– А мне ее жаль. Похоже, ей очень хотелось поговорить. Возможно, мне следует познакомиться с ней, пока я в городе. Ты знаешь, я всегда хотела найти предлог, чтобы проникнуть в мавзолей Хантли.
Макс улыбнулся сестре:
– У тебя доброе сердце, Хетти. Но ты помнишь, что случилось с нашей матерью, когда она решила навестить безумную Минни после смерти лорда Хантли? Ты уверена, что хочешь рискнуть получить такой же отпор?
– О, это было много лет назад. И потом, у мамы никогда не было ни малейшего представления ни о такте, ни о сочувствии, поэтому я ничуть не удивлена, что ее попросили убраться. Ты просто боишься безумную Минни.
Они остановились перед шикарным домом на углу Брук-стрит, и Макс обреченно вздохнул.
– Честно говоря, я предпочел бы провести этот вечер у безумной Минни, а не у леди Кармайкл. Я очень жалею, что пообещал отцу жениться в течение десяти лет. В то время тридцать один год казался мне чем-то чертовски далеким, а обещание выглядело разумной ценой за позволение отправиться к Веллингтону в Испанию.
Хетти задумалась.
– Мне кажется, он разрешил бы тебе это даже без твоего обещания. Я знаю, что значил для папы Харкот, но он был привержен долгу и не видел ничего плохого в твоем желании послужить своей стране. Ему просто хотелось иметь уверенность в том, что ты в конце концов женишься. Думаю, он боялся, что ты можешь отказаться… после того, что произошло с Сереной.
Макс невольно напрягся, и сестра умолкла.
– Извини, я не должна была ее упоминать, – сокрушенно сказала она.
Он пожал плечами, стараясь сбросить напряжение, которое всегда охватывало его, когда что-то напоминало ему о Серене. Макс с радостью отдал бы большую часть своего состояния за чудодейственное средство, которое позволило бы ему вычеркнуть тот год из своей жизни. Отец со свойственной ему твердостью предпринял одну из своих странных попыток проявить отцовские чувства и поддержать его, предложив банальный афоризм «время лечит». Но хотя время притупило боль, чувство вины и другие эмоции, от которых он старался бежать, погрузившись в ужас войны, Макс не чувствовал, что излечился. Он только заглушил боль.
Он едва помнил тот восторг, который зажгла в нем красота и живость Серены. Более сильными оказались чувства, которые постепенно пришли им на смену: смущение, сожаление, беспомощность. Ненависть. Та женщина, определенно, расширила его эмоциональные горизонты. И каждый раз, когда что-то вызывало Серену в его памяти, Макс невольно вздрагивал и чувство вины возвращалось, подтверждая, что сгусток яда в его душе по-прежнему не рассосался. Эта мысль заставила его поморщиться.
– Это было так давно. Кажется, что это было не со мной. А что до отца и его мотивов, то меня слишком сильно поразило его согласие разрешить мне ехать в Испанию, чтобы оспаривать его требования.
– Ты знаешь, что не обязан жениться, если не хочешь этого. Я хочу сказать… он наверняка не стал бы ждать, что ты сдержишь обещание, если для тебя это… – Хетти встретилась взглядом с братом и осеклась. – О, мой дорогой, конечно, он ждал. Бедный папа. Но он умер, а значит… – Она снова замолчала. – Я забыла, с кем говорю. Конечно, ты его сдержишь.
Макс заставил себя улыбнуться. Он был бы рад не сдержать свое обещание, как предлагала сестра, но достаточно хорошо знал себя и понимал, что не станет этого делать. Ведь это не пустые слова, брошенные невзначай. И хотя он никогда не был особенно близок с отцом, предыдущий герцог Харкот хорошо позаботился о том, чтобы внушить сыну понимание обязанностей в отношении своего положения и тех людей, которые от них зависели. Отец позволил ему рисковать своей жизнью в армии, поскольку понимал, что Максу необходимо вырваться из обстановки, в которой он оказался после своей трагедии. Но он ясно дал понять, что любая поблажка имеет свою цену, и выбрал именно такую.
