Мы поженились в скучной обыденной обстановке муниципалитета, но Гленн был таким веселым, оживленным и энергичным, что это событие стало для меня праздничным. Я чувствовала себя подобно воздушному змею, который, оборвав путы, устремился в небо. Мысли о будущем стали моей единственной заботой. Казалось, с прошлым было покончено навсегда.
Я написала матери длинное восторженное письмо и получила в ответ короткую записку с поздравлениями — она уже не могла писать длинные письма. Тетя приписала к этому посланию еще несколько милых теплых слов, и таким образом я получила семейное благословение.
Колтону Чандлеру, который где-то в Португалии писал портрет короля в изгнании, Гленн послал телеграмму с уведомлением о своей женитьбе. Его мать умерла, когда ему было пять лет, а отец больше не женился, так что он оказался единственным, кого надо было поставить в известность о происшедшем. Правда, у Гленна не было точного адреса Колтона, но он надеялся, что американская экспресс-почта в Лиссабоне сумеет найти такого известного адресата.
— А что скажет твой отец? — поинтересовалась я, когда Гленн составлял телеграмму. И вправду, что может подумать знаменитый Кол-тон Чандлер, художник с мировым именем, о женитьбе своего сына на неизвестной девушке? Как он меня примет?
Гленн написал последнее слово на бланке и с улыбкой ответил на мой вопрос:
— Колтон будет безумно счастлив за меня, а когда увидит тебя, решит, что ты его открытие, — сказал он, и в его голосе мне послышались едва уловимые нотки ревности. — Кроме того, моему отцу нужен наследник, способный продолжить наш род, а также унаследовать его талант и славу. Поскольку я его разочаровал. — В глазах Гленна появилось мрачное выражение.
— Я очень люблю детей, — мягко заметила я, стремясь прогнать эти неприятные мысли из его головы.
Но он, казалось, даже испугался.
— Давай подождем с этим. Я хочу, чтобы какое-то время ты принадлежала только мне.
Я не стала ссориться с ним по этому поводу.
Когда телеграмма была отправлена, мы вернулись в квартиру Гленна и позвонили Номи, так он называл свою тетку.
Мисс Наоми Холмс, старшая сестра его матери, казалось, восприняла новость спокойно, хотя я считала, что с его стороны было неуважением таким образом поставить ее в известность о нашем приезде. Но я уже знала, что от Гленна нельзя ожидать предупредительности и тщательно продуманных поступков. Он получал удовольствие от импульсивных действий, и я любила его за это.
Он разговаривал с теткой мягко и нежно, склоняя на свою сторону. Так и не дав мне возможности поговорить с ней, он повесил трубку и весело улыбнулся.
— Желая достойно встретить нас, — заявил он, — Номи устроит невиданную генеральную уборку.
— Но что она сказала? — допытывалась я. — Как отреагировала на известие о нашей женитьбе?
— Номи заявила, что я последний человек в мире, который может принять на себя ответственность за жену, — усмехнулся Гленн, — но заметила, что будет рада, если я выбрал подходящую женщину. Моя тетка всегда говорит то, что думает. Она надеется, что ты здравомыслящая девушка, которая поймет, что я человек безголовый. Так как, Дина? Это соответствует действительности?
Я энергично замотала головой и тут же оказалась в его объятиях.
— У меня совсем нет здравого смысла, — сказала я, прижав губы к его щеке. — Но почему-то сейчас меня это мало беспокоит.
1
В последнюю неделю ноября сразу после полудня мы с Гленном сели в его машину и отправились в Нью-Джерси. Мне нравилось путешествовать на автомобиле, хотя пейзаж за окном был скучным и однообразно коричневым: краски осени уже поблекли, а снег, который мог бы вернуть красоту окружающей природе, еще не выпал.
Я сидела рядом с мужем, чувствуя себя очаровательной и абсолютно счастливой. Перед отъездом из Нью-Йорка он купил мне белое шерстяное пальто, белую меховую шапочку и белые высокие ботинки до колен. Сама я никогда еще не одевалась подобным образом, но Гленн сказал, что мне, как северянке, очень идет белое.
— Ты моя зимняя девочка! От ботинок до серебряных волос, Дина. И не забывай об этом.
