Но когда мне исполнилось четырнадцать лет, я надел новые бриджи, синие вязаные гетры и решил исследовать Бэгворти. И вот по какому поводу.
Моя мать захворала, а мы больше всего волнуемся, когда наши близкие теряют аппетит. Я вспомнил, что как-то раз на праздник принес дорогой маме целый кувшин маринованных гольцов, которых я сам наловил в Лоумане и сварил в уксусе с перцем и лавровым листом. Она еще тогда сказала, что не пробовала в жизни ничего более вкусного. Может быть, это было сказано из вежливости, а может, ей рыба на самом деле понравилась, во всяком случае и все другие, кто пробовал моих гольцов, хвалили их. Так или иначе, я решил наловить рыбы и замариновать ее тем же способом, чтобы мама хоть немного поела.
Уверен, что далеко не все из вас знают, что такое голец, где он водится, как его нужно ловить и как правильно приготовить. Я не буду рассказывать все об этой замечательной рыбке, иначе голец исчезнет из наших рек раз и навсегда. Ведь гурманов-то много! Маринованные пескари тоже приятны на вкус, но, тем не менее, не идут, ни в какое сравнение с гольцами.
Итак, решившись во что бы то ни стало, наловить рыбы, я вышел из дома в день святого Валентина, не сказав никому ни слова. Шел 1675 год, а может быть, это случилось и в 1676, точно не припомню. Энни не пошла со мной, потому что вода была еще слишком холодна. Зима выдалась длинная, и кое-где еще лежал снег. Но весна постепенно наступала, и ее теплое дыхание говорило само за себя.
Странно, почему до сих пор я помню такие мелочи! Тогда я даже не обращал внимания на подобные пустяки. А теперь, будто старик, протирающий очки, я вновь возвращаюсь в детство.
Но как бы стар я ни был, я никогда не забуду, какая холодная вода была в реке в тот день. Но я смело снял башмаки, чулки, положил их в сумку, висевшую у меня на шее, закатал рукава рубашки почти до плеч и взял в руки трехзубую острогу. Стараясь представить себе, насколько тепла вода, я шагнул вперед к берегу, покрытому галькой. Я прошел почти милю вниз по течению, поднимая каждый камень, поскольку мне хорошо были известны повадки гольцов. Эти хитрецы, похожие на крапчатые камушки, знают, что их в реке почти незаметно, и могут подолгу оставаться на одном месте, при этом даже не шевеля хвостом. Когда же вы его чем-то побеспокоите, он сразу уплывает прятаться в камни, высовывая оттуда одну лишь голову, либо зарывается в песок так, что снаружи торчит только спинной плавник. Именно в этот момент вы и накалываете его на острогу.
А если голец прячется в своей норке, то его можно спугнуть, бросая в воду гальку. Встревоженный непонятным движением воды, голец сам выплывет вам навстречу, чтобы поискать новое убежище. Вот тут надо быть весьма осторожным, чтобы проследить, куда он спрячется на этот раз. Рыбка прекрасно видна на песке, только подходить к ней нужно очень осторожно. И вот пальцы ваши начинают дрожать в предвкушении добычи, вы подкрадываетесь, и тут — увы! — в самый неожиданный момент голец уплывает, как призрачная тень, оставляя после себя лишь небольшой песчаный вихрь.
И вот тем ясным прохладным днем я продвигался вперед с твердой целью — добыть побольше рыбы. Казалось, даже мальки почувствовали, что я прибыл к ним в роли разрушителя, ибо человек скорее способен уничтожать, нежели создавать. Если корова подойдет к воде и начнет пить, или зимородок голубой стрелой пролетит над сверкающим потоком, а потом сядет поблизости на сук, зарыв свой длинный клюв в грудку, или даже если выдра проплывет по ручью и пристроится где-нибудь у берега, поглядывая на мир своими маслянистыми глазками, — никакой паники в животном мире это не вызовет. А вот если к реке приблизится человек…
Только не подумайте, что я знал обо всем этом в детстве. Зато меня распирало чувство гордости тем, что я навожу ужас на всю округу, потому что и сам бы испугался, если бы кто-то из зверья приблизился ко мне. Конечно, приятно смотреть на величественные деревья, ожидающие прихода весны и на серебряный поток воды, но только ни один мальчик не станет рассуждать о подобных вещах (если, конечно, он не родился поэтом).
