— Значит, ты дура. — осмотрел её с ног до головы. — Как можно было поверить, что ты для меня что-то значишь?
Моя девочка. Как пойманная в клетку птичка, сжалась в комок и хватала ртом воздух. Хрупкая и такая испуганная.
— Я развлекался с тобой, Мира. — сердце сжалось ледяными тисками. — Поиграл с малолеткой. Захотел отомстить придурку брату… поиметь целку до него! Вот и всё! — её затрясло, по щекам покатились слёзы. — Что ты так смотришь? Хочешь сказать, не хотела, чтобы я раскатал тебя, а? Утром стонала, просила ещё!
Гореть мне в аду за это…
За оскорбление и очернение любимой женщины. Ниже этого ничего нет.
Мой ангел даже ответить мне ничего не могла, так была шокирована. Пришла сказать о своих чувствах, а её втоптали в грязь.
И кто? Я…
Я, чёрт возьми!!! Тот, кто готов носить её на руках просто за то, что она есть. Мою чистую, совсем юную малышку!
— Поиграли и хватит! Не думал, что у вас до свадьбы дойдёт… — сглотнув ком в горле, уставился на неё невидящим взглядом.
Не хочу запоминать её такой. Не хочу жить с образом разбитой веснушки.
— Всё-таки он мой брат… и ты в семью нашу войдёшь… не хочу проблем! Хотя, признаться честно, я был бы не против тройничка… заполучила бы двух братьев сразу… как тебе такое, а?
Ну же! Ударь меня! Облегчи страдания! Что ты стоишь и смотришь? Прекрати так бесшумно плакать! Взорвись! Вмажь мне! Не позволяй так с собой обращаться!
— Да не реви ты! Будет тебе счастье, чего ты, ну? — выдал я издевательским тоном.
— Я тебе не верю… — вдруг прошептала осипшим голосом Мира. — У тебя сердце билось… по-настоящему… рядом со мной…
— Да у меня во всех местах билось, дура! Трахнуть я тебя хотел, еле сдерживался…
— А когда с башни прыгали? Тоже всё ради этого, хочешь сказать?
Чтобы скрыть нервозность, я рассмеялся.
Громко и глумливо.
— Что только ни сделаешь ради того, чтобы засадить очередной сучке!
Она содрогнулась. На лице застыл неподдельный ужас. Попятившись назад, девчонка натолкнулась на подоконник и моё сердце остановилось.
Потерял. Навсегда потерял свою Миру.
Ради брата. Чтобы жил он, я убил себя.
А вместе с собой потащил на дно и чувства невинной девочки. Первые и самые сильные. Предназначенные мне…
— Не советую трепаться! — оставался я на месте, хоть и руки сводило, как хотелось обнять её. — Лицемерных тварей не прощают…
С беспокойством наблюдал, как Мира вдруг скривила губы и медленно закивала.
Ни одного слова. Только взгляд, пробирающий меня насквозь.
Не обида. Не злость. Даже не разочарование.
Она смотрела так, будто убедилась в правильности своих мыслей.
Будто этого от меня и ждала.
Бесчестность и низость.
Руслан Градов, каким все его знают.
Теперь ещё и она… моя Мира, что единственная узнала меня настоящим.
Пока моя душа внутри догорала, веснушка неожиданно вытерла слёзы и быстро подойдя ко мне, крепко обняла.
— Будь счастлив, Руслан! Тебе это нужнее! — и также спешно отстранившись, более на меня не взглянув, вышла из номера.
И из моей жизни.
Я даже не смог выпустить слезу. Ничего не выходило. Ни одной эмоции. Ни единой реакции. Внутри догорело и осталась только пустота.
Кто знает, сколько я так простоял в этом номере. Последнее, что помню, это как я вернулся домой и найдя маму на кухне, бесстрастно произнёс:
— Мама, мне нужна помощь.
Глава 17
МИРА
Прошло три года
— Проснись, любимая. — почувствовав поцелуй в плечо, неохотно разлепила глаза. — Тебе пора собираться.
— Сейчас, Федь, сейчас… — сварливо прохрипела я, зная, что муж не отстанет, пока я не отвечу.
— Не уйду, пока не встанешь. — прилетело первое предупреждение.
