Пошатываясь из стороны в сторону, прошла между ними, упираясь ладонями на еще теплые капоты. Мне просто нужна была опора. Хоть что-то, иначе просто сползу на землю, как съехавший с крыши сугроб.
Сделав еще несколько неуверенных шагов, я зашла в густую тень. Остановилась. Обхватила себя руками, пытаясь отдышаться, осознать, прийти в себя. Только не получалось. Перед глазами все еще стояла последняя гонка, я все еще слышала рев моторов и оглушающе-тихое «ты свободна».
Мне было страшно.
Я боялась проснуться, открыть глаза и обнаружить себя в общаговской постели, под тонким драным одеялом, один на один со своими проблемами, с дамокловым мечом, занесенным над моей головой. К безысходности привыкаешь. Она въедается под кожу, прорастает внутрь, перестает казаться чем-то ужасным. Она просто есть. Клубится вокруг, приглушая собой все яркие краски. С ней можно жить, существовать. А вот с разбитыми надеждами очень трудно, порой нестерпимо больно. И сейчас я опасалась именно этого. Что едва проклюнувшиеся ростки робкой надежды, окажутся растоптаны суровой реальностью.
Я ущипнула себя за локоть, потом за бок, за нос. Похлопала по щекам, пытаясь проснуться, вынырнуть из столь прекрасного, но одновременно жестокого сна.
Но сколько я себя ни мучила, ничего вокруг не менялось. Все та же загородная трасса, те же ошалелые от сегодняшних событий люди, те же машины, те же яркие звезды над головой. Я запрокинула голову и уставилась на них, внезапно осознав, что давным-давно перестала восхищаться красотой ночи. Ведь красиво… По-настоящему… И темные силуэты деревьев, подступающих к дороге, и стрекотание сверчков, и даже широкая лента дороги, теряющаяся в темноте. Во всем есть своя красота.
Сердце отмеряло рваный ритм, то разгонялось до невозможности, то замирало, пропуская удары, а я все стояла, смотрела по сторонам, пряталась ото всех остальных, и не знала, что делать дальше.
Я словно потерялась. Провалилась под лед и даже не пыталась выплыть.
Это не сон.
Это действительно не сон. Гонка. Мерз. Ультиматум. Гордеев. Свобода.
В голове не укладывалось. Я шумно выдохнула, уткнулась лицом в ладони и замерла.
— Только не говори, что опять ревешь.
Внутри что-то щелкнуло. Сломалось. Рассыпалось на осколки, и горячей лавой прошлось по венам.
— Даже не думала, — прошелестела еле слышно.
— Это хорошо. А то мне уже начало казаться, что ты только и можешь, что слезы лить.
Мерз… такой Мерз.
Я отняла руки от лица и посмотрела на него так, словно впервые вижу. Кто бы мог подумать, что именно он выцарапает для меня билет в свободную жизнь? Тот самый черт, что поспорил на меня при первой же встрече. Гаденыш, который подставлял меня на все лады и возглавлял травлю, теперь сделал для меня то, о чем я и мечтать не могла.
— Гордеев все еще здесь?
— Уехал. Унесся прочь, как ураган, будто ему шлея под хвост попала.
Я прикрыла глаза, пытаясь свыкнуться с новой реальностью.
Уехал. Насовсем. Я больше его не увижу. Никогда.
Не помереть бы от счастья. Бедное мое сердце, оно сегодня колотится просто на износ, на разрыв, на грани инфаркта.
— Почему ты на меня не смотрел?!
Меранов усмехнулся:
— Я просто от ревности давился.
— Давился он! — тряхнула головой, пытаясь разогнать непрекращающийся шум в висках.
Откат накрыл. Жестокий. Аж до тошноты. Слабость такая, что едва на ногах удавалось держаться.
— Мне надо было обойти его в гонке, а если бы на тебя посмотрел — то не сдержался бы и устроил драку.
— Я бы с радостью посмотрела, как вы друг другу морды бьете, — растерянно протянула я, — поломали бы друг другу носы и ребра, раскидали бы по сторонам брови, зубы…
— Все, Оса вернулась, — усмехнулся Мерз, — снова кусаться начала?
— Оса в шоке. Да что там в шоке. Почти в коме, — через силу произнесла я.
