У рыжего звонит телефон, и когда он отвечает, разговор следует за мной на кухню, пока я готовлю заказ.
- Здравствуй, дорогой! Такое чувство, будто я ждала целую вечность, когда ты наконец позвонишь, и боялась, что засну, поэтому я позвонила тебе.
У женщины по телефону тоже акцент - она говорит очень быстро и звучит очень бодро.
- Сколько энергетиков ты выпила, Фрэнни?
- Три, и я чувствую себя потрясающе! Скоро я собираюсь принять пенную ванну, а я знаю, как ты любишь меня в пузырях, так что мы можем поговорить по FaceTime, пока я это делаю!
- Прошу, не надо, - саркастически произносит чувственный голос.
- Саймон, это Николас?
- Да, он здесь, со мной. Мы хотим перекусить.
- Медвежонок, я думала, ты один. Тогда пузырькам придется подождать. О, и я сшила тебе две новые рубашки - они получились великолепными. Не могу дождаться, когда ты их увидишь!
В голосе Саймона слышится пожатие плеч, когда он объясняет своему другу:
- Она занялась шитьем в качестве хобби. Ей нравится шить мне одежду.
А тот отвечает:
- Может она сошьет себе кляп?
Фрэнни, по-видимому, подслушивает.
- Отвали, Ники!
После того, как Саймон положил трубку, пообещав принять ванну с пеной в номере отеля, двое мужчин продолжают говорить приглушенными голосами. Я улавливаю конец разговора, когда выхожу из кухни с чашкой в руке и тарелками с пирогами.
- ...узнал на собственном горьком опыте. Все продается и все имеет цену.
Чувствую, как эти серо-зеленые глаза смотрят на меня, когда я ставлю тарелки на стол. Возможно, теперь, когда я знаю его имя, он стал еще сексуальнее. Николас - хорошее имя.
- Как думаешь, голубка? - спрашивает он меня. Я ставлю перед ним кусок пирога, а Саймон принимается за чернику.
- Что я думаю о чем?
- Мы тут поспорили. Я считаю, что всё и вся можно купить по правильной цене. Как ты думаешь?
Было время, когда я была моложе, глупее и гораздо невиннее - как Элли - тогда бы я сказала «ну уж нет». Но в реальном мире, идеализм - это первое, от чего следует избавляться.
- Согласна с вами. Деньги решают всё.
- Черт возьми, теперь вы оба меня расстраиваете, - говорит Саймон. - Возможно, мне потребуется еще один кусок пирога.
Николас восхитительно-медленно улыбается. Это вызывает у меня головокружение и чувство слабости в коленях. И у него ямочки на щеках - как я раньше их не замечала? Они - идеальный фон к его сексуальности, добавляют игривую, мальчишескую красоту к его уже разрушительному воздействию.
- Рад, что ты это сказала, конфетка.
И я в наносекунде от того, чтобы захихикать как дурочка, поэтому я начинаю выбираться оттуда. Пока этот голос - который я бы с удовольствием слушала, пусть бы даже он зачитывал им телефонную книгу, если кто-то еще ею пользуется - не останавливает меня.
- Десять тысяч долларов.
Я поворачиваюсь, наклонив голову. Он уточняет.
- Проведи со мной ночь, и я заплачу тебе десять тысяч долларов.
- За что? – смеюсь я, потому что он, верно, шутит.
- Кровать большая и пустая. Давай начнем с нее и посмотрим, что получится.
Я перевожу взгляд с него на Саймона - на двух парней у двери.
- Это что, шутка?
Он делает еще глоток из фляжки.
- Я никогда не шучу о деньгах или сексе.
- Вы хотите заплатить мне десять тысяч долларов за секс с вами?
- Больше чем за один раз и в десятке разных позиций. Я бы мог, - он ставит воздушные кавычки, - «поухаживать» за тобой, но на это требуется время. - Он стучит по часам. Ага, Rolex - бриллианты и платина - запросто могут стоить $130 000. - А у меня сейчас катастрофически мало времени.
Я фыркаю, преодолевая шок.
- Я не буду спать с вами за деньги.
- Почему нет?
- Потому что я не проститутка.
- Конечно, нет. Но ты молода и красива, я красив и богат. Более приемлемый вопрос: почему мы уже не трахаемся?