Я прошел уже мили две, не поймав ни одной рыбки. Когда же ноги мои сводило судорогой от ледяной воды, я выходил на берег, чтобы растереть озябшие мышцы. Через некоторое время после безуспешных попыток поймать хоть одного гольца, я наткнулся на незнакомый ручей. Вода в нем была куда чище, чем в нашей Линн, но текла медленнее и выглядела привлекательнее. Я остановился в раздумье, но так как пальцы на ногах уже ныли от боли, я решил разогнать кровь, походив на берегу по крапиве, а заодно и перекусить.
Итак, передо мной стоял нелегкий выбор. Я жевал хлеб, испеченный Бетти, заедая его тонкими ломтиками бекона, и рассуждал. Если я приду домой и скажу Энни, что не сумел поймать гольцов, она очень расстроится. С другой стороны, мне было немного боязно исследовать реку Бэгворти, которая текла по территории Дунов. Ведь я был еще мальчуганом, как вы помните.
Но чем больше я ел, тем больше набирался храбрости. Я вспомнил об отце и о том, что он сотни раз говорил мне: «Никогда не будь трусом, сынок». Постепенно я согрелся, и мне стало стыдно за себя. «Если отец сейчас смотрит на меня, он поймет, что я не трус», — подумал я. И тут же повесил свою сумку на шею, закатал бриджи выше колен, приготовившись путешествовать по реке более глубокой, чем Линн, и смело зашагал вперед в сторону Бэгворти.
Эта река оказалась более спокойной, но слишком извилистой. Ветви деревьев иногда переплетались над моей головой, образуя тоннели, и становилось темно, а на безлесых участках вода сверкала на солнце, и виден был каждый камушек на дне.
И хотя мне казалось, что каждый шаг может быть последним и что я не вернусь домой вовсе, постепенно я успокоился, потому что в Бэгворти оказалось полным-полно всякой рыбы — и гольцов, и форели, и пескарей. Некоторых я удачно насаживал на острогу, других загонял на берег и ловил уже на отмели. Если вы когда-нибудь ловили рыбу, то поймете мой азарт. Я совершенно забыл о времени и возможной опасности, а гонялся за рыбешками, издавая победный клич всякий раз, когда мне попадалась крупная добыча.
На мой крик откликалось эхо, да иногда вспархивали перепуганные птицы. Вскоре я заметил, что зашел довольно далеко, и деревья над головой стали почему-то темными и грозными, и тогда мне почудилось, что в этом страшном месте, чего доброго, меня съедят рыбы вместо того, чтобы их ел я сам.
Вода стала нестерпимо холодной, ноги заныли, и в этот момент я вышел к черной заводи, наполовину покрытой снегом, как мне показалось вначале. Однако, приглядевшись получше, я понял, что это была всего-навсего белая пена.
Я прекрасно умею плавать и не боюсь никакой глубины, однако тогда у меня не было ни малейшего желания нырять без раздумья в эту заводь, тем более, что я успел изрядно продрогнуть. Один вид этой темной воды остановил бы любого даже в теплый солнечный день, хотя я сильно сомневаюсь, чтобы солнечные лучи когда-нибудь проникали сюда. Кроме того, меня напугал не только вид темной воды, но и то, что в центре заводи было совсем тихо, а по краям вода бурлила и, пенилась, образуя водовороты.
Но вскоре я понял, отчего это происходит. Я услышал рокот, и там, где заводь оканчивалась крутой скалой, прямо навстречу мне катился переливающийся поток воды, с обеих сторон сжатый скалами, словно высоким забором. Вода шла сверху, плавно перекатываясь, будто по громадной черной лестнице, со ступеньки на ступеньку.
Зрелище было и красивым, и пугающим одновременно, потому что подняться по такой «лестнице» казалось невозможным — ведь там не было перил. Мне ужасно захотелось очутиться дома рядом с Энни. Я даже представил себе, как она готовит ужин, а наша собака Кусай вертится вокруг меня и обнюхивает богатый улов. Но одни только мечты не приносят результатов, как я уже давно выяснил для себя. Теперь мне надо было решить, как поступить дальше.
И тогда я сказал себе: «Джон Рид, эти деревья, заводи и черные скалы, похоже, и в самом деле сделали тебя трусом. Неужели ты так и вернешься домой, не доказав, что ты настоящий смельчак?»
