Юлия Комольцева
Подозреваются в любви
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Было слышно, как в кране ворчит вода, уютно пофыркивал чайник, а на сковородке шипели румяные, большие куски мяса. Звякнула микроволновка.
А потом раздался стук входной двери, и в дом ворвался свежий ветер.
— Мам! Пап! Смотрите, чему я Рика научил!
Оба возбужденно подпрыгивали в прихожей — лохматый пес неизвестной породы и мальчуган лет двенадцати.
— Ну, гляньте! — нетерпеливо притопнул он ногой.
— Иди завтракать, в школу опоздаешь, — крикнула сыну Даша, не оборачиваясь от плиты.
Андрей пошире раскрыл дверь в кухню.
— Иди сюда, покажите, — позвал он.
— Остынет все! — взметнулся сердитый женский крик.
Дашка резко повернулась к мужу.
Мгновение супруги смотрели друг на друга в упор. В глазах Андрея был мягкий упрек и усталость. Взгляд Даши был полон злобы.
Спустя минуту за столом раздавалось только постукивание вилок и обиженное сопение мальчика. И вот еще — вода по-прежнему ворчала в кране.
В полдень возле его офиса на Смоленке остановилась замызганная «копейка». Вышли двое. Тот, что помоложе, бойко подскочил к входу и замер, придерживая дверь. Его пожилой спутник достал из портфеля какие-то бумаги, тщательно спрятал их во внутренний карман пиджака, отдал портфель водителю и только тогда, удовлетворенно оттирая пот со лба, двинулся к зданию.
Андрею захотелось плюнуть сверху на его безупречную лысину.
Нет, не достать.
Это они его сейчас достанут.
Или — показалось? Может, просто клиенты. Один — молодой да бойкий, холуй при барине, гора мышц, втиснутая в безликий черный костюм. Вот запарился, должно быть… Ну, и собственно барин, тот что совершенно и окончательно лыс — степенный и важный. Приехали по делу, переговоры, то-сё. Леночка им какава подаст, Славик лапшу на уши будет вешать, а он — Андрей — просто поприсутствует, посмеется над своими нелепыми подозрениями. Мысленно. Просто обхохочется. И эта злость, и эта растерянность, и эта — черт ее дери! — тоска, — взявшись за руки, убегут от беззаботного его хохота.
— Ну, конечно, это клиенты, — сказал Андрей вслух.
Кажется, подобная чушь называется аутотренингом. Только вот не ездят его клиенты на «копейках», не поддерживают отечественного, блин, производителя. Деталька незначительная, и все же… Слишком уж гармонично вписывается в общую картинку.
Андрей выбросил окурок в форточку и отошел от окна. Включил зачем-то компьютер, пощелкал мышкой. Плюхнулся в кресло со всего размаху и покрутился до тошноты.
Ждать он никогда не умел.
Он умел зарабатывать деньги. Умел подтянуться на одной руке двадцать с половиной раз. Умел брякнуть что-нибудь совершенно не к месту. Умел не замечать времени и удивляться, что настольный календарь внезапно похудел. Умел прикипать к людям — раз и навсегда.
Но ждать Андрей Борисович Комолов не умел, и потому стук в дверь застал его врасплох. Андрей резко остановил все еще вращающееся кресло и, едва не выпав из него, пробасил:
— Входи!
В дверь просунулась гладкая голова Леночки. Андрей подозревал, что волосы у его секретарши навеки погибли под тоннами геля.
Голос ее был под стать прическе — ровный да гладкий.
— Андрей Борисович, к вам посетители.
Хоть бы раз назвала она его просто Борисычем! Ей-богу, стало бы легче! Нельзя, чтобы собственная секретарша так раздражала…
— Ну, пускай, посещают, — он махнул рукой, — ни с кем меня пока не соединяй, лады?
«Лады», — улыбнулась бы любая нормальная девка на ее месте. А эта в ответ:
— Хорошо, Андрей Борисович.
Так и не вошла.
«Уволю!» — решил он, не желая думать о том, что причина его раздражения вовсе не Леночкин безупречный слог и ее прилизанные волосы.
Лысый вошел первым, улыбаясь Андрею.
— Кузьмичев, — представился он, — Павел Карпович.
«Карпович, а улыбка-то акулья», — мелькнуло в голове у Андрея.
Второй представляться не стал, замер у двери.
