- Ты просто Тютчев!
Жили мы, то у неё, то у меня, и наши тела тянулись друг к другу при каждом удобном случае. Удобными были случаи, когда Танька засыпала, Соня не допускала, чтобы девочка увидела то, что детям видеть не положено.
Как-то мы лежали в моей квартире на тахте, с краю Танька, которую надо было усыпить и потом перенести на раскладное кресло, в середине Соня, к стенке я.
Соня, повернувшись на бок к Таньке, читала ей сказки, но та не хотела засыпать. В конце концов, мой друг, измученный соседством с пышной задницей, требовательно упёрся между упругих Сониных ягодиц, я осторожно снял с неё трусики, похоже, она не возражала, но продолжала читать:
- Посадил дед репку. Выросла репка: «Ой!» … большая, пребольшая».
Я расхохотался:
- Нет, Соня в сказке слова «Ой!».
- Но у деда не было и ойкающего возбудителя, - ответила она.
- Позвал дед бабку, – продолжала читать насаженная дама дрожащим голосом. Я совершал своё мужское дело и кончил с превеликим удовольствием, познав новую приятность сношения с женщиной, занятой другим делом.
После нам понравилось повторять «декамеронные» отношения, только Соня нагибалась, чтобы протереть пол или ванну, как я задирал ей юбку.
Наши двухнедельные отношения кончились для меня неожиданно. Приехала дочь, и Соня хотела прийти познакомится с ней. Но перед самым Новым Годом, утром, в день, в который мы условились о встрече, она позвонила и сказала, вдруг, что никак не может прийти, она должна сопроводить своих учеников на какую-то экскурсию.
Я тут же приехал к ней на «разборку».
- Неудобно перед дочерью, - сказал ей.
- Директор сообщил про экскурсию только вчера.
- Что нельзя было кому-то другому?
- Это группа, которую я веду.
- Ну, хоть бы позвонила вчера, дочь уже наготовила всего.
- Я хотела, но …
- Что, но?
- Не думаю, что я должна встречаться с твоей дочерью.
- Почему?
Возникла длительная пауза.
- Мы не созрели для серьёзных отношений.
- Что у нас не так?
- А что изменилось за эти две недели? Ты живёшь по своим привычкам, как раньше, я просто, бесплатное, сексуальное приложение.
- Я считал, что у нас любовь.
- Что я не знаю, что такое любовь? У нас не любовь, а секс.
- Любовь без секса – не любовь. А серьёзные отношения развиваются постепенно.
Соня помолчала и вздохнула:
- Я долго думала. Всё пойдёт по инерции, как пошло. Человек не меняется.
- Не смею навязываться, – вспыхнул я и покинул Соню, тем более, что она смотрела на часы, опаздывая на экскурсию.
Я шёл домой и кипел благородным негодованием от женского непостоянства:
«Всего один день не виделись, встречал в аэропорту дочь, и вот вся любовь! По инерции! По инерции я жил с Татьяной восемь лет и не изменял, если уж ты считаешь себя такой серьёзной».
Придя домой, я сел напротив портрета Сони.
«А может быть она права? «Ничего не изменилось» … Может быть, надо было отдать ей получку? Или сделать ценный подарок? Действительно, кроме коробки шоколада и один раз цветов, я ничего ей не подарил. Зато бутылочка неплохого вина «от Вадима», стала постоянным атрибутом наших встреч. А ведь с мужем она развелась из–за вина. Может быть, стоило хотя бы иногда забирать Таньку из яслей? Или устроить ремонт в её квартире? Или помечтать, какую квартиру и в каком районе мы получим в обмен на наши две? Даже про обещанную экскурсию на мой вычислительный центр я забыл. Порхал радостно две недели, как шмель по первым весенним цветочкам, а дама, оказывается, присматривалась»…
- Что ж, как случилось, так случилось, – сказал я себе и убрал Сонин портрет в альбом с фотографиями.
Сам я не хотел переступить через гордость и пойти к женщине. Но если бы она позвонила сама, то вернулся бы.
Я не прошёл тест на семейную жизнь.