Это сильный аргумент. Подождите, нет-нет, не так. Это плохой аргумент. Плохой, грязный, дикий - дерьмо! Николасу, кажется, нравится смотреть, как я все обдумываю. И, Боже, я думаю об этом. После того, как они уйдут, я буду думать об этом вновь и вновь, вплоть до мельчайших деталей. Но если отбросить фантазии, я просто не из тех девушек, которые идут на что-то подобное в реальной жизни.
- Нет.
- Нет? - он выглядит искренне потрясенным. И разочарованным.
- Нет, - повторяю я. – Это было бы неправильно.
Он проводит пальцем по нижней губе, оценивая меня. Говоря о размерах, у него большие пальцы. Длинные, с чистыми, подстриженными ногтями.
- У тебя есть парень?
- Нет.
- Лесбиянка?
- Нет.
- Тогда это самое правильное, что ты можешь сделать.
Я вздергиваю подбородок и скрещиваю руки на груди.
- Мое достоинство не продается.
Николас наклоняется вперед, пожирая меня глазами.
- Я не хочу вставлять член в твое достоинство, любовь моя. Я хочу вставить его в другие места.
- У вас на все есть ответ?
- Вот ответ - двадцать тысяч долларов.
Черт возьми! У меня отваливается челюстью, и если бы у нас летали мухи, я бы поймала их все. Эти великолепные глаза заглядывают в глубину меня, притягивая.
- Ты не пожалеешь, клянусь.
И теперь мысли о деньгах - обо всех этих деньгах - затмевают мысли о сексе. То, что я могла бы сделать с такими деньгами... заменить водонагреватель, оплатить долги, отложить немного на обучение Элли во втором семестре. Господи, как заманчиво. Но после того, как деньги уйдут - а они уйдут быстро – останется мое отражение в зеркале. Мне придется смотреть на него каждый день.
- Думаю, мы оба ошибались. - Я пожимаю плечами. - Некоторые вещи не продаются ни за какие деньги.
Саймон хлопает в ладоши.
- Молодец, милая. Оптимизм побеждает. Кстати, этот пирог фантастический - вы сказали, что сами их делаете? Вам следует написать поваренную книгу.
Я ему не отвечаю. Николас все еще смотрит мне в глаза - я не могу отвести взгляд.
- А может, я просто пытаюсь купить что-то не то. Иногда корова не продается, но молоко не всегда должно быть бесплатным.
Ладно, теперь видно, что он пьян, потому что в этом нет никакого смысла.
- Не хотите объяснить, что это значит? - он смеется.
- А как насчет поцелуя? - дыхание покидает мои легкие одним большим свистом. И то, что он говорит дальше, перекрывает доступ новому глотку воздуха. - Если я не попробую их в ближайшее время, то сойду с ума.
Я никогда не задумывалась о своих губах. Думаю, они красивые, естественно пухлые и розовые - пару раз в день я использую бальзам для губ с малиновым вкусом, иногда масло ши.
- Пять тысяч долларов.
Я бы поцеловала его бесплатно. Но есть что-то волнующее - почти лестное, в больном, извращенном смысле - в том, что он делает подобное предложение. Потому что он хочет этого достаточно сильно, чтобы заплатить за него.
- Пять тысяч долларов? За поцелуй?
- Именно это я и сказал.
- С языком?
- Без него это не настоящий поцелуй.
Я колеблюсь еще мгновение. Достаточно долго, чтобы Николас... все испортил.
- Просто скажи «да», детка. Тебе явно нужны деньги.
Охаю, прежде чем успеваю остановиться. Не думала, что четыре слова от незнакомца могут причинить такую боль. Вот мудак. Тысячи разных вещей - унижение от того, что мне в лицо бросают обстоятельства, в которых я оказалась, разочарование, что этот мужчина - этот великолепный, соблазнительный мужчина - думает, что я какой-то благотворительный случай, стыд, который приходит вместе с борьбой. В мгновение ока я вижу кофейню со стороны: облупившаяся краска, сломанный замок, потертые стулья и потрепанные занавески, которые перестали быть шикарными много лет назад.
- Черт возьми, Николас, - говорит Саймон.
Но тот просто смотрит на меня, ожидая, эти высокомерные зеленые глаза светятся предвкушением. Поэтому я даю ему то, чего он ждет.