— Давно мечтал с вами познакомиться, Андрей Борисович, — осклабился Кузьмичев.
— Очень рад, что ваша мечта сбылась, — пробурчал Андрей, уже четко понимая, что надежды никакой не осталось.
Предчувствия его оправдались, нюх его не подвел, сам себя Андрей Комолов загнал в угол. Сам виноват.
— Ну, ну, не надо дерзить, молодой человек, — засмеялся Лысый, не стараясь даже приглушить злобу во взгляде, — можно все уладить и без этих петушиных наскоков.
Не дождавшись приглашения, Кузьмичев опустился на диван и не спросясь закурил сигарету.
Между прочим, любимый диван Андрея. Он его первым делом купил, когда в этот офис въехал. Такой домашний, уютный диванчик. Не кожаный, новомодный, а обыкновенный, обтянутый веселенькой тканью в горошек. И плевать, что выбивался из спартанского стиля кабинета. Некогда было Андрею о стиле думать. Когда голова отказывалась уже работать, такой диванчик был весьма кстати. Подлокотники мягкие, широкие — никакой подушки не надо, — ляжешь, ноги вытянешь, послушаешь секунду-другую, как радостно скрипят пружины, словно псина, дождавшаяся хозяина, — и баиньки. Сладко, ох сладко спалось Андрею на этом диванчике. А что с Дашкой они на этом диване вытворяли! И пружины уже не скрипели, — постанывали, подлаживаясь под их тела. Когда это было? И куда все делось? Накрылось медным тазом, а сверху еще и лысый боров этот сел. Припечатал.
— Вам будет удобней здесь, — указал Андрей на кресло рядом с собой, не без труда выговаривая слова, — и что, собственно, нам с вами предстоит уладить?
Лысый покладисто пересел. Помолчал, расшатывая ладонью свой широкий мясистый носище.
— Андрей Борисович, давайте без церемоний? — наконец, словно опомнившись, предложил он.
Андрей кивнул.
— Мои люди уже приходили к вам, но вы их не поняли, — Кузьмичев по-стариковски вздохнул, — это непростительно.
— Конечно, — поспешно добавил он, — вы могли и не знать. Тогда. Но сейчас-то вы точно в курсе. Ваш бухгалтер пропал неделю назад.
Он замолчал, ожидая реакции. Андрей смотрел на Лысого с интересом, будто тот рассказывал увлекательную сказку.
— Вы будете отрицать это?
— Пропажу моего бухгалтера?
— И последствия этой пропажи.
— А какие последствия? — снова с искренней заинтересованностью подался вперед Андрей.
— Мои люди к вам приходили, — с нажимом повторил Кузьмичев, — вы игнорировали этот факт, но меня вам игнорировать не удастся. Я пришел сам, чтобы без свидетелей получить свой груз.
Андрей перевел взгляд на молодца у дверей.
— Этот парень глухонемой, — отмахнулся Кузьмичев.
— Может, он и слепой вдобавок? — хохотнул Андрей.
Настроение у него поднялось.
Лысый между тем, опять не спросясь, закурил. И молчал, стряхивая пепел на пол, глядя мимо Андрея. Будто ждал чего. Терпеливо эдак, спокойненько.
Андрею тоже говорить не хотелось. О чем, собственно? О драгоценном грузе этого хрыча, что ли? Или о том, что Миша-бухгалтер пропал? Вместе с грузом, кстати. И с деньгами Андрея. Ну, не об этом же говорить! И не о том, что Мишка последнюю неделю был какой-то странный, глаза то и дело прятал. А теперь сам, весь, целиком спрятался — и от лысого, и от Андреевой дружбы. Надоело ему, обрыдло. Обрыдло — это было его, Мишкино, словечко. А вообще-то он за речью следил, обходительный был черт, только с Андреем не церемонился. А что церемониться, если они вместе яблоки в соседском саду тырили, за девчонками в бане подглядывали, с уроков сбегали на пару?! С Андреем можно по-простому, можно свалиться как снег на голову в его общежитскую комнату, можно год без малого прожить нелегалом на его харчах, курить его сигареты и внушительно рассуждать о его никчемной жизни. Можно сидеть у него на кухне и наматывать сопли на кулак, оттого, что все не так и не эдак, переночевать на раскладушке и стрельнуть сотню без возврата. Можно напиться и приставать к его жене, получить заслуженный фингал, а потом клясться в вечной дружбе. Можно подвизаться у него бухгалтером и кинуть по-взрослому. На деньги. На ту самую дружбу. Ну не об этом же Андрею говорить.