По правде сказать, Макс не мог считать поступок отца несправедливым. В детстве он часто бунтовал против родительских запретов и даже фантазировал, будто он украденный в младенчестве сын Шепстонов – радушной семьи рыбаков из Порт-Джейкоба, которые часто брали его с собой рыбачить. Но на самом деле он всегда был истинным Харкотом и никогда не позволил бы поставить такой важный вопрос, как наследование, в зависимость от своих ошибок. В целом Макс не видел ничего дурного в браке по расчету. Просто в отношении Серены и он, и его родители кардинально просчитались.
Несмотря на беспокойство отца в отношении продолжения рода, Макс не хотел обручаться таким молодым. Но отец повел себя мудро и вместо того, чтобы давить, просто пригласил лорда Моркомба с дочерью к себе в Лондон. Когда Макс впервые увидел ее, на ней было светло-желтое платье и вся она светилась от радости, что ей наконец удалось вырваться из пансиона. Ее жгучие темные глаза смотрели на него с таким вниманием, которого он прежде никогда не встречал. Уже на следующий день Макс согласился на помолвку и тем определил их будущую судьбу.
Серена пила жизнь большими глотками, требуя все больше и больше, и поначалу это его восхищало, поскольку бесконечно отличалось от того, что он когда-либо позволял себе. Он должен был понять, что они просто слишком разные. Какой-то частью своего сознания Макс это понимал, но к тому времени, когда он всерьез об этом задумался, было уже слишком поздно. На этот раз он будет более осторожным. Какой смысл совершать ошибки, если они ничему не учат?
– Не беспокойся, Хетти, – наконец ответил он. – В конце концов, мне придется жениться, и я как-нибудь с этим справлюсь.
– Это не то, с чем надо просто справиться! – с непривычной резкостью возмутилась сестра. – Пойми, ты свяжешь себя со своей избранницей на всю жизнь!
– Я слишком хорошо это понимаю. Поэтому постараюсь выбрать какую-нибудь подходящую спокойную женщину. Даже если я не давал бы этого обещания, мне было бы очень тяжело сознавать, что моим наследником станет дядя Мортимер или кузен Барнаби. Да и они не сказали бы мне за это спасибо.
– Из них вышли бы ужасные герцоги, верно? Представляю, что сказал бы дядя Мортимер. Что быть герцогом – все равно что подвергнуть свой обожаемый сад набегу саранчи!
Макс вздохнул и, поднявшись по ступенькам, постучал дверным молотком в парадную дверь.
– В данный момент я тоже чувствую себя, как перед казнью египетской. Или как герой сказки, которому колдун только что сообщил, что он получил свою порцию счастья и теперь должен платить по счетам. Но ты права, я не могу допустить, чтобы все достояние Харкотов зависело от дяди или кузена. Ни один управляющий не сможет противостоять разрушительным талантам этих благонамеренных идиотов. Они способны извести всех арендаторов ради того, чтобы вырастить пару новых сортов лилий или роз вместо зерна и скота. Как жаль, что матушка не подарила отцу другого наследника мужского пола, чтобы мне не пришлось давать этого обещания. Знаешь, честно говоря, мне вовсе не нужны пять сестер.
Хетти засмеялась:
– Макс, дорогой, я не стану спрашивать тебя, без которой из нас ты предпочел бы обойтись. А теперь постарайся быть любезным. Я знаю, ты можешь, если приложишь хотя бы небольшое усилие…
Она резко замолчала, потому что дверь открылась, и Макс, стиснув зубы, проследовал за ней и дворецким на встречу с одной из своих потенциальных будущих жен.
Глава 3
Закончив читать тете Минни последнюю главу романа миссис Пардо, Софи спустилась вниз и взяла маленькую посылку, ожидавшую ее на секретере.
Надпись на оберточной бумаге гласила: «Доставить племяннице леди Хантли». И ниже: «В целях обеспечения безопасности жителей Гросвенор-сквер». Софи нахмурила брови, развернула бумагу и расхохоталась. Внутри лежал свернутый кольцом коричневый кожаный поводок и ошейник. Она положила в сумку альбом для рисования и отправилась на поиски Мармадюка.
Мопс был обнаружен в своем любимом месте, на подушке.
– Смотри, что мне прислали, Мармадюк. Теперь тебе не сбежать! – с жаром объявила Софи.