Я никогда не ощущала себя северянкой, даже наоборот, но меня переполняла радость. Чувствовать себя любимой было так приятно, что мною двигали самые лучшие намерения. Я хотела полюбить «Высокие башни» и озеро Серых камней. И как бы ни относились к женитьбе Гленна Колтон Чандлер и Наоми Холмс, я собиралась полюбить своих новых родственников и постараться понравиться им.
Никто не сможет поссориться со мной или неодобрительно отнестись ко мне, когда я так хочу доставлять всем удовольствие, говорила я себе. Вся моя драгоценная независимость была стремительно отброшена прочь. Никаких феминистских идей для меня больше не существовало. Я вела себя так, словно рождена была служить.
Гленн вел себя со мной очень мило. Он взял инициативу на себя, а я покорно следовала за ним. Раньше мне и в голову не могло придти, что я смогу быть таким хамелеоном: перенимать его настроение, его энергию и веселость, даже беспечную манеру поведения. Я чувствовала себя его партнером и любовницей, сообщником и иногда, к моему собственному удивлению, даже кем-то вроде матери.
Дело в том, что однажды Гленн даже напугал меня глубиной своего отчаяния. Видимо, он увидел блуждающий огонек исчезающего вдохновения и испугался того, что когда я сяду перед глыбой белого алебастра, ожидающей нас в «Высоких башнях», и приму необходимую позу, а он возьмет в руки резец и молоток, то образ, живущий в его душе, вдруг станет недосягаемым. В такие моменты Гленн начинал сомневаться в себе, и моей задачей было поддержать его, заставить поверить в свои силы, а главное — сохранять этот образ ярким и осязаемым, чтобы в нужный момент он не покинул его.
В большинстве случаев мне это удавалось, так что когда мы ноябрьским днем отправились в Нью-Джерси, наше настроение было бодрым и веселым. Мне нравилась его машина. Это был скоростной «ягуар» — кремово-белый, с низкой посадкой, один из тех, что оставляют далеко позади все остальные автомобили на шоссе. Гленн заметил, что никогда не покупал темные машины. Он нашел, что «ягуар» мне к лицу, и мы весело расхохотались.
Почему интуиция не подсказала мне, что такое беззаботное, безоблачное счастье не может длиться долго?
Во время поездки я продолжала задавать мужу вопросы. Мне было невероятно интересно знакомиться с подробностями его жизни.
Гленн рассказал, что родился в «Высоких башнях» и все свое детство провел у озера Серых камней, но в его памяти почему-то сохранились главным образом зимние развлечения и забавы. Он много говорил о лыжах, коньках и санках, с особым чувством отзывался о Рождестве, и я поняла, что он предвкушает его празднование в этом году. И все же я чувствовала в его повествовании какие-то пробелы, как будто он пропускал что-то важное, о чем-то умалчивал. Но если эти купюры и были намеренными, я не считала себя вправе добиваться подробностей, поскольку сама поведала мужу о себе далеко не все. Мы оба давно уже распрощались с детством, и у каждого из нас было свое прошлое.
— «Высокие башни» действительно твое родовое гнездо? — поинтересовалась я. — Когда же Чандлеры поселились в нем?
Гленн улыбнулся.
— Старый друг Колтона, который жил на другой стороне озера — сейчас он уже умер — рассказал ему об этом поместье, когда оно было выставлено на продажу, и отец купил его еще до моего рождения. Но тебе все равно придется выслушать семейное предание о том, что Чандлеры построили этот дом восемьдесят лет назад. Кстати, ты должна называть моего отца Колтоном.
Неоновые джунгли цивилизации вскоре остались позади, и за стеклами автомобиля замелькали маленькие, но густонаселенные городки. Они тянулись вдоль дороги, вьющейся среди коричневых ноябрьских холмов, и я весело читала вслух их звучные названия.
Мы миновали Кинлеон и Смоук Райс и через несколько миль добрались до Стокгольма.
В городке под названием Франклин Гленн сделал остановку, чтобы заправиться бензином, и рассказал мне, что это место известно своими полезными ископаемыми. Потом мы пообедали в комфортабельном ресторане, который когда-то был особняком губернатора. Когда мы добрались до Гамбурга, уже стемнело.