Может быть, не только чувство стыда заставило меня решиться на подвиг. Дело в том, что, как каждый любознательный мальчик, я вдруг ощутил прилив храбрости. Мне страшно захотелось заглянуть наверх и выяснить, что же там находится и почему вода так странно течет вниз.
Итак, я поднял бриджи повыше и переставил ремешки на одну дырочку. Может быть, застежки немного растянулись от воды либо мои ноги от холода уменьшились в размерах. Проверив, надежно ли устроена сумка с добычей у меня на шее, я не стал больше рассуждать, а направился к тому месту, где из воды выступал большой камень, и сразу же шагнул в пенящийся поток, который напоминал гриву скачущего коня.
И тут коварная черная заводь чуть было не поглотила меня, и если бы не моя верная острога, я бы мог погибнуть. Поскользнувшись на водорослях, я потерял опору и ударился головой о камни, едва успев подумать о матери и сестрах. Удар был настолько силен, что мог бы вышибить мои мозги, которых, наверное, и так было немного. Но моя острога тут же впилась в узкое отверстие между камнями, поток холодной воды еще раз плеснул в лицо, и я собрался с мыслями.
Не спеша, чтобы не упасть еще раз, я поднялся, опираясь на острогу, очень аккуратно выбирая место для следующего шага. Но, оглядевшись вокруг, я понял, что теперь мне не остается ничего другого, как только карабкаться вверх по необычной лестнице, иначе меня смоет очередной волной в страшную черную заводь. И тогда я прочитал молитву (единственную, которую знал наизусть), и, тяжело вздохнув, опираясь на осторгу, начал свой опасный путь наверх. Мне казалось, что падающая вода передо мной простирается на полмили, но, как потом выяснилось, мне пришлось путешествовать на высоту всего двухсот метров. Камни под ногами оказались скользкими, поток воды мешал продвижению, но, так как другого пути не оставалось, страх наконец покинул меня.
Вода была неглубокой, едва доходя до щиколоток, и я прекрасно видел свои ноги, когда останавливался, чтобы хоть немного отдышаться. Постепенно я осмелел и даже внутренне гордился тем, что, возможно, я первый из людей, кто совершает столь трудный подъем. А когда я вспомнил отца, то и боль в ногах стала утихать.
Я смело шагал вперед, не подозревая, что главная опасность подкарауливала меня как раз там, где я меньше всего ее ожидал. У самой вершины меня подстерегла волна скользких водорослей, я оступился и снова ударился о камни, да так, что чудом не вывихнул себе ноги. Некоторое время я только стонал от боли, пытаясь удержаться на месте и не скатиться вниз. Я успел ухватиться рукой за выступ в скале и тогда, поднявшись, продолжал свой путь намного осторожнее.
Цель моя была близка, и вот, совершив последнее, почти нечеловеческое усилие, я оказался в том месте, откуда спускался поток. Я не осмеливался оглянуться назад. Мне хотелось умереть, чтобы не чувствовать изнуряющей боли в ногах, все тело ныло, сердце бешено колотилось, и я стал задыхаться. Но только было бы очень обидно умирать именно сейчас, когда цель достигнута и все самое страшное уже позади. Я шагнул вперед, набрал полную грудь воздуха и потерял сознание.
Глава 8
Мальчик и девочка
Когда я очнулся, то увидел в сжатых кулаках пучки зеленой травы. Какая-то девочка стояла подле меня на коленях, усердно вытирая мне лоб поочередно, то листом щавеля, то своим носовым платком.
— Я так рада, что тебе лучше, — прощебетала она, как только я открыл глаза.
Никогда еще я не слышал такого прекрасного голоса, исходящего из маленьких алых уст. Я не мог произнести ни слова, а только смотрел в ее огромные темные глаза, полные сочувствия и удивления. Ее длинные шелковистые волосы спадали вниз до самой земли. Я проследил за этим нежным водопадом и увидел вплетенную в черные локоны примулу, похожую на яркую звездочку в бархатной ночи. Много времени прошло с тех пор, но стоит мне увидеть примулу, как я снова вспоминаю об этой девочке. Возможно, ей понравилось мое открытое лицо, по крайней мере, мне очень захотелось, чтобы это было именно так. Потом она говорила мне, что я сразу привлек ее внимание, но тогда она была слишком мала, чтобы заметить это.
