Я восприняла это как хороший знак.
Первые пару недель в Риме мы проводили так же, как и прошлым летом. Встречи по вторникам и пятницам. Мы гуляли. Разговаривали. Хотя в основном говорил Пен. Я всегда внезапно и необъяснимо теряла дар речи рядом с ним. Но он не приводил меня в свою квартиру снова. Он водил меня в музеи и кафе, церкви. Всегда провожал меня до дома на закате.
- Увидимся в следующий раз, - говорил он.
- Увидимся, - отвечала я.
Планы. Планы. В следующий раз я хотела осуществить их.
Затем в один прекрасный день я просто набралась храбрости и пришла к нему домой. Это случилось в среду днем. Я постучалась. Он открыл, одетый в белую футболку с пятнами краски на ней и джинсы с дырками на коленях. Он вытирал руки тряпкой. Моя голова закружилась, когда я увидела его таким. Я застала его в середине работы. Было такое ощущение, что мое сердце вот-вот лопнет. Я люблю тебя, подумала я. И мне тут же стало неловко, я пала так низко, а он даже не догадывается об этом.
Он удивился, когда увидел меня.
- Привет, - сказал он на ангельском, это что-то вроде нашей шутки.
Из этого ничего не выйдет, подумала я.
- Я хочу, чтобы ты нарисовал меня, - сказала я, сразу переходя к сути, - Ты нарисуешь меня, Пен? – Его брови изогнулись от моей просьбы, - Пожалуйста? – сказала я, мой голос дрогнул.
Я планировала это в течение нескольких месяцев. Но в этот момент мне было очень страшно.
Он кивнул и сделал шаг назад, позволяя мне пройти внутрь.
Он притащил свой зеленый диван в студию, и сказал, чтобы я легла на него. Я представила момент с Леонардо Ди Каприо и Кейт Уинслет на борту «Титаника», когда она взяла цепочку с алмазом и сказала что-то вроде: «Я хочу, чтобы вы нарисовали меня в этом. Только в этом».
Он пошел на кухню, чтобы отмыть руки и подготовить новый набор, а я в это время взяла облегающую черную ночнушку, которую я привезла специально для этого случая. Это было слишком, сразу поняла я, после того, как надела ее. Все это было огромной ошибкой. Он наверняка думал, что это непристойно. Он вернулся в комнату и замер, когда увидел меня. Я боролась с желанием опустить свою рубашку, которая едва прикрывала мои бедра. Слишком короткая.
Неприлично. Неправильно. Глупо. Я облажалась. Я испортила даже крошечный шанс. Мне никогда не быть с ним. Я закусила губу.
- Прости, - сказала я.
Его глаза изучали мое тело, почти критически, в течение нескольких секунд, прежде чем он опустил свой взгляд в пол.
Я собиралась с силами, чтобы выслушать, как он говорит, чтобы я надела свою одежду обратно. Он посмотрел на свои руки. На пальцах все еще оставались следы красной краски. Затем он кивнул.
- Сними это, - прошептал он.
Мое горло сжалось.
- Что, сейчас? - удалось выдавить мне.
- Сейчас, - ответил он с намеком на улыбку, не поднимая головы. Он повернулся и взял афганский ковер вязаный крючком, который висел на спинке стула, - Прикрой себя этим, - поручил он, протягивая его мне, по-прежнему не глядя на меня.
Когда я выполнила его просьбу, он принялся расправлять на мне ткань, так, как хотел он, обнажая одни участки моего тела и скрывая другие. Когда он закончил, то подошел к окну и открыл шторы. Комнату залил свет. Он установил новый холст на мольберт, с минут переворачивая его так, как нужно. А затем взял один черный угольный карандаш и начал рисовать мой эскиз.
Я старалась лежать неподвижно. Было очень тихо. Все, что я могла слышать – грубое шарканье по холсту. Я почти не дышала, опасаясь испортить момент. И вдруг он рассмеялся.
- Расслабься, Анжела, - сказал он, - Поговори со мной. Расскажи подробнее, что произошло с тобой за этот год. Я думал о тебе все эти долгие месяцы.
Я вздохнула, и поток слов вырвался из меня. Я рассказала ему о Кларе, как она задержалась около Джексона, что минувшей зимой она могла бы с таким же успехом ходить с неоновой вывеской у себя над головой с надписью «кровный ангел» мигающими буквами. Я рассказала, как Клара была одержима Кристианом Прескоттом, потому что думала, что он ее предназначение. Я рассказала ему о мужчине в сером костюме.