Названия этих небольших американских городков говорили о своих первых поселенцах — немцах, шведах, англичанах и австрийцах, — которые, тоскуя о покинутой родине, называли свои новые места обитания знакомыми именами европейских городов.
Теперь уже было недалеко до Сассекса, вблизи которого находились озеро Серых камней и «Высокие башни».
— Мне придется ненадолго отлучиться по делам, — предупредил меня Гленн. — Но я найду какое-нибудь уютное местечко, где бы ты могла дождаться меня.
Как только мы въехали в городок, он свернул с дороги на площадку для парковки, расположенную перед продовольственным магазином. Выйдя из машины, я ступила в полузамерзшую слякоть и с грустью заметила, что испачкала свои белые ботинки. Холодный сухой воздух оказывал бодрящее действие, а звезды над головой были яркими и чистыми.
Гленн ввел меня в ярко освещенный магазин и кивнул головой человеку за прилавком.
— Привет, Сэм. Могу я оставить здесь на несколько минут свою жену?
При этих словах в магазине наступила мертвая тишина. Несколько человек, делающих покупки, молча уставились на меня, а хозяин вышел из-за прилавка, чтобы пожать мне руку.
— Значит, вы вышли замуж за Чандлера? — спросил он.
Я почувствовала, что Гленн раздосадован чем-то и торопится уйти.
— Не волнуйся, со мной все будет в порядке, — заверила я его. — Я подожду тебя здесь. — Меня не интересовало, чем он собирается заняться.
Сэм, как эхо, повторил мои слова:
— С ней будет все в порядке, — сказал он и галантно предложил мне стул. — Чувствуйте себя, как дома, миссис Чандлер, — вежливо проговорил он.
Я уселась, чувствуя себя в своей белой одежде, словно на обложке модного журнала — бросающейся в глаза, слишком хорошо одетой и чужой.
Постепенно головы присутствующих отвернулись от меня, а я сидела не шевелясь, с улыбкой, прилипшей к губам, и жалела, что не осталась ждать мужа в автомобиле. Только один человек в магазине не отвел от меня глаз, и его взгляд был таким напряженным, что я слегка надменно повернулась, чтобы встретить его.
Нет ничего удивительного в том, что я вызываю любопытство в таком маленьком городке, успокаивала я себя, в качестве новобрачной, вступающей в известную семью. Но этот взгляд был скорее оскорбительным, чем просто любопытным.
Глаза, с которыми я встретилась, принадлежали мальчику лет шестнадцати. На его темно-каштановых волосах красовалась шапка в черно-красную клетку, длинные ноги облегали синие джинсы, а обут он был в короткие крепкие кожаные башмаки. Из своей куртки он уже вырос, и руки торчали из рукавов. Этот юноша ничем не отличался от других ребят своего возраста, за исключением умных, каких-то по-взрослому проницательных глаз. Ярко-голубые с темными ресницами, широко распахнутые, они застыли на моем лице с таким же выражением, с каким кролик смотрит на удава, готового его проглотить. Или в них было что-то другое? Мальчик смотрел на меня с жадным любопытством, но без малейшей враждебности. Надо было что-то сделать, чтобы прекратить это разглядывание. Я улыбнулась и приветливо заговорила с ним:
— Привет, я Дина Чандлер. А ты кто?
Юноша моргнул темными ресницами и облизнул губы кончиком языка, видимо, размышляя, стоит ли вступать со мной в беседу. Потом подошел ко мне и сел рядом.
— Меня зовут Кейт Макинтайр, — представился он и сделал паузу, по-прежнему напряженно глядя на меня.
Это имя словно обухом ударило меня по голове. Мальчик не мог знать, какие болезненные воспоминания оно пробудило во мне. Я попыталась взять себя в руки. Здесь много Макинтайров, говорила я себе, и нельзя так реагировать на это имя.
— Ну, вот мы и познакомились, — вежливо сказала я. — Ты всегда так внимательно разглядываешь чужих людей?
Его юное лицо медленно залилось краской, а брови нахмурились.