Мысленно закатила глаза и замоталась в одеяло, а в реале повернулась к неотвязному молодому мужчине и уставилась на него заспанным взором.
— Надо. — прочёл он в моих глазах мольбу и оставил на моих стянутых от возмущения губах лёгкий поцелуй. — Лучше сразу пойти на экзамен и отстреляться первой, чем прийти под конец к уставшим преподам.
— Я в середине… — страдальчески проскрипела я, не желая мириться с окончанием сна.
— Я это уже слышал и ты тогда проспала. — бескомпромиссно промолвил муж, стягивая с меня одеяло и оголяя грудь. Дотронувшись до неё костяшками пальцев, нежно обвёл по кругу и жадно втянул носом воздух.
На миг его глаза потемнели и я напряглась.
За эти три года я приучила его не трогать меня по утрам.
Просыпаюсь я всегда не в духе и ненавижу, когда на меня тут же накидываются, требуя выполнять супружеский долг.
А Федя помешан на том, чтобы постоянно осязать меня. Просто какая-то мания.
Чувствует, наверное, что я безразлична и пытается привести меня в волнение. Вытянуть из меня возбуждение.
Только напрасно всё это. Его прикосновения вызывают лишь… ничего.
Правда ничего.
Ни радости ни горести.
Ни холодно ни жарко.
Есть и есть, я смирилась.
Но теребить меня каждые пять минут… вот это выводит.
Я не ручная игрушка, мне нужно своё пространство.
— Пойду приготовлю тебе кофе. — по обыкновению сбежал Федя, стягивая все свои желания в кулак.
Отлично, у меня есть три минуты, чтобы растянуться на кровати и воззвать к своей силе воли, в противном случае муж вернётся и напомнит, что я жена.
Прикрыв на время глаза, несколько раз повторила себе, что я счастлива, что жизнь налаживается, что все невзгоды позади.
Время идёт, я обрастаю новыми воспоминаниями, а старые пытаюсь задвинуть поглубже.
Бессмысленно жаловаться. Да и кому?
Я лишена такой ценности, как родственная душа. Обе части моего сердца загублены потерями, а разум закодирован просто бодрствовать, чтобы не лишиться рассудка.
Нету в моей жизни того, чей голос успокоит, чья поддержка так нужна, чьё присутствие сотрёт все боли, что накопились внутри.
Сама по себе.
Только муж.
Замечательный, добрый, заботливый. Определённо достойный лучшего.
Но всё ещё нелюбимый.
Как бы не хотела этого, сколько бы не надеялась… в сердце вырезано ножом другое имя.
— Мирослава! — раздался требовательный зов с кухни.
— Иду… — заставив себя сползти с постели, накинула халат и зашаркала к Феде.
— Я сегодня задержусь, так что после экзаменов езжай напрямик в больницу. — погладил он меня по спине, приглашая к столу, где меня уже ждал вкусный завтрак. — Я подъеду уже туда.
— Хорошо.
Ещё только проснулась, а уже морально вымотана.
Снова больница. Снова этот ненавистный запах, эти белые халаты и чувство страха, высасывающее последнюю энергию.
Будто белка, крутящая колесо. И остановится оно только, когда я сама выдохнусь.
— Пожалуйста, не волнуйся. — поцеловал меня в висок муж, неправильно расценив моё уныние. — Ты у меня очень умная и сдашь эти экзамены за один присест.
Всегда похвалит, обнимет, поцелует. В этом ему нет равных.
— Спасибо, Федь. — улыбнулась в благодарность.
— Я пошёл, любимая. — заправил мне волосы за ухо. — А ты не суетись, спокойно завтракай и езжай.
Кивнув и чмокнув его в подставленные для поцелуя губы, глотнула кофе и махнула рукой, чтобы уходил.
— Напиши, как сдашь. — крикнул он уже у дверей.
Оставшись одна, облегчённо вздохнула.
Остался всего год и я, наконец, закончу институт. А значит, впереди что-то новое и я смогу отвлечься от того одиночества, что преследует меня в последние годы.
Экзамены я сдала на отлично.
Кто бы сомневался? Федя мне спуску не давал, лишь бы учила, учила и снова учила.
Выстраданные знания, не иначе.
Но муженёк может собой гордиться.
Вся трата времени на меня не прошла даром.