- Руки под стол, - приказываю я. Он улыбается еще шире, кладет фляжку в карман и делает то, что ему говорят. - Закрыть глаза.
- Мне нравятся женщины, которые не боятся брать дело в свои руки.
- Больше никаких разговоров.
Он сказал более чем достаточно. Я наклоняюсь, все время держа глаза открытыми, запоминая каждую черточку этого лица, чувствуя на своей щеке его теплое дыхание. Так близко, что вижу тень щетины на его подбородке и на секунду позволяю себе задуматься, каково это – чувствовать ее на животе, бедрах - везде. Потом одним движением беру его тарелку… и размазываю яблочный пирог о его глупое красивое лицо.
- Поцелуй это, засранец. - Я выпрямляюсь и швыряю чек на стол. - Вот ваш счет, оставьте деньги на столе. Вот дверь - воспользуйтесь ею, прежде чем я не вернулась с бейсбольной битой и не показала вам, почему меня прозвали Бейбом Рутом.
Я не оглядываюсь, когда иду на кухню, но слышу бормотание.
- Хороший пирог.
И если я еще об этом не знала, теперь я уверена: мужики - отстой.
ГЛАВА 4
Николас
В замке Анторп есть стена, на котором развешено оружие, используемое королевской семьей на протяжении веков. Мечи, сабли, кинжалы - на лезвиях некоторых еще осталась кровь. Одним из таких видов оружия является булава, известная как шар на цепи, - двухфутовая дубинка, к которой цепью прикреплен тяжелый, шипастый шар.
Эта громоздкая булава, которая на самом деле редко использовалась в бою из-за опасности для владельца и долгого времени замаха, прежде чем можно было снова нанести удар.
Однако, когда ею пользовались, ущерб, который она наносила, был смертельным - шипы пронзали броню и вонзались в грудные клетки и черепа.
Булава - первое, что приходит мне в голову, когда я открываю глаза, потому что чувствую, будто она засела в моем мозгу. Яркая полоска белого света, просачивающаяся сквозь шторы в темной комнате, заставляет агонию в моих глазах взорваться. Стону, и через мгновение дверь открывается, и из холла появляется силуэт Саймона.
- Значит, ты жив? Какое-то время я не был в этом уверен.
- Спасибо за заботу, - хриплю я. - Что, черт возьми, ты позволил мне выпить вчера вечером?
Саймон смеется без тени сочувствия.
- Позволил тебе? Ты глотал то, что пил в «Козле». Водку - прямо из горла. Варвар.
Больше никогда. Клянусь своей печенью, что если она переживет это, с этого момента я буду добрее, умнее.
Я потираю виски.
- Ночью мне приснился странный сон.
- Розовые слоны и Фергюс в балетной пачке? Он постоянно мне докучает.
Я смеюсь - не самая умная вещь, так как боль эхом отдается в моих костях.
- Нет, - тихо отвечаю я. - Мне снилась мама.
- О?
- Она... ругала меня. Даже дернула за волосы на затылке. Помнишь, как она делала это, когда мы плохо себя вели на людях?
- Помню. - В голосе Саймона звучит ностальгия. - Пока Генри не испортил все на глазах у прессы, закричав: «Мама, зачем ты дернула меня за волосы?»
Я снова посмеиваюсь, несмотря на дискомфорт.
- За что она тебя ругала? Ты понял?
- Она сказала... она сказала, что я заставил ангела плакать. - Закрываю лицо рукой, чтобы не видеть света.
- Ну, она действительно выглядела как ангел, и ее пирог был божественным. Слез я не видел, но ты определенно ранил ее чувства.
Убираю руку и с трудом сажусь.
- О чем ты говоришь?
- Официантка, - объясняет Саймон. - Мы остановились в кофейне после того, как ты протащил меня по городу, потому что мог гулять, не будучи окруженным камерами и фанатками. Разве не помнишь?
В моей голове мелькают образы. Останавливаюсь на одном - раненый вздох, и темно-синие глаза, цвета неба в сумерках, борющихся со слезами.
- Это... это было по-настоящему?
- Да, чертова задница, все было по-настоящему. Ты предложил ей двадцать тысяч, как какой-то сутенер. Она тебе отказала. Умная девочка.