- Как таинственно, - сказал он с улыбкой, - Ну, мы увидим, как это происходит, не так ли?
Он не сказал ничего о предназначении, а я не давила на него. Я была слишком напряжена, наблюдая за тем, как его рука наносила штрихи на холст. И все это ощущалось как настоящие прикосновения к моей коже. Я лежала так час, а может и больше, пока он вдруг не перестал работать. Он отложил карандаш.
- На сегодня хватит, - сказал он, - Мы продолжим завтра. Я голоден.
Он прошел мимо меня в гостиную. Оставив меня одеваться в одиночестве. Мое разочарование было комком в горле. Он не рассматривал меня, только лишь как объект. Способ скоротать время. Но он хотел, чтобы я вернулась завтра. Значит, я не все испортила.
Я позировала ему каждый день на этой неделе. Он никогда не позволял мне видеть процесс. Но когда он закончил, он объявил, что я должна буду приехать к нему на обед и мы отпразднуем мое возвращение в Италию, и он показал мне картину. Я стояла рядом с ним, полностью одетая на этот раз, и он убрал ткань, скрывающую холст, в сторону, и я втянула в себя воздух.
Это была я - не только мое тело, мой нос и мои иссиня-черные волосы. Мои ноги вытянуты на мягком зеленом бархатном диване, но кое-что было внутри: свет во мне, казалось, почти пульсировал внутри холста. Мерцал вдоль моего голого плеча, светился в глазах.
Девушка, а не девочка. Сияющая девушка. Он действительно видел меня.
- Это было лучшим из того, что я когда-либо делал, - он повернулся и тепло посмотрел на меня. Приятное тепло разлилось по моему телу, - Ты просто чудо, Анжела.
Ой, мамочки. Это было головокружительно. А я ведь даже еще не поцеловала его. И я чувствовала в своем небе фейерверки. Удары молний. Волшебство.
- Поцелуй меня, - прошептала я на итальянском.
Что-то сияло в его глазах, боль и триумф одновременно.
- Анжела…
- Поцелуй меня, - сказала я снова и обняла его. Я посмотрела в его лицо, в его загадочные темные глаза, и улыбнулась, - Ti Voglio baciare[5], - сказала я.
Он накрыл своими губами мои.
Я была разрушена. Я была возрождена.
Это происходит на самом деле. Я целовала его. Мои пальцы запутались в его волосах. И это было похоже, на то, как ты подносишь спичку к бензину. Я не могла быть к нему достаточно близко. Он отстранился. Его дыхание было прерывистым.
- Подожди. Я не могу этого сделать, как бы мне не хотелось. Ты так прекрасна. Но мы не можем.
- Почему?
Мне необходим ответ. Мои колени все еще тряслись от силы поцелуя.
- Я не прошу, чтобы это было постоянным, я лишь хочу, чтобы ты был первым вот и все.
Его глаза встретились с моими на слове «первым».
- Почему? – спросил он хрипло, - Почему ты хочешь меня?
- Смотрел ли ты на себя в зеркало в последнее время? – спросила я, а затем, возможно потому что не хотела казаться совсем маленькой, я добавила, - Ты единственный человек, который действительно понимает меня, Пен. Вот почему я хочу, чтобы это был ты.
И потому что я люблю тебя. Я не произнесла этого вслух. Но я подумала, что он мог увидеть это на моем лице.
- Кроме того, я хочу испытать это с кем-то, кто действительно знает, что мы делаем, - сказала я игриво, думая о леди, жившей в 1636 году.
Он издал небольшой недоверчивый смешок.
- О, я не знаю, что я делаю.
Его глаза были темными. И в них плескалось нечто вроде желания.
- Я знаю, ты хочешь меня, - сказала я.
Я поцеловала его снова. Медленно. Показывая ему, что все это правильно.
Он застонал, а затем отстранился снова.
- Это не должно было произойти вот так. Я должен был учить тебя.
- Так учи меня.
- Я недостаточно хорош для тебя, - сказал он, - Я не… хороший.
- Ты не плохой, - возразила я, - Ты амбивалентен, верно?
