настоящий отпуск.
Я вздыхаю и начинаю перебирать стопку счетов, которую игнорировала всю неделю.
С самого момента открытия лагерь Райлан был бесплатным для тех, кто сюда приезжал. Родители даже слышать не хотели о том, чтобы брать плату за то, чтобы дети имели возможность хотя бы ненадолго сбежать от реальной жизни и побыть в обществе других детей, которые как никто понимали трудности, с которыми те сталкивались каждый день. Благодаря щедрым пожертвованиям и грантам от частных лиц и корпораций, а также большому благотворительному балу, что я устраиваю в летний сезон, у нас никогда не возникало проблем с получением средств для гладкой работы лагеря. Но, к сожалению, наш самый большой меценат, тот, кто почти единолично поддерживал лагерь в течение двадцати семи лет, недавно скончался, а его родственники – бессердечные задницы – отрезали все финансовые потоки. Джек Александер – основатель и главный исполнительный директор одного из крупнейших автомобильных предприятий в Штатах был для нас словно член семьи. Он никогда не отправлял своих помощников с чеком, а вместо этого сам садился за руль и ехал всю дорогу от Нью-Йорка, чтобы лично присутствовать на благотворительном балу и вручить нам чек. Прямо сейчас он переворачивается в своей могиле, когда видит, что сделали его родственники.
- Надеюсь, что смогу что-нибудь придумать до их возвращения в следующем месяце. Я сделала несколько телефонных звонков в разные компании и теперь, скрестив пальцы на удачу, жду, что кто-нибудь ответит. Есть один мужчина, который сразу отозвался на мое электронное письмо. Правда, он немного странный и имеет ряд жестких правил относительно того, кому дает деньги. Мои родители должны быть здесь, чтобы встретиться с ним, поскольку он финансирует только те некоммерческие организации, которыми руководят счастливые семейные пары. Я очень надеюсь, что мне не придется иметь с ним дело и привлекать родителей, но на всякий случай объяснила, что мы сможем встретиться с ним не раньше выходных перед благотворительным балом и договорилась о дате и времени. Если к тому времени найдется что-то еще, я всегда могу отменить встречу, - объясняю я Амелии.
Но, если честно, пожертвований от благотворительного бала и помощи от правительства, которую мы получаем в течение года, недостаточно, чтобы содержать лагерь, расположенный на такой огромной плантации. Они едва покроют расходы на электроэнергию и заработную плату персоналу. Все прошлые годы мы полагались на помощь Джека, а теперь мне нужно найти кого-то столь же доброго и щедрого, но это походит на поиск иголки в стоге сена.
Деньги, которые оставил лагерю Эйден, каждый цент, что он смог сберечь, не помогли заделать даже небольшую брешь в растущей задолженности. Мельком я подумывала попросить помощи у родителей Эйдена, но отбросила эту идею, так как не хотела ставить их в неудобное положение и заставлять думать, словно они обязаны нам помочь. Будучи не в силах справиться с воспоминаниями, после похорон сына они уехали из Чарльстона, и я не желала усугублять их горе, говоря, что денег, оставленных Эйденом, оказалось недостаточно.
Мое беспокойство о будущем давно переросло в полномасштабную панику еще и потому, что после смерти Эйдена я практически умоляла родителей передать мне руководство лагерем. Они и так планировали сделать это со временем, но мне нужно было на чем-то сосредоточиться после того, как он ушел. Мне было необходимо занять мозг хоть чем-то, кроме мыслей о его уходе. Когда они смягчились и передали мне виртуальный факел, я получила полный контроль и над самим лагерем и над финансами. Родители знали, что со смертью Джека нам придется бороться, просто не понимали насколько сложно, так как я скрывала это от них.
И теперь я отказываюсь так просто сдаться. Я отказываюсь подводить своих родителей. Отказываюсь подводить детей и семьи, которые сюда приезжают. Я выросла в этом лагере, здесь я познакомилась с Эйденом и Эвереттом, самые лучшие воспоминания в моей жизни связаны с этим местом.
И я отказываюсь позволять воспоминаниям об Эверетте Сазерленде затуманивать мой ум и сердце, когда существуют более важные проблемы. Он – часть моего прошлого, которое я должна отпустить. Отпустить, несмотря на боль, несмотря на то, что моя душа разрывается на части из-за того, что я потеряла не одного своего лучшего друга, а сразу двоих, и никогда не смогу вернуть обратно ни одного из них.
Глава 4
Кэмерон
Возраст – двенадцать лет
Вытирая потные ладони о подол платья, я вздыхаю, пока пробираюсь по лесной просеке, ведущей к месту встречи, но затем вздергиваю подбородок и притворяюсь, что нет ничего странного в том, что на мне надето платье. В отсутствие грязных джинсов с дырками на коленях, которые обычно ношу, тусуясь с мальчиками, ноги чувствуют себя голыми, и я заставляю себя не думать о синяках, набитых во время недавней игры в баскетбол, и шрамах и ссадинах, которые получила, карабкаясь на деревья и ведя себя, как мальчишка. Сегодня я хочу выглядеть красивой, хочу, чтобы он увидел во мне настоящую девочку, а не какую-то там мелкую пацанку.
Когда вчера я попросила маму отвезти меня в торговый центр, чтобы купить платье, она была явно ошарашена, но, конечно, согласилась, и заговорщицки подмигнула мне. Она не могла быть более очевидна, даже если бы захотела, со всеми этими разговорами о том, как мил и симпатичен Эйден. Его все любят, но только потому, что у него хорошая, счастливая семья, как и у нас. Домашняя же жизнь Эверетта полная противоположность нашей, и мои родители просто не понимают его. Они думают, что из-за неприятностей, в которые Эверетт постоянно попадает дома, он будет плохо на меня влиять. Однако они ошибаются. Здесь в лагере Эверетт ведет себя так же мило, как и Эйден. Просто родители не имеют возможности это увидеть. Поэтому я прикусила язык, улыбнулась и кивнула, пока она продолжала болтать о достоинствах Эйдена.
По крайней мере, мама не дразнила меня, и не смеялась над желанием принарядиться, но я очень боюсь, что Эверетт будет. И мой страх так велик, что я почти хочу вернуться домой и переодеться обратно в джинсы и футболку.