Однако ее слова не возымели никакого эффекта. Она вздохнула и начала надевать на мопса новый ошейник. Мармадюку потребовалось всего мгновение, чтобы оценить грозящую опасность, но к тому моменту, когда он встал на ноги и начал отчаянно трясти головой, дело было сделано. Прежде чем он успел завыть, Софи хлопнула в ладоши у него перед носом, и пес внимательно уставился на нее.
– Вот и хорошо. Ты помнишь, как весело гоняться за птицами? Так вот, они на улице, ждут следующего раунда.
Она начала осторожно двигаться к двери. К ее удивлению и восторгу, мопс последовал за ней. Они важно проследовали к выходу на глазах изумленного дворецкого и доктора, который как раз входил в дом.
– Поразительно, – сказал доктор. – Оказывается, он умеет ходить!
– И бегать, если его дразнят птицы. А теперь прошу нас извинить, но я не хотела бы упустить момент. – Софи кивнула и спустилась по ступенькам.
Мармадюк следовал за ней, спотыкаясь на каждом шагу, но не теряя решимости.
Ошейник и поводок работали великолепно, и после энергичной кампании по борьбе с пернатыми захватчиками Мармадюк позволил ей отвести себя к скамейке в тени каштана и с довольным видом уселся у ее ног.
Софи достала альбом.
– А теперь я должна запечатлеть этот знаменательный момент, Дюк, – с важным видом сообщила она мопсу, но он только понюхал траву перед собой, и его пасть растянулась в улыбке.
Софи сделала быстрый набросок, нарисовав грузное тельце и блаженное выражение жабьей мордочки. Мармадюк выглядел удивительно довольным, и она невольно посмеялась тому, какое удовлетворение доставила ей эта маленькая победа.
– Ну вот. Я назову это «Дюк на отдыхе» и подарю тете Минни, чтобы она могла наслаждаться твоей искренней улыбкой, даже когда ты не в духе. Думаешь, ей понравится?
– Несомненно, – произнес за спиной низкий, смутно знакомый голос.
Софи обернулась. Чуть позади скамейки стоял высокий мужчина, который накануне остановил Мармадюка. Его серые глаза смотрели на ее рисунок, но красивое лицо ничего не выражало. И он еще больше, чем прежде, напомнил ей статую античного воина. Прекрасную, но лишенную каких-либо чувств. Вместе с тем, несмотря на его крайнюю холодность, Софи почувствовала на щеках отчетливый прилив жара и не нашла что сказать. В воздухе повисла напряженная тишина. Пока она силилась что-нибудь придумать, чтобы не усугублять впечатление странной особы, которое наверняка произвела на него вчера, мужчина удивил ее, усевшись на скамейку и взяв у нее из рук альбом. Софи отвела глаза, и ее взгляд остановился на его руках. Она увидела, что он без перчаток и его руки выточены тем же придирчивым мастером, который изваял все остальное, с очевидной целью продемонстрировать свою силу и умение. Однако совершенство его левой руки портил неровный белый шрам, тянувшийся сбоку и загибавшийся в сторону ладони. Софи сжала пальцы в кулак, противясь невольному желанию дотронуться до него.
– Рисунок довольно хорош, – в конце концов сказал он, возвращая ей альбом.
Это невзначай брошенное замечание вернуло ее к реальности, и смущение уступило место раздражению по поводу той небрежности, с которой он отзывался о том, что она считала важным.
– Он очень хорош для такого беглого наброска, – поправила она мужчину.
Его глаза прищурились, но Софи не могла понять, позабавила его такая реакция или рассердила.
– Да, это так. Приношу свои извинения за то, что не выразил должной степени восхищения. Он действительно гораздо лучше рисунков большинства молодых дам, которые обычно ничем не лучше их обычных достижений в игре на фортепиано. А вы играете?
– Даже если играю, то не посмела бы сделать этого сейчас, – сухо ответила она. – А вы? Или вы придерживаетесь мнения, что только молодые дамы способны вызвать отвращение своими потугами в области изящных искусств?
– У меня вообще нет никаких артистических талантов. Разница лишь в том, что я и не пытаюсь.
– Ваше заключение относится только к вам или вы и меня имеете в виду? – с подозрением спросила Софи.
