– Постойте-постойте. – Он еле сумел успокоить яростное дыхание. – Паулине не только связана обязательствами с домом ван Бергов. Она ещё и моя жена!
– Если вы не можете с толком распорядиться тем, что дано вам волей Хельда Светлого, то рациональнее будет…
– А не пошли бы вы?.. – Хилберт ударил ладонью по столешнице. – Повторяю, Паулине – моя жена. Не наложница, не любовница, не служанка! Жена.
– Кажется, ещё недавно вы были о ней другого мнения, – ехидно заметил Феддрик, отрывая взгляд от своих ногтей, которые только что внимательно рассматривал. – Что даёт некий повод думать, что любовница из неё как раз очень неплохая.
Солидные мужи тихо захмыкали, точно мальчишки, услышавшие пошлость.
– Только это не даёт вам права говорить о ней скабрезности. – Хилберт наклонился в его сторону. – Кто вы такой, чтобы позволять себе…
– Вам напомнить, о чём мы с вами говорили недавно? – не унимался антреманн, словно поймал жгучий азарт.
– Прекратите, мениэры, – грянул Ромп так, что, кажется, люстра под сводом качнулась. – Мы здесь не для того, чтобы обсуждать ваши личные дела.
Остальные поддержали его согласным гулом. Они закачали головами, переглядываясь с осуждением на лицах. А Хилберт неотрывно смотрел на Феддрика, жалея до спазмов в горле, что вообще однажды согласился вести с ним подобные разговоры. Он не соглашался на условия антреманна, но тот, похоже, уже считал, что дело это решённое.
– Мы будем обсуждать это снова, как только что-то прояснится, – попытался успокоить всех явно уставший от всего ван Диз. – Но справедливости ради надо повторить: когда на первом месте интересы Ордена и безопасность антрекена, а там и всего королевства, семейные узы должны отступить на задний план. К тому же вспомним о зависимом положении вроу ван Берг. Считать её в полной мере свободной нельзя. Хоть она и не рабыня, конечно.
– Я уверяю вас, всё разрешится. – Хилберт кивнул, не желая вступать в открытую распрю с Советом.
В нынешнем положении это может только навредить ему и Паулине. Благо развивать неудобную тему больше никто не стал. Ещё немного пообсуждав остальные насущные дела Ордена – раз уж собрались, – мужчины начали расходиться.
– Нехорошо идти на попятный, – бросил напоследок Феддрик ван Стин, на мгновение задержавшись рядом с Хилбертом.
– Нехорошо домысливать за меня слова, которых я не произносил. И питать пустые надежды, – тем же ровным и сухим тоном ответил тот.
Вместе они вышли из зала.
Гонимый в спину горячей яростью от разговора с советниками, Хилберт хотел было пойти к жене. Но вовремя понял, что на волне собственных ещё не ушедших сомнений и раздражения может наговорить лишнего, а то и вновь с ней рассориться. Только желание это было настолько сильным, что пришлось даже дверь свою запереть и убрать ключ подальше, чтобы ненароком не выскочить из комнаты.
Одно только он знал теперь точно: Совету он свою жену не отдаст, пусть хоть полопаются.
Глава 2
Я надеялась, что больше не придётся просыпаться ночью от зова. Но сегодня это случилось вновь. Пожалуй, поначалу он почти не беспокоил, лишь вплетался в сновидение, которое я не могла теперь вспомнить, а после грянул так громко, что меня буквально подбросило на постели.
Снова. Снова, – билось в голове беспрестанно, пока я натягивала халат и нашаривала на полу туфли. Нужно скорее идти: каждый раз сковывал страх, что очередной приступ может оказаться последним. Что после него не будет больше Хилберта, а останется кто-то другой. Кто-то, кого изгонят в Пустошь. И вроде бы неким сторонним чутьём я осознавала неправильность всего происходящего, какую-то новую черту, над которой стоило задуматься. Но спросонья и от тяжёлой тревоги, что буквально дышать мне мешала, я отбросила эти мысли, как ненужные. Главное, скорее успеть: теперь-то сумею, потому что чувствовала себя на этот раз собранной и даже бодрой, а не размятым вилкой омлетом.
Но едва я открыла дверь, как чуть не налетела на Хилберта, который качнулся вперёд, как раз собираясь постучать.
– Куда вы? – Он слегка подтолкнул меня в плечо, заставляя шагнуть назад в комнату.
– Я слышала зов. Я думала, это у вас снова… – не договорила, потому что было ясно как белый день, что с Хилбертом всё в порядке.
– На Волнпик напали порождения. Много. Брешь прорвалась. – Йонкер коротко оглянулся на дверь, за которой уже зарождался глухой шум. – Запритесь в своих покоях. И не выходите отсюда, если только я вас не позову.
– Но этот зов? – Я успела ухватить его за локоть, пока не ушёл. – Откуда он? Вы его слышите?
– Он предназначен не мне. Тварей призвали. – Он оглядел меня критически. – И это не вы. На ваше счастье.
– Конечно, не я!
– Сидите здесь, каким бы сильным ни был зов. – Хилберт провёл ладонью по моей щеке медленно, с лёгким нажимом, пристально изучая каждую черту лица. Я хотела накрыть её своей, но он отдёрнул руку. – Я предупрежу Дине.
Он вышел – и в открытую дверь на миг ворвался разрастающийся повсюду грохот, тихий лязг и топот. А ещё пока слабо ощутимый смрад. Совсем такой, как исходил от тех слангеров в