До этого мне нравилась идея об его двойственности. Если бы он был Белым Крылом, не было бы никакой возможности даже попытаться сделать это. Он был бы слишком хорош для меня. Неприкасаем. Но это было бы также прекрасно, как и это. Он был совершенен. Я наклонилась к нему еще раз. Но он взял меня за плечи и оттолкнул. Сильно. Я отшатнулась.
- Нет, - сказал он, - Анжела, пожалуйста, постарайся понять. Мне жаль, если я заставил тебя думать…
Осознание отказа заполнило меня. Внезапно слезы навернулись на мои глаза.
- Ты заставил меня подумать что? Что ты мог бы заинтересоваться в ком-то вроде меня?
Он вздохнул.
-Ты великолепная, волевая, умная. Ты удивительная. Любой смертный мальчик был бы счастлив, быть с тобой.
-Мне не нужен смертный мальчик, - сказала я, мой голос звучал беспомощно, надломлено и уязвимо, - Мне нужен ты. Это может быть лишь временно. Мне все равно.
Он закрыл глаза на минуту, его челюсти сжались. Потом он опустил голову, вздохнул вновь и сказал:
- Я не могу быть с тобой, Анжела.
- Почему нет?
- Ты ребенок, - сказал он.
Я сделала шаг назад, будто он ударил меня.
- Я - ребенок.
Он ничего не сказал.
- Ты… - меня трясло, мне было так больно. Я была в бешенстве и абсолютно подавлена, - Сыграй мне что-нибудь на скрипке, Анжела. Сними это с себя, Анжела. Ты… ты просто забавлялся со мной.
Он поднял на меня взгляд. Гнев вспыхнул в его глазах.
- Нет. Я не просил тебя об этом. Мне это не нужно.
- Ну и прекрасно. Хорошо. Я не нуждаюсь в тебе. Ты… Придурок, - выпалила я и затем выскочила за дверь.
Я не могла больше находиться и секунды в его присутствии. Я побежала. Прочь из его квартиры. Вниз по мощеной улочке. Назад, к моей бабушке. Где я упала на свою кровать и плакала сильнее, чем я плакала когда-либо прежде. Как глупо с моей стороны, думала я позже, когда я смогла снова трезво мыслить. Я вела себя как подросток. Я прикоснулась к своим губам, которые еще помнили поцелуй. Как глупо. Я должна вернуться и извиниться. Но когда я решилась это сделать, он уже ушел.
ГЛАВА 12. КЛАРА
(Переводчик:Наталья Цветаева ; Редактор:[unreal] )
- Кто этот мертвый парень? – спрашивает Анжела.
Мы в Сикстинской Капелле вместе с Пеном. Здесь так много всего: столько различных фресок, картин и гобеленов, что глаза разбегаются. Честно сказать, это вызывает головную боль.
- Это Моисей, - отвечает Пен. – Это называется «Разговор над телом Моисея».
- Похоже, дискуссия довольно жаркая, - говорит Анжела. – А кто тот ангел с копьем?
- Майкл.
Ничего не могу с собой поделать. Я поворачиваюсь, смотрю, и да, это мой старый добрый папа, облаченный в золотые доспехи и шлем с перьями, замахивающийся, чтобы заколоть демона. Он даже чем-то похож на моего отца, что-то в его лице напоминает мне Джеффри. Я сглатываю. Ни отца, ни Джеффри я не видела с маминых похорон.
- Так, значит Майкл крутой, - говорит Анжела, уголок ее рта подергивается в изумленной улыбке. Она встречается со мной взглядом, почти подмигивает.
Пен усмехается. – Это он так думает. Его называют Карателем.
Я быстро отвожу взгляд, стараясь принять равнодушный вид. Так хочется ее придушить.
- А кто тот ангел в зеленом? – спрашивает она.
Пен косится на фреску. – Трудно сказать. Возможно, Уриэль.
- Почему? Потому что Уриэль любитель зеленого?
Он снова усмехается. – Потому, что Уриэль – закадычный друг Майкла.
Ладно, удачная идея или нет, но должна признать, это интересно. Мы провели с Пеном все несколько часов, а я уже узнала много того, чего не знала раньше. Например, что у моего отца есть лучший друг - Уриэль.