— Просто ваше появление было для меня полной неожиданностью, — признался он. — А Гленда знает о вас?
Я почувствовала, что все, присутствующие в магазине, прислушались, ожидая моего ответа. Но я разговаривала только с мальчиком.
— Я не знаю никакой Гленды. А в чем дело?
По торговому залу пробежал шепоток, и покупатели снова уставились на меня. Мне захотелось спрятаться от этих странных взглядов, и я пожалела, что Гленн оставил меня здесь, не предупредив о сенсации, которую я могу вызвать среди местных жителей.
Я окинула магазин деланно высокомерным взглядом, и все сразу же занялись своими делами. Мальчик удивленно посмотрел на меня и отошел.
Почувствовав облегчение от того, что меня уже не преследует повышенное внимание окружающих, я стала с любопытством разглядывать магазин.
В этот момент дверь открылась, и внутрь вошел мужчина. Высокий, широкоплечий, черноволосый, с ярко-голубыми глазами, он, как и мальчик, был одет в простую добротную одежду. Темные волосы достались ему от отца-шотландца, а голубые глаза он унаследовал от ирландки-матери. Мне ли было этого не знать!
Он взглянул на меня — ослепительную девушку с журнальной обложки — и отвернулся, не проявив никакого интереса, но потом глаза его снова остановились на мне, и знакомая улыбка осветила лицо.
— Бернардина! — воскликнул он. — Бернардина выросла!
Это был тот самый взгляд, который когда-то погубил меня. Я почувствовала, что лицо мое пылает, а руки холодны как лед. Во рту у меня пересохло, а ладони вспотели. Я была в полуобморочном состоянии. Передо мной стоял мужчина, которого я не видела восемь лет! Мужчина, в которого я была безумно, глупо, безответно влюблена восемь лет назад! Я сжала руки, пытаясь спрятать обручальное кольцо.
— К-как ты меня узнал? — слабым голосом спросила я, из последних сил пытаясь обрести душевное равновесие.
— Хороший вопрос, — рассмеялся он. — Особенно принимая во внимание, что когда мы виделись в последний раз, ты была одета в старые шорты и блузку, сквозь прорехи которой просвечивала нежная кожа цвета калифорнийского персика. — Он с удовольствием разглядывал меня. — А сейчас передо мной Мадам Эскимоска, одетая во все белое. — Его голос, словно музыка, звучал в моих ушах. Он говорил, как будто обкатывая слова языком, прежде чем перенести их на бумагу. — Я часто думал о том, какой ты станешь, когда вырастешь, — продолжил он. — Потемнели ли твои волосы? Их не видно под этой шапочкой. Да, теперь ты совсем не похожа на потерявшуюся маленькую девочку… Как твои дела?
Я постепенно начала приходить в себя.
— Все-таки восемь лет прошло, — небрежно сказала я. — Я выглядела так только потому, что ты разбил мое сердце и безжалостно бросил меня. Тебя не интересовала шестнадцатилетняя влюбленная девочка, и ты отшвырнул ее от себя, как глупого надоедливого щенка.
— А ты была очаровательным щеночком, — нежно сказал он, и я затрепетала от мучительно сладких воспоминаний. — Мне льстила твоя влюбленность. Я даже предполагал, хотя, наверное, с моей стороны это было весьма самонадеянно, что ты не слишком скоро выздоровеешь. Так как?
— Я выздоровела, — вскинув подбородок, заявила я и услышала фальшь в собственном голосе.
Наверное, на свете нет ни одной женщины, которая смогла бы забыть о своей первой любви. Просто, когда мы вырастаем, начинается что-то другое, и нам кажется, что новое чувство значительно более серьезно.
Тем временем Кейт Макинтайр завершил свои покупки и подошел к нам.
— Привет, пап! А ты, оказывается, знаком с этой женщиной? Ты знаешь, кто она?
Значит, это его сын, сообразила я, которому было восемь лет, когда я познакомилась с Трентом Макинтайром. Тот самый ребенок, о существовании которого я не хотела думать и чью мать ненавидела, хотя ни разу не встречалась с ней.
— Конечно, я знаю, кто она, — кивнул Трент. — Это мой старый друг — мисс Бернардина Блейк.