Кузьмичев издевался, тоже молчал, потом затушил сигарету о подлокотник кресла и глянул в упор на Андрея.
— Где груз?
— Там же, где бухгалтер, должно быть, — спокойно ответил тот.
— Тебе придется его найти.
— Я не федеральный розыск, папаша, — схамил Андрей.
— Тогда отдашь наличкой, — покладисто произнес лысый.
Андрей улыбнулся, так обычно взрослые улыбаются детям, когда те сморозят очевидную нелепицу.
— Вот документы, которые подписывал твой главбух, — лысый достал из кармана бумаги, — я мог бы подать в суд, но огласка не в моих интересах. Здесь, конечно, не те цифры и не тот груз, это тебе просто для информации.
— Меньше знаешь, крепче спишь, — хихикнул Андрей, снова искренне развеселившись.
— Ознакомься, — упорствовал лысый, — а вот то, что ты мне должен.
Он черкнул что-то на бумажке и протянул Андрею. Тот даже не взглянул.
— Папаша, я тебе ничего не должен, ты с Миши спрашивай, о’кей?
— О’кей, — выдержав паузу, передразнил Кузьмичев и задумчиво добавил: — Твоему парню, кажется, двенадцать должно было исполниться?
Андрей даже не сразу понял. Просто машинально, совершенно автоматически сжались кулаки.
— До свиданья, папаша.
Так вот ради чего все. Сам пришел попугать. Рассудил, что так оно вернее, у мальчиков-качков не получилось, а дедулю никто не тронет, дадут высказаться. Высказался, гад!
Не такие пугали! За те семь лет, что Андрей в этом деле варится, и не такое слышал. А дело идет. И второй офис уже достраивается, и дома Андрей почти не ночует, и перед глазами бесконечные цифры, а в голове карта страны. Исколесил он эту страну вдоль и поперек, сначала сам, потом с напарником, потом с двумя, потом обмывал первый десяток машин. Официально его контора занималась перевозками, а неофициально — чем только не занималась. Только наркоту Андрей не признавал, никогда не связывался. Но пугать — пугали, бить — били, и воровали, и кидали, и с нуля не раз начинал.
Так что пошел ты, лысый хрен, куда подальше!
— До свиданья, папаша, — устало повторил Андрей.
Лысый, опершись на краешек стола, смотрел на него.
— А ты дурак, — решил он про Андрея. — Дите свое не бережешь совсем, ни няньки у пацана, ни охраны. Жена-то у тебя шалава натуральная, не следит за пацаном-то, все по мужикам шастает.
Ой, а куда делся благообразный старичок? Этот лысый дядька вдруг стал выражаться, будто рыночная торговка. И почему-то задергался левый глаз. У Андрея задергался, не у лысого перевертыша. Интересно, заметно со стороны? Соринка, что ли, попала?
Андрей снял телефонную трубку, Кузьмичев только удовлетворенно хмыкнул.
— Поднимись, — коротко и спокойно приказал Андрей, когда на его звонок ответили.
— Я сам уйду, Андрей Борисович, — с прежней вежливостью произнес лысый, — но ждать долго не буду. До вечера, до одиннадцати, скажем.
Лысый и его холуй вышли.
Что же глаз-то так дергается?!
— Какие проблемы, Андрей Борисыч? — заглянул в кабинет охранник.
— Уже никаких, Коля.
Оставшись один, Андрей закурил и снова поднял трубку телефона.
— Алексея Ивановича, будьте любезны, — забыв перейти на английский, быстро произнес он.
— Как вас представить? — томно полюбопытствовала девушка с едва уловимым акцентом.
— Голым в бане меня представь, детка! — рявкнул Андрей.
Через минуту он договорился с двоюродным братом, чтобы тот приютил на время Артема и Дашку.
Алекс — ха, ха, да просто Лешка, — как всегда, не задавал лишних вопросов, у них в Америке это было не принято.
Вряд ли, конечно, Дашка поедет. Она и раньше не соглашалась. «Из-за каких-то ублюдков! — обычно орала она. — Из-за каких-то ублюдков бросать дом?!» Можно подумать, этот дом был ей очень нужен. Да она его ненавидела! Как и Андрея.
Он продолжал сидеть, прижав к уху телефонную трубку, и представлял, как Дашка в очередной раз устроит скандал.