Где-то поодаль не утихали радостные вопли, кто-то опять выбрался на трассу, заезды возобновились. Там продолжалась жизнь, а вокруг нас она будто замерла, притихла.
— Может, сбежим отсюда, пока о нас снова не вспомнили и не вытащили в круг почета? — предложил Захар. — Если честно, на сегодня с меня хватит.
— С удовольствием.
— Жди здесь, — он растворился в темноте, будто его и не было, а мне внезапно стало холодно.
С ним жестко. На грани. Ступая по раскаленным углям. А без него холодно и пусто.
И как с этим жить дальше? Что от нас останется под конец этой истории? Да и останется ли?
Через пару минут мы уже ехали к городу. Не торопясь, со скоростью шестьдесят километров в час, ползли по темной дороге. В салоне стояла тишина — ни один из нас не горел желанием обсуждать то, что произошло на заезде. Может, не было подходящих слов, а, может, не было сил. Неважно. Мы просто молчали.
Хотя кое-что все-таки надо было сказать. Прямо сейчас.
— Спасибо, — прошептала я, нерешительно прикасаясь к его руке, сжимающей рычаг передач.
Мерз ничего не ответил, только перехватил поудобнее, тесно переплетая наши пальцы.
Глава 17
Два дня прошли в блаженной коме. Я никак не могла поверить, что все осталось позади, и бесконечно гоняла в мыслях момент своего освобождения. Мне и воздух казался слаще, и солнце ярче, и трава зеленее. И люди вроде не такие противные стали, а уж Мерз — так вообще принц на белом коне. Вернее, на зеленом. Неважно. Глупости все это. Зеленый, белый, красный конь — все равно. Главное, что его обладатель вырвал меня из цепких лап прошлого.
Я была так счастлива, что забыла обо всем на свете.
А потом до меня дошло…
Я же универ не бросила? Не бросила. А это значит что? Что я еще вроде как студентка, и вроде как у меня на самом носу защита. А я не готова! Потому что забила на диплом, предаваясь упадническим настроениям. И если я выйду перед комиссией вся такая никакая, Белов меня лично завалит, закопает и сверху плюнет.
Стоило вспомнить грозный взгляд своего научного руководителя, как заломило зубы, заныла голова, и вообще захотелось спрятаться под стол и не вылезать. Он точно с меня шкуру спустит!
Интересно, я вообще умею жить так, чтобы все ровно было, без перепадов? Или мне уготованы вечные Американские Горки? То взлет, то падение, и все это на бешеной скорости.
Пытаясь хоть как-то наверстать упущенное время, оставшиеся дни я провела, не выходя из комнаты. Обложилась учебниками и зубрила все, что могло пригодиться. Затерла до дыр скудные записи с последних консультаций, во время которых я уже была не в себе и половину пропускала мимо ушей; пять раз прочитала от корки до корки диплом, едва ли не запомнив его наизусть; написала целый ворох шпор, хотя и сомневалась, что будет возможность вытащить хоть одну из них, стоя перед комиссией; речь вообще выучила так, что ночью разбуди — расскажу. И все равно мне казалось, что этого мало, что я не готова и позорно провалюсь.
Наверное, именно по этой причине в день защиты я вскочила в пять утра и, не в силах совладать с волнением, начала собираться. Что-то все суетилась, копошилась, подбирала одежду, пытаясь рассовать шпоры по карманам. Они рассовываться не хотели и весьма откровенно топорщились во всех стратегически важных местах. В итоге психанула и выбросила их в мусорное ведро. Все равно толку никакого от них!
Попробовала еще раз повторить материал — бесполезная трата времени. Строчку не могла прочитать — все сбивалось в одну кучу, смысл ускользал, и вообще было такое чувство, что я этот текст первый раз в жизни вижу. Ооох…
Потом порвала трое колготок. Так усердно пыталась натянуть их на свои телеса, что бедный капрон не выдерживал моего напора и расползался некрасивыми стрелками.
Переоделась в брюки.
Криво накрасилась, потому что дрожали руки. Пришлось стирать и рисовать физиономию заново.
В общем, все складывалось одно к одному и явно против меня. Хотелось одновременно орать, реветь, бить посуду и прятаться в шкафу.
Лучше бы меня увез Гордеев…
Вот, дура!