Успокоив себя, что первая часть дня позади и я немного разгрузила свою голову, поехала в больницу.
— К Градову в седьмую палату! — уже какой день подряд сообщаю о своём приходе. Просто так к этому пациенту не пропустят.
— Проходите. — проверив мой паспорт, администратор разблокировала пропускной барьер и я с тяжёлым сердцем направилась в кардиологию.
Мы с Дмитрием Максимовичем, Фединым папой, за этот год стали очень близки. Как и с его мамой. Они всячески поддерживали меня в трудные минуты и старались укрыть своей заботой при каждом удобном случае.
Я сама по себе очень закрытый человек. Точно не из тех, кто с лёгкостью заводит знакомства. Если только другие люди сами будут проявлять инициативу, тогда могу с ними поймать общую волну, но на глубину никогда никого не пускаю.
Хватило урока на всю жизнь.
Так уж вышло, мне привычнее держать всё в себе.
Этим, в принципе, и занимаюсь.
Но отрицать, что приблизилась к семье Градовых точно не буду. Родителями я их вряд ли когда-то назову, но они несомненно в списке хороших людей, к которым я испытываю тёплые чувства.
Поэтому ночной звонок Фединой мамы поверг нас в шок. У Дмитрия Максимовича случился инфаркт.
Три дня мы сидели у дверей реанимации. Сердце сжималось, как было жаль маму Феди. Она была так потеряна, что смотрела по сторонам опустевшими глазами.
Я знала через что она проходила, поэтому не трогала её. Просто присматривала за ней, зная не понаслышке, что срыв всё равно будет. Эмоции выплеснутся. Только когда, никто не знает. И чем это грозит тоже.
Каждый проживает боль по-своему. Кто-то хочет запереться и пронести всё в одиночку, а кому-то нужно приткнуться к чужой груди и почувствовать, что он не один.
Так и случилось.
Я стала той, кто протянула к ней руки в качестве поддержки. Когда врачи сообщили, что Дмитрий Максимович пришёл в себя, его жена кивнула и молча пошла в женский туалет. А я за ней, предполагая шок. Александра Витальевна стояла у окна и смотрела на улицу надломленным взглядом.
Я ждала. Давала ей время прийти в себя. Но она продолжала молчать и выглядела призрачной тенью.
Как знакомо…
Мне помогли руки. Тёплые руки.
Её руки.
Её объятия тогда не дали сойти с ума. Её безмолвные покачивания баюкали и согревали в холодный момент.
Это же требовалось и от меня.
Нужно было всего лишь моё тихое «Он выкарабкался» и мягкое прикосновение к плечу. И пузырь, в котором она задыхалась лопнул.
Вместе со слезами вышли страхи и волнения, а на их место пришло облегчение и новые надежды.
С тех пор прошло три дня. Папу Феди перевели в специальную платную палату, а мы всей семьёй поочерёдно дежурили у его койки.
Он был слаб, но на его лице блуждала улыбка, стоило кому-нибудь из нас появиться.
Сильный мужчина. Держался молодцом.
Но смотреть на него было тяжко. Особенно, когда я отправляла его жену спать, а сама оставалась с ним вдвоём. Спасались тем, что я вслух читала ему мировые новости, а потом рассказывала об успехах в учёбе.
Ему было также неловко. Сколько бы я не прятала эмоции, глаза выдавали, что мне было невыносимо больно проходить всё это заново.
Была бы моя воля, я бы больницы обходила за километр.
Но судьба за меня решила иначе и привела туда не просто так.
Уже подойдя к палате и взявшись за ручку, чтобы открыть дверь, застыла, как вкопанная.
— Я вернулся, пап. Прости, что не приехал раньше…
Сердце мгновенно вспыхнуло и все раны опять закровоточили.
Вот и случилось то, чего я так боялась.
Я увижу Руслана.
Сражаясь со своей трусостью, так и продолжала стоять у двери с глупым видом.
Что за ужасный момент. Память вырвалась из оков и в голове снова замелькали его руки, улыбка, голос, запах…
Всё то, что я топила в себе слезами. На самое дно, чтобы никто никогда не нашёл.
Даже он.
— Почему я узнаю всё в последний момент, мама? — его голос стал грубее, появилась незнакомая хрипотца.