Я собрался с силами и сел, но все равно боялся сказать хоть что-то, поскольку прекрасно знал о своем деревенском выговоре и боялся, как бы это не испортило впечатления обо мне. Но она только захлопала в ладоши и несколько раз обежала вокруг меня, словно перед ней сидел не мальчик, а какая-то редкая игрушка.
— Как тебя зовут? — поинтересовалась она, словно имела на это право. — Что ты тут делаешь и что там у тебя в мокрой сумке?
— Оставь сумку в покое, там только гольцы для моей мамы, — нехотя отозвался я. — Но я могу с тобой поделиться, если хочешь.
— Боже мой, как ты печешься о них! Это же самая обыкновенная рыба. Но посмотри, у тебя же все ноги в ссадинах! Хочешь, я перевяжу их? А почему у тебя нет ни гетр ни башмаков? Твоя мама, наверное, очень бедная?
— Нет, — тут же ответил я, удивленный ее словами. — Мы достаточно богатые и можем купить даже этот луг, если захотим. А вот мои гетры и ботинки.
— Да они же мокрые. Но мне так больно смотреть на твои ноги, давай, я их все-таки перевяжу.
— Пустяки, дома я смажу ссадины гусиным жиром. А почему ты так странно на меня смотришь? Меня зовут Джон Рид, а тебя?
— Лорна Дун, — тихо произнесла девочка и опустила пушистые ресницы. — Меня зовут Лорна Дун. Я думала, что ты знаешь.
Я встал и взял ее за руку, но она отвернулась. И я понял, что эта маленькая скромная девочка просто стыдится своей фамилии. Я не отпускал ее руку, и она сначала покраснела, потом на глазах ее выступили слезы, и она стала тихонько всхлипывать.
— Не плачь, — попросил я. — Я уверен, что ты никого никогда не обидела. Я отдам тебе всю свою рыбу, Лорна, а для мамы наловлю еще. Только перестань, пожалуйста, плакать.
Она выдернула свою маленькую ручонку и хотела закрыть ладонями лицо, и в эту минуту я не смог удержаться, чтобы не поцеловать ее. Для меня это было тем более странно, что я терпеть не мог поцелуев, как и подобает мальчикам моего возраста. Но она проникла в мое сердце, и душа словно переполнилась весной и цветами, хотя на самом деле никаких цветов вокруг пока еще не было.
Она не обрадовалась, как моя мать в таких случаях, а напротив, вытерла губы руками, и отойдя на шаг, аккуратно расправила платье, словно я совершил что-то дурное. Я почувствовал, что краснею и, опустив глаза, увидел свои ноги. Я тут же понял, в чем дело. Ведь родословная этой девочки насчитывает тысячу лет. А для того, чтобы у меня были такие же манеры, потребовались бы века.
Ведь я был простым крестьянином, целиком и полностью, даже если меня раздеть догола, а она — истинная леди от рождения, и Дуны гордятся ее красотой. И хотя волосы ее растрепались, а один локон даже немного намок, пока она возилась со мной, весь ее облик говорил об одном: эта девочка — настоящая королева! Лорна была одета в прекрасное платье из тонкой полупрозрачной материи с блестками, но без излишеств, без кисеи и бантов. От воротничка до талии платье казалось кружевным, а мягкие темные волосы, спадая на него, делали ткань как будто еще белее. Но больше всего меня поразили глаза Лорны, и, когда она смотрела на меня, я не мог оторвать взгляда в искреннем восхищении.
Увидев, как я тщательно ее рассматриваю, да еще после поцелуя — хотя ей было-то всего лет восемь, не более — Лорна бросилась бежать к реке и, остановившись у берега, стала смотреть в воду.
Несколько удивленный ее поведением, я нарочито долго собирал свои вещи, чтобы Лорна поняла — я собираюсь уходить. Но Лорна не окликнула меня. Мне предстояло спуститься вниз по водяной лестнице, что было для меня смерти подобно, однако, день уже клонился к вечеру, и мне не оставалось ничего другого, как самому подойти к девочке и тихонько позвать: Лорна.
— А я думала, что ты уже ушел, — призналась она. — А зачем ты сюда забрался? Неужели ты не знаешь, что с нами сделают, если увидят вдвоем?