И, конечно, несмотря на то, что встала ни свет, ни заря, я умудрилась чуть не опоздать. Прибежала к аудитории за пять минут до начала. Вся взъерошенная, злая, нервная, убежденная в том, что меня поджидает самый громкий провал в моей жизни.
— Что, Осипова, ночка бурная выдалась, раз никак проснуться не могла? — ядовито спросила Верховцева.
— А ты не завидуй, — огрызнулась я, пытаясь привести в порядок свои мысли.
— Чему завидовать-то? — блондинка сморщила свой идеальный нос. — Что ты якшаешься не пойми с кем?
Она была не в курсе, что «не пойми кто» как раз подошёл к нам и теперь стоял у нее за спиной и с интересом слушал наш диалог. Зато в курсе был Волшин, который громко ляпнул:
— Представляешь, Мерз, какого о тебе невысокого мнения твои однокурсницы! Совсем от рук отбились.
Ирка от испуга подскочила на месте и резко развернулась к Меранову. Тот смотрел на нее с абсолютно непроницаемым выражением лица.
— Захар, — защебетала она, — привет. Давно не виделись!
Парень вскинул одну бровь.
— Я так скучала! — Ирина попыталась кокетливо улыбнуться, но вышло так себе, поэтому обиженно надула губы. — Ты совсем пропал...
Вскинул вторую:
— Я не пропал. Мы просто расстались, — невозмутимо ответил он, и вся группа изумленно ахнула.
Верховцева тут же покраснела до кончиков волос. Видать, она всеми силами пыталась утаить сей постыдный факт, а сейчас он выплыл наружу.
— То есть как расстались? — громко спросила Рябова, еще больше подливая масла в огонь. — Ты же говорила, что у вас свадьба на носу?
— Свадьба? — Меранов глянул на Ирку так, что она чуть не присела от страха. — Что-то не припомню, чтобы стоял перед тобой на коленях и делал предложение.
Я по привычке делала вид, что вообще не причем, и что не имею никакого отношения к Захару. В данный момент у меня даже не было сил злорадствовать, что королеве нос утерли — в мыслях только предстоящая защита. Однако отстояться в сторонке не удалось, потому что этот гад шагнул прямо ко мне, за плечи приобнял и потащил куда-то в сторону, со словами «Пойдем-ка поговорим».
Вот тут группа вообще охренела. Все, кроме Волшина. Этот просто угорал, глядя на их вытянутые физиономии, а Ирку вообще сфоткал:
— На память!
За что получил сумочкой по плечу. Дважды.
Когда мы отошли на десяток шагов, Меранов поинтересовался:
— Что какая зеленая?
— Зеленая? — нервный смешок едва не сорвался с губ. — А какой мне еще быть? Я сейчас облажаюсь по полной.
— С чего бы это?
— Я не готова. Я думала, что уеду с Деном, поэтому положила болт на диплом.
— И что? — нахмурился он, едва услышав о Гордееве.
— Ты меня не слышишь, что ли? Я не готова!
— Ты скачала работу из интернета?
— Ты что! — возмутилась я.
— Тебе его сделал за деньги какой-нибудь ботан?
— Нет!
— Тогда в чем проблема? Зайдешь туда и порвешь всех, как обычно, — невозмутимо сказал Захар.
Я на него посмотрела, как на невменяемого. Говорю же НЕ ГО-ТО-ВА! Какое порвешь?
— Сам-то подготовился? — поинтересовалась скептически.
Парень только плечами пожал:
— Почитал что-то… вроде.
— Ладно, если завалим — вместе пойдем в дворники. Будем улицы мести и окурки за прохожими подбирать, — я сокрушенно покачала головой.
Меранов хмыкнул, представив эту дивную картину, но ответить ничего не успел — в дверях появился препод и мы, как стадо баранов, потянулись к нему.
— Очередность защиты будет такая… — он вывесил на дверь лист с нашим списком, — ждете своей очереди. В аудиторию заходите по одному. Все ясно?
— Да, — нестройно проблеяла любимая группа.
— Ну вот и славно, — преподаватель с сомнением скользнул взглядом по нашим скорбным лицам, — ни пуха ни пера.
— Эй, — внезапно завопил Волшин, — а почему это я первый?!