— Ты просил не беспокоить тебя… — стушевалась Александра Витальевна. — Не хотела огорчать в день открытия твоего мотосалона, для тебя это было очень важно и…
— Не важнее родного отца. — жёстко прервал Руслан. — Меня заменил дядя, ничего страшного в этом нет. А если бы он не сказал мне? Ты бы вообще позвонила?
— Не кричи на мать. — раздался слабый голос Градова-старшего. — Ей и так нелегко пришлось.
— Прости, мам… — досадливый выдох. — Не хотел обижать тебя. Иди ко мне.
Отругав себя, что бесстыдно подслушиваю, уже хотела отступить назад и намотать круг по больнице, как разговор продолжился.
— Ты хоть не одна была? Федя с женой где?
С женой…
В горле застрял неприятный ком.
— Федя на работе, а Мира после учёбы подъедет. — ответила женщина. — Не знаю, что бы я делала, если б не она…
Руслан молчал. Тема насчёт меня ему, видимо, неприятна. Ещё бы, я стала камнем преткновения между братьями, у которых и так были не самые лучшие отношения.
Один — всерьёз, другой играл. Кто-то бы точно вылетел из этой тройки.
— Мне очень неудобно, что ей приходится возиться со мной. — тихо произнёс Дмитрий Максимович. — Вижу, что тяжело ей… я ей напоминаю об отце…
— А что с её отцом? — прозвучал изумлённый голос Руслана и я прикрыла себе ладонью рот, чтобы заглушить мучительный вздох.
— В смысле? — непонимающе изрёк мужчина. — Ты разве не знаешь?
— О чём? — вопрос резал мне слух напряжением.
— Оказывается, у Миры папа тяжело болел, не прошло и нескольких месяцев после свадьбы и он скончался от рака.
Я почувствовала, как у меня задрожал подбородок. Ненавижу эту свою реакцию. Каждый раз, вспоминая папу… по-другому не получается.
Мой любимый, самый лучший и родной папа на свете.
Надеюсь, ты обрёл покой вместе с мамой и больше никогда не узнаешь, что такое боль…
Глаза моментально увлажнились и я запрокинула голову к потолку, чтобы не позволить скатиться ни одной слезинке.
— Я не знал об этом. — приглушённо сказал Руслан. — Почему не сказала мне?
— Ты же сам тогда сказал, что ничего не хочешь знать. — огорошенно промолвила его мама. — Что ты начинаешь новую жизнь и оглядываться назад не будешь. Я и не звонила…
— Федя знал об этом?
— Нет.
— Как они это пережили?
Они…
— Ох, Руслан. Мы её еле вытащили… — горестно вздохнула женщина. — Девчоночка ведь ещё совсем… ничего нам не говорила, одна пыталась выстоять. Нам врачи потом уже сказали, что он давно уже болел и итог был известен сразу… Ты представляешь? Такая малышка, а жила с мыслью, что родной отец с каждым днём угасает… Мне даже больно думать об этом, а она, никому не говоря, выхаживала его, по больницам мотались… не знаю, как она это пережила, но мы старались всегда рядом быть, Федя с неё глаз не спускал.
— Ну, вроде, мы выкарабкались. — поддержал Дмитрий Максимович. — Время лечит.
Чудом у меня не вырвалась горькая ухмылка.
Ни черта время не лечит. Мне до сих пор мерещится, что папа держит меня за руку, что гладит по волосам и шепчет о том, как он горд быть моим отцом.
«— Обещай, Мир, что встанешь на ноги, что будешь идти дальше и что будешь смотреть только вперёд…
— Обещаю, пап… но зачем ты мне это говоришь?
— Год остался, Мир… всего год, чтобы я отправил тебя в самостоятельное плавание.
— Не надо, пап… я не хочу это слушать.
— Надо, Мир, сколько можно откладывать этот разговор?
— Не хочу, пап, и всё!
— Не плачь… мне больно смотреть, как ты плачешь.
— Я не хочу оставаться без тебя!
— Я знаю, доченька, знаю… но пора тебе задуматься, как ты будешь без меня! Тебе уже семнадцать, ты вот-вот станешь взрослой…
— Я не смогу одна… без тебя!
— Ты не будешь одна. Я что-нибудь придумаю…»