Ну, ничего, засунет ее в рюкзак в конце концов, полетит в багажном отделении. Дашка маленькая, поместится. Только орать будет крепко. Она вообще не умеет тихо разговаривать, а уж если орет — на весь город, проверено. Однажды они по Москве гуляли, только-только приехали оба, совсем ничего тут не знали, забрели в какой-то парк и о чем-то глупом, никчемном спорили. Вроде, есть ли предел человеческой возможности. Дашка говорила, что нет, а Андрей просто так спорил — чтобы спорить, спорил. Ну, она и заорала — проверить, есть ли предел. Всех собачников собрала, а из соседнего двора куча подростков прибежала.
Ох, и глупые они тогда были, что Дашка, что он.
Счастливые.
В углу на потолке висела паутина. Домработница Кирилла была не очень-то прилежной.
Даша перевернулась на живот.
— Хочу кофе, — сказала она, глядя в стену.
Кирилл послушно поднялся, прошел на кухню. Было слышно, как он гремит посудой.
Дашка знала, что вместо одной чашечки кофе он принесет поднос с завтраком. Так оно и вышло.
— Ты еще не одета? — удивился Кирилл, выставляя на журнальный столик тарелку с горячими бутербродами, салатницу, варенье, блюдо с фруктами.
Дашке хотелось пить кофе в постели, голышом, бессмысленно хихикая и дрыгая ногами. Но что она, школьница, что ли? Глупо. Кирилл ждал, пока она натянет джинсы и сядет к столу.
— Ты устала? — заботливо поинтересовался он, заглядывая ей в глаза.
Ага, устала. Сам заездил и спрашивает.
— Немножко, — согласилась Даша.
Он погладил ее по волосам, крепко прижимая ладонью. Ему нравились ее волосы — тяжелые, рассыпчатые, очень темные.
Даша потянулась за кофе.
— Ты все хорошо помнишь? — спросила она.
— Конечно, — Кирилл поморщился, — сколько можно об этом?
— Который час?
— Полпервого.
Даша вздохнула, взяла сигарету.
— Через час заканчиваются уроки. Ехать тебе минут двадцать, да?
— Почему мне? — удивился Кирилл. — А ты разве не домой?
— Я такси поймаю.
— Так ты без машины сегодня?
Она кивнула. Странно, что он вообще спросил об этом. Его не интересовало, как Дашка добирается. Главное — приезжает, и ладно.
Она посмотрела вдруг в упор на него — спокойным, оценивающим взглядом. Она всегда откладывала это на потом, а сейчас вдруг решилась. Оценить и тщательно взвесить все за и против. Молодой, здоровый, мускулистый. Подбородок, который принято считать волевым. Линия губ, которую принято считать соблазнительной. Большой лоб, который принято считать упрямым. Это, наверное, — за. В ту же кучу — его влюбленность, покладистость, старание в постели. Даша мысленно одернула себя. Насчет влюбленности был явный перебор, оба только играли в нее, старательно соблюдая все правила. Или все-таки это всерьез — глаза, в которых плескается нежность, умелые руки, трепетно встречающие ее тело, такие банальные, такие необыкновенные, такие нужные слова. Есть ли надежда, что все это — правда?
— Ты чего, Даш?
Она пожала плечами, не отводя взгляда от его лица.
— Что? У меня прыщ вскочил? — криво улыбнулся Кирилл.
С юмором у него проблемы, и это не единственный недостаток. Но у кого их нет? И почему Дашка решила вдруг, что примириться с ними будет невозможно? Она справится. Ради самой себя, ради Степки, ради нормального человеческого тепла, которым, несмотря на всякие игры и правила, окружал ее Кирилл.
— Кирюш, давай выпьем, — внезапно предложила Дашка.
Он хмыкнул и посмотрел на нее, как на ненормальную.
— Мне за руль вообще-то.
— А у меня порыв, — медленно произнесла Даша, — просто дико хочется выпить за успех нашего предприятия.
— За наше будущее, ты хочешь сказать?
— Называй как угодно, только плесни чего-нибудь, — хихикнула она.
Кирилл с тяжелым вздохом поднялся.
— Что ты будешь? Вино, коньяк?
— А водки нет?
— Даш, ты серьезно?
Главное, чтобы он не заметил ее мокрых ресниц. Быстрое движение ладони, и все в порядке. Хорошо, что она не накрашена.