— По праву рождения, — невозмутимо отозвался преподаватель, даже не взглянул на нашего местного скандалиста и зашел внутрь.
— Нет, ну что это такое?! — возмущался Марк, тыча пальцев свою фамилию, возглавляющую список. — Я что, рыжий, что ли?!
— Заходите! — тут же раздал голос из глубины аудитории.
Волшин аж на месте подскочил, посмотрел ошалело по сторонам, а потом махнул рукой и ломанулся внутрь.
— Первый пошел, — трагичным голосом отметил Медведев, и группа дружно приуныла…
— …Сдал? — все налетели на Волшина, когда он появился в дверях. — Все хорошо?
— Ну… скажем так, — он неуверенно кашлянул, — пять минут позора — и жизнь продолжается.
— Не ответил на вопросы?
— Забыл текст?
— Облажался, что ли? — Меранов не удержался и тоже подлил масла в огонь.
— Да почему сразу облажался-то?! — вспылил Марк. — Просто… ээ… не блеснул. Или, наоборот, блеснул не тем, чем надо… В общем, да, налажал. — Не скрывая досады, бессовестно отобрал у стоящего рядом парня пачку сигарет: — Пойду нервы лечить.
Тем временем в аудиторию запорхнула Ермолаева.
Я шла по списку четвертой, и с каждой пролетевшей секундой все больше приходила в отчаяние. Еще Аллочка смс-ками закидывала: «Только попробуй завали!», «уже сдала?», «что так долго?». В результате телефон я вообще отключила и начала ходить по коридору взад-вперед, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями.
Остальные тоже развлекались кто во что горазд. Кто-то судорожно читал лекции, кто нервно смеялся, кто-то стоял, словно каменный истукан, не подавая признаков жизни. Рябова почти ревела. Верховцева изо всех сил изображала железную леди, но яркие пятна на щеках выдавали ее с головой. Меранов ковырялся в телефоне, невозмутимо подпирая стену плечом.
Скорее бы все это закончилось.
— Следующий! — прокричала ассенизаторша, вывалившаяся в коридор с таким видом, будто за ней гнались демоны.
Пора…
Я на миг замерла, выдохнула, зажмурилась в тщетных попытках успокоить неистово колотящееся сердце, а потом глянула на Мерза.
Он просто кивнул, дескать, давай, иди, ты справишься. Я и пошла. Не чувствуя своих ног, не понимая, где вообще нахожусь и что происходит. Прошла мимо суровых членов комиссии, поднялась на кафедру, разложила свои бумаги. Руки тряслись так сильно, что я едва смогла удержать проклятые листы. Секретарь тем временем зачитывал документы, подводя меня к неизбежному позору, а Белов, сидевший на втором ряду, наблюдал за мной с таким выражением лица, что стало ясно: накосячу — сожрет.
— Пожалуйста, — секретарь кивнул мне, чтобы я начинала.
— Добрый день, уважаемые члены комиссии…
О том, что план выступления — это полная ерунда, я поняла буквально через десять секунд, когда попыталась подсмотреть, что там дальше по тексту, и с перепуга не нашла нужное место. Споткнулась, замялась, получила грозный взгляд от своего научного руководителя и в результате захлопнула папку, чтобы больше не отвлекаться.
Будь, что будет.
Не надеясь ни на что, просто начала рассказывать, что помнила, что отложилось в моей бестолковой голове. Волнение, снедавшее меня в последние дни, постепенно улеглось. Я просто говорила, говорила, говорила, показывала слайды, рассказывала о выполненной работе и делала выводы.
И внезапно оказалось, что я все знала. И доклад, и ответы на вопросы. Все уже было в моей голове и просто ждало, когда я перестану истерить, возьмусь за ум и, наконец, вспомню, сколько сил и времени потратила на работу.
Меранов был прав. Мне все по плечу.
…Потом было долгое ожидание того счастливого момента, когда защитятся все остальные и преподы, вдоволь посовещавшись, пригласят нас на оглашение результатов.
Ермолаева была безусловным лидером, набрав запредельные девяносто девять баллов, а я вошла в пятерку сильнейших. Мерз тоже показал весьма достойные результаты, несмотря на то, что Белов его трепал долго и с упоением, а вот Верховцева такого давления не выдержала и свалилась в слабую тройку.