XXX
На душе было муторно. Завтра Новый год, дочь сказала, что уйдёт встречать со школьными подругами. Я выпил коньяку и пошёл по городу.
Фауката не было дома; Санька, он жил в отдельной комнате общежития, трахался с новой подружкой. Я принял с ними ещё фужер бюракана и … храбро отправился на квартиру к Ларисе.
За её дверью неразборчиво слышались взволнованные женские голоса. Один принадлежал Ларисе, а второй, очень знакомый второй! Да это же Людмила!
Я хотел постучаться, но что-то остановило меня, вспомнил про ключ от квартиры бывшей любовницы и осторожно открыл дверь.
Тут я понял, что побудило совершить меня неприличный поступок.
Так и есть, не ошибся! Дамы занимались на раскинутом диване лесбийской любовью. Людмила оторвала рот от промежности Ларисы и со страхом вперилась в меня.
- Ты… ты… с ней? – запинаясь, протянул я.
Моя любовь, как ни в чём не бывало, соскочила голая с кровати и бросилась мне на шею.
- Вадик! Я знала, что ты придёшь!
Людмила, напротив, лихорадочно натянула платье и сидела на диване вся красная.
- Ладно тебе! – щёлкнула её Лариса по носу, - у нас сегодня праздник, Вадик явился!
- Налевай! – толкнула она меня на диван рядом со столиком, на котором стояла початая бутылка коньяка.
Я разлил стаканы.
- С наступающим на нас Новым Годом! – бодро подняла нимфетка стакан, - и пусть наступает на нас помягче!
Людмила немного отошла, а после стакана даже ожила.
- А где Соня? – спросила она.
- Соня заснула, - неловко поиграл я словами.
- Да ты что? Только вчера видела её, сказала, что всё хорошо у вас.
- Что было вчера, то – неправда, сказал Эпикур.
- Вадик, я всё знаю, - живо воскликнула Лариса, - так, блин, хотелось ворваться к вам и испортить злачную компанию!
- Я еле её удерживала! – реабилитировала Людмила свой контакт с девушкой.
- Мне уже ничто не кажется странным в этом мире, - махнул я рукой, - с этой оторвой и со всеми вами я продвинулся за полгода больше, чем за всю предыдущую жизнь.
- Тогда, может будешь третьим в нашей компании? – бесстыдно спросила Лариса.
- Только групповухи не хватает для полного счастья!
- Нет, Лариса, я так не могу! У меня есть принципы и … Гера, - испугалась Людмила.
- Ладно, девки! Будем с принципами просто пить вино.
Людмила к вечеру ушла к Гере на встречу Нового Года, а мы с Ларисой, безнадёжно бухие, завалились в постель. Честное слово, не помню, была ли у нас близость той ночью, но Новый год мы проспали точно.
Непрерывно звонил телефон сквозь сон, но подняться не было сил.
Наши отношения стали какими-то пресными. Длинная цепь расставаний и примирений приучила к наплевательскому отношению друг к другу и ко всему на свете.
- Ты разлюбил меня, - сказала как-то Лариса.
А я сидел и держался за живот, что-то не то съел и мучился от боли.
- Да какая на хрен любовь в этом сумасшедшем мире! Пора мне плюнуть на «лубовь» и заняться серьёзным бизнесом.
- Ой, интересно! А чем?
- Буду компьютерами торговать. Мне МММ договор предлагает.
- Здорово! Станем богатенькими.
- Только не с тобой! Ты всё угробишь!
- Подумаешь! Мне, между прочим, предлагает замуж Бережной, он начальник отдела. Моложе тебя и с положением.
- А слышала, что его прежняя жена повесилась? Говорят, он довёл.
- Это меня и смущает.
- Да не бойся! – расхохотался я, - ты сама, кого угодно загонишь в петлю!
- Ну и гад, же ты! Обижаешь скромную девушку.
В животе кольнула резкая боль.
- Катись ты к своему начальнику! – скривился я.
Лариса сверкнула хамелеонами и ушла.