Провожу ладонью по подбородку, чувствуя сухие крошки и остатки сахара. На языке остался сладкий вкус яблок. И все возвращается - каждое слово.
- Боже правый… история уже в сети?
Я уже вижу заголовок:
ПРИНЦ-СУТЕНЕР ПОКОРЯЕТ НЬЮ-ЙОРК
- Нет. Ни слова. - Саймон смотрит на часы. - Сейчас половина третьего пополудни, так что ты, вероятно, в безопасности. Если бы птичка запела, думаю, история бы уже просочилась.
- Какое облегчение, полагаю.
Но все же... будь то из-за сна или моего собственного поведения, сожаление поднимается вокруг меня, как пар. Он просачивается внутрь с каждым вдохом, цепляясь за мои легкие.
- Снаружи все еще метет. Адский шторм. Можешь закончить отсыпаться; мы никуда сегодня не поедем.
- Хорошая идея, - бормочу я, уже засыпая, с видениями восхитительных сочных губ и вихря темных волос, пляшущих в моей голове.
Ранним утром следующего дня я снова чувствую себя почти человеком - хотя голова все еще болит и все как в тумане. У меня встреча на севере штата с руководителями военной благотворительной организации, и мы планируем выехать до восхода солнца. Чем раньше прибудем к месту назначения, тем меньше вероятность, что нас встретит толпа.
К счастью, проклятый снег наконец-то прекратился, и если есть одна вещь, которую я ценю в этом городе, это его способность подняться и бежать не смотря на любую катастрофу. Хотя дороги кажутся проходимыми, Логан все же обменивает лимузин на внедорожник. На заднем сиденье я поправляю галстук и запонки, в то время как Саймон упоминает о желании позавтракать чаем с кусочком - или двумя - пирога.
Я искал причину, чтобы вернуться, не то, чтобы мне нужен был предлог. Потому что я не могу перестать думать о хорошенькой официантке и о том, как я с ней обращался. После того, как я киваю, Саймон дает Логану указания, и через несколько минут мы подъезжаем к «У Амелии». Уличные фонари все еще горят, тротуар пуст, но дверь не заперта, поэтому мы заходим внутрь, и надоедливый колокольчик звенит над нашими головами.
Здесь тихо. Я не сажусь, а стою посреди помещения среди столов.
- Мы закрыты, - говорит она, входя через вращающуюся дверь. А потом резко поднимает голову и останавливается. - А, это ты.
Она даже красивее, чем я помнил, чем мечтал. Нежные завитки цвета полуночи обрамляют лицо - которое должно принадлежать музею - с потрясающими темными сапфировыми глазами, которые должны быть увековечены в ярких маслах и нежных акварелях. Эта девушка может вызвать тысячу эрекций.
Она прекрасно сложена, ее макушка доходит мне лишь до подбородка, но фантастически соблазнительна. Большие полные груди, натягивающие пуговицы мятой белой блузки, стройные бедра в черной юбке, тонкая талия, которую я мог бы обхватить руками, и ноги, облаченные в прозрачные черные колготки, прекрасно завершают весь набор.
Незнакомое беспокойство шипит у меня в животе, как газировка.
- Дверь была открыта, - объясняю я.
- Она сломана.
Логан щелкает замком. Безопасность - это его жизнь, поэтому сломанный замок будет раздражать его, как паззл с недостающим последним кусочком.
- Чего ты хочешь?
Она понятия не имеет, кто я. Все дело в том, как она защищается, и в обвинительной нотке в ее голосе. Некоторые женщины пытаются притвориться, что не узнают меня, но я всегда могу это распознать. Ее неведение довольно... волнующе. Нет никаких ожиданий, никаких скрытых планов, никаких причин притворяться - она видит то, что видит. А видит она только меня.
Мое горло внезапно превратилось в бесплодную пустошь. Сглатываю, но с трудом.
- Ну, ему отчаянно нужен пирог. - Тычу большим пальцем в Саймона. - А я... хотел извиниться за тот вечер. Обычно я так себя не веду. Я слегка ушел в запой…
- По моему опыту, люди не делают в пьяном виде того, чего бы не сделали в обычном состоянии.
- Да, ты права. Я бы подумал об этом, но никогда бы не сказала вслух. - Медленно подхожу ближе. - И если бы я был трезв... моя начальная ставка была бы намного выше.