- Итак, на левой части изображена жизнь Моисея, на правой – Иисуса, на потолке – сотворение мира, - говорит Анжела, когда я отхожу на несколько шагов. Я поднимаю голову, чтобы увидеть на потолке знаменитое изображение Бога, создающего Адама. Мне всегда казалось ироничным, как фигура Бога вытянута, его тело почти полностью натянуто в попытке прикоснуться к Адаму, Адам же, словно пресыщен этим, будто ему лень даже вытянуть руку.
- Что насчет этого? – доносится до меня шепот Анжелы, когда они с Пеном отходят к стене со «Страшным судом» Микельанджело: клубок обнаженных извивающихся тел, некоторые из них поднимаются в небо, других же зарывают в землю.
- А что насчет этого? – спрашивает Пен после продолжительного молчания.
- Так все и будет? – спрашивает она. – Так нас будут сортировать? В конце?
Я хочу это слышать. Я подхожу ближе, чтобы слышать сквозь топот ног и тихие разговоры туристов вокруг. Мгновение Пен выглядит так, словно собирается сказать что-то серьезное, открыть какую-то важную деталь в нашем знании о мироздании, жизнь и смерть, рай и ад, вечная благодать и бесконечные муки. Затем он улыбается.
- Если расскажу тебе – испорчу сюрприз, - говорит он.
Она бьет его по руке. – Ну и ладно. Не рассказывай.
- Вот и не буду.
- Ты придурок, знаешь об этом? – со смехом отвечает она.
Пен хочет забраться на вершину собора Святого Петра. «Отлично, на мне подходящая обувь», это все, что я отвечаю. Чтобы до него добраться требуется некоторое время. Сначала мы едем на лифте, затем триста двадцать три ступени поднимаемся по спиральной лестнице, шириной с плечи, вызывающей клаустрофобию. И вот мы на улице, и это похоже на вершину мира, Рим простирается под ногами, залитый лучами заходящего солнца.
У меня перехватывает дыхание. Ну, из-за этого и от того, что я преодолела столько ступеней. – Это потрясающе, - выдыхает Анжела.
- Да, - говорит Пен, и думаю, он знает, что такое потрясающе. – Так и есть.
Я встаю у перил и делаю несколько снимков вида, но понимаю, что моя камера не в состоянии передать всю красоту. Затем я поворачиваюсь и импульсивно фотографирую Пена и Анжелу. В ту же секунду, как фотография отражается на экране, я понимаю, что сделала великолепный снимок: они стоят близко, но не касаются друг друга, Пен смотрит не на закат, а на Анжелу, в открытую любуется тем, как ее окутывают золотые лучи, отражаясь от ее длинных темных волос, лаская ее лицо, пока она восторженно смотрит вперед. В этот момент у меня появляется чувство, что их отношения не такие уж односторонние. Возможно, она ему тоже нравится.
Я не уверена, что чувствовать по этому поводу. Мне это кажется неправильным: восемнадцатилетняя девушка с кем-то, кто буквально старше мамонта, но кто я такая, чтобы судить? В конце концов, моя мама замужем за ангелом.
Возраст – это просто цифры, правда?
Пора идти, думаю я, и ускользаю, оставляя этот романтичный момент им двоим. Но Анжела говорит: - Хочу писать. Скоро вернусь.
Я озадаченно смотрю на нее: - Ты собралась пройти весь путь вниз? Я с тобой, - предлагаю я.
- Нет. Останься, - отвечает она, и я узнаю командный тон. Дело не в том, что ей нужно в туалет. Она хочет, чтобы мы с Пеном остались вдвоем.
- Подожди, - говорю я, но она уже ушла.
- Женщины, - со смехом говорит Пен. – Они всегда выбирают самые неудачные моменты, чтобы припудрить носик.
- Да, женщины так глупы в этом плане, - говорю я в замешательстве. Мне не нравится, когда мной манипулируют, даже если я и понимаю, зачем она это делает. Я должна быть милой, немного поболтать, постараться узнать его получше. Признаю, он приятный. Забавный. Очаровательный. Я вижу, что привлекает в нем Анжелу, и знаю, что для нее это важно, она хочет, чтобы я одобрила его, но я не могу, как бы ханжески это не выглядело. По какой-то причине я не могу расслабиться рядом с ним, мне не комфортно.
Он ухмыляется. Этот парень просто мастер ухмыляться. – Ты не очень-то стараешься скрыть тот факт, что я тебе не нравлюсь.
Я отвожу взгляд, смущенная, что это так очевидно. – Ты мне нравишься, Пен.