– Я бы не осмелился. Я ведь сказал, что рисунок довольно хорош, верно? Вы слишком чувствительны.
Низкий голос мужчины звучал совершенно ровно, но в его прищуренных голубовато-серых глазах, смотревших на нее, мелькнуло что-то, заставившее Софи заподозрить, что он над ней смеется. Возможно. И все же эти глаза влекли ее, как свежий ветерок в разгар лета, и это приводило Софи в замешательство. Она никак не могла уловить этот оттенок серого, чуть более светлый, чем море в заливе зимой. И еще у нее вдруг возникло желание нарисовать его лицо с этими резкими, точеными чертами и твердой линией губ, на которых ей хотелось увидеть вчерашнюю улыбку.
– Можно мне нарисовать вас? У вас очень характерное лицо, – не удержавшись, выпалила Софи.
Если ей казалось, что это лицо не может выглядеть еще более каменным, то она ошибалась. В его глазах вспышкой далекой молнии мелькнуло удивление, потом брови сдвинулись вместе, усилив сходство с гневным божеством.
– Нет, нельзя! – коротко ответил он.
Софи, пожав плечами, отвернулась в сторону и, чтобы скрыть чувство стыда, принялась листать свой альбом.
– Ладно, – сказала она как можно равнодушнее, в полной уверенности, что он встанет и уйдет, но мужчина не двинулся с места.
Софи дошла до вчерашнего наброска, где постаралась нарисовать его жену, и остановилась. Прелестное улыбающееся лицо послужило болезненным напоминанием о том, что ей не следует так смотреть на женатого мужчину, как, впрочем, и на любого другого мужчину. Но, по правде сказать, он был действительно поразительным экземпляром. Вчера он показался ей красивым, хотя несколько холодным. Но сегодня она поняла, что это не все. Он выглядел исключительно мужественным. И совершенно не ее поля ягодой. Если бы здесь была Августа, она разнесла бы ее в пух и прах, и, пожалуй, была бы права. Софи решительно вздохнула, намереваясь искупить свое поведение жестом доброй воли.
– Я сделала набросок вашей жены. У нее прелестное лицо. По правде сказать, она немного похожа на вас. Мне кажется, что женатые пары часто похожи. Возможно, это от того, что мы стараемся найти людей, напоминающих нам нас самих, чтобы иметь возможность любить себя еще больше. Вот он. Получилось похоже, вам не кажется?
Софи заставила себя поднять на него глаза, стараясь выглядеть как можно спокойнее в подражание его невозмутимости. Он взглянул на нее, потом на рисунок – лицо женщины в три четверти и часть ее плеча. Софи нарисовала ее улыбающейся, что было довольно сложно, но она запомнила ее такой. Теперь она со странным напряжением ждала его реакции.
Мужчина снова взял альбом у нее из рук. Софи не сопротивлялась. Она смотрела на его профиль, пытаясь запомнить его твердые линии, чтобы воспроизвести их потом, но обнаружила, что не может сосредоточиться на целом, отвлекаясь на детали, о которых обычно думала позже, когда уже рисовала портрет. Софи видела четкие очертания скул, маленькую бороздку в уголке рта, видела тень, лежавшую под твердой линией челюсти. Ей до того хотелось прикоснуться к этому скульптурному лику, что у нее начали чесаться руки. Она крепко сжала их и заставила себя опустить глаза на Мармадюка, который спокойно посапывал возле ее ног.
– Вы не могли бы вернуть мой альбом? Пожалуйста. Мне пора…
Мужчина взглянул на Софи. Губы его тронула легкая улыбка, окрашенная той же теплотой, проблеск которой Софи заметила днем раньше.
– Вы не хотели бы отдать портрет Хетти? Я думаю, она была бы рада его получить. Кстати, она моя сестра, а не жена, отсюда и сходство.
Софи почувствовала, как вспыхнули щеки, и непроизвольно закрыла их руками.
– О, простите меня. Я вечно болтаю лишнее. Конечно, вы можете отдать рисунок сестре. В благодарность за поводок и ошейник, за которые я совсем забыла вас поблагодарить. Вот, возьмите.
Она вынула лист из альбома и протянула его мужчине, надеясь, что предательский румянец сошел.