Вечером скорая увезла меня в хирургию. Слава богу, попался чуткий хирург. Вызванный из дома, он не потащил меня сразу на операционный стол, а остался до утра, ожидая моих анализов, и раз десять подходил, даже ночью, щупал мой живот.
Всё обошлось без операции, меня хотели перевести на долечивание в терапию, но тут появился заведующий отделением, который знал меня, как электронщика и сказал:
- Будешь лежать у меня, пока не восстановишь мне радиосвязь с палатами!
- Что ж сделаю, – согласился я, - мне хотелось отлежаться от Ларисы и пьяного образа жизни.
- Чудненько! – пропел врач, - я тебя посажу на спецдиету для бугров.
XXXI
Эта задержка в хирургическом подарила мне встречу с Даной, всю историю с которой я до сих пор воспринимаю, как фантастическую.
Дана - высокая девушка с каштановыми волосами и с вечно приклеенной улыбкой. Она повредила мениск, одно колено было подбинтовано, что совершенно не портило её великолепных длинных загорелых ног под коротким халатом. Дана была молода – лет шестнадцати, семнадцати, и вокруг неё постоянно кружился хоровод её юношей-сверстников, истекающих от поллюций, таких же временных инвалидов, как она.
Конечно, я облизывал на неё губы, но не более того. Однако Данина непосредственность не знала границ.
- А где у тебя бинт? Покажи! Наверно на животе.
- Да нет у меня бинта!
Она задрала мне халат и майку и, не обнаружив бинта, не успокоилась:
- Всё понятно, у тебя забинтован член.
Бессовестность молодого поколения не знала границ.
- Что ты Дана, бог с тобой, не полезешь же в штаны!
- А почему ты тогда в хирургическом?
- Заведующий меня любит.
- Попроси у него для меня справку на свободный выход.
- Зачем?
- Домой буду бегать.
- И добегаешься, второе колено перешибёшь.
- А плевать, у меня ноги крепкие.
- Ноги у тебя просто … сладкие.
Она взглянула на меня, на миг погасив улыбку, а я стушевался и больше на подобные темы не распространялся.
Зато много болтал с ней о другом, занимал её от больничного безделья. Дане нравились мои рассказы, про работу с иностранцами, которую большое начальство доверило мне для освоения импортного вычислительного комплекса; про суровый, но красивый Север, где я был в командировках на ядерных испытаниях; про смысл жизни и прочее – она была любопытна и с удовольствием поддерживала любую тему.
- Знаешь, когда мы приехали в Москву для работы с англичанами, нас поселили в шикарную гостиницу для академиков.
- Так ты академик?
- Что ты – у нас всего два академика на город, а я даже не кандидат.
- За что же такая честь?
- У нас же режимное предприятие – работа с иностранцами большая редкость.
- Мне папа говорил, что он давал подписку: вообще не встречаться с иностранцами.
- И я давал. Только у них самая лучшая техника, надо же её осваивать, чтобы совсем не отстать от Америки.
- А ты знаешь английский?
- Представь, что нет. Изучал немецкий.
- А почему тебя выбрали?
- Выбрали то сначала не меня, другого - с английским, да это не помешало ему запороть контракт.
- Как запороть?
- Да набрал за тыщи долларов не то, что надо в комплекс.
- А ты?
- А мне пришлось выкручиваться, заменять.
- Выкрутился?
- Выкрутился. Мне даже генерал, директор предприятия, предоставил доверенность на подпись от его имени, – похвастался я.
- Ого! – восторженно воскликнула Дана, – ты герой в моих глазах!
- Тогда позвольте поцеловать Вашу ручку, мадемуазель.
- Лучше я поцелую тебя в щёчку.
Она перегнулась через боковинку соседнего кресла и азартно чмокнула меня. Я схватил её запястье и приложился к нежной загорелой коже тыльной части ладони.
- И где ты только загораешь зимой?
- Нигде. Это с лета. Видел бы меня в августе – как негритянка.
Лариса явилась ко мне в больницу. Но раньше посетил меня Фаукат и сообщил, что видел мою подругу, входящей в свой дом с начальником отдела.
«Конечно, пришли не чаи гонять»! - усмехнулся я про себя.
Я сделал вид, что лежачий больной и наврал что-то про операцию. Она повздыхала и ушла.
Наконец, я настроил в отделении радиосвязь и выписался.
Дана попросила у меня телефон, её выписывали завтра.
- Зачем тебе?
- А я у всех беру, люблю болтать по телефону.
Через день, в субботу утром телефон зазвонил.
- Я приду к тебе? – спросила Дана.
- Что делать нечего?
- Нет у меня серьёзный повод.
- Какой?
- Приду – скажу.
- Ну, приходи, – и я сказал адрес.
- Да знаю я твой адрес на бойком месте!
- Откуда?
- Общие знакомые сказали.
В это утро солнце в моей квартире, без окон на восток, взошло раньше – в проёме двери появилась ослепительная Данина улыбка. В руках у солнышка была бутылка с шампанским.
- В честь чего?
- У меня день рождения!
- И в такой день ко мне?
- К тебе.
- Чем заслужил? У тебя же куча молодых друзей.
- А! мне с ними неинтересно.
- А со мной?
- С тобой интересно – ты много знаешь.
- Ну, ладно, только я даже цветами не запасся, не знал.
Я достал из серванта неизменный коньяк, на этот раз это был светлый молдавский «Белый аист» и коробку шоколадных конфет, которую вручил Дане.
- Поздравляю!
- Ого, ассорти!
Она тут же открыла коробку на пробу.
- Ну, закусывать есть чем!
Я начал отмыкать шампанское; рука, вдруг, сорвалась, пробка выстрелила в потолок, напиток зашипел бурным потоком и окатил Дану, она вскрикнула, а в фужеры я разлил остатки.
Мокрая, с головы до ног, богиня заливисто смеялась и взъерошивала волосы; я, вначале, проклинавший себя за неловкость, рассмеялся тоже.
Мы быстро схватили с Даной шипящие через верх бокалы и, стоя, присосались к ним ртом – я только успел вскрикнуть:
- С днём рожденья!
Дана, отпив бокал наполовину, сказала:
- Меня всегда целуют, когда поздравляют.
Я скромно поцеловал её в цветущую щёчку.
- Ты только так умеешь?
Не в силах противостоять провокации девушки, я взял её за мокрые плечи обеими руками и впился в призывно полуоткрытый бутончик губ. Она обхватила меня за шею и ответила прожигающим насквозь поцелуем.
- Ты думаешь, что делаешь со мной? – задрожал я.
Дана сбросила платье:
- Б-р-р, мокрое! - и заявила:
- Хочу коньяка!
А я смотрел на топорщившиеся кверху обнажённые грудки, выделявшиеся белыми шариками на загорелом теле, на стройные ножки в серых тёплых колготках в рифлёную полоску, и … проклинал судьбу, что она свела меня опять с нимфеткой.
Мы выпили с ней по рюмке, она села ко мне на колени боком, и я обеими руками сжал её округлые бёдра, о чём безнадёжно только мечтал в больнице.
Дана соскочила с колен и вновь появилась на них, теперь оседлав мои ноги. Я наклонился и поцеловал обе её коленки сквозь колготки, правильные округлые женские коленки всегда возбуждают меня.
Дана в ответ расстегнула замок на моих джинсах и, наклонившись, припала губами к моему восставшему органу. С закрытыми от умопомрачения глазами я снял, на ощупь, с неё колготки и еле оторвал её голову от предмета, более сладкого для неё, чем шоколад.
Потом натянул на себя, взявшись за бёдра, девичью промежность.
Дана тоже закрыла глаза и застонала.
Через несколько, протыкающих её насквозь кинжальных фрикций – я чувствовал свой член пальцами в её заднем проходе, она вдруг резко сорвалась с качающего поршня и сказала:
- Одень презерватив, у меня есть в сумочке!
- Одень сама, – попросил я.
Дана, стоя на коленях на полу, с трудом натянула на разбухший пенис презерватив, прищемив пару раз нежную кожу органа.
Я поднял её с пола за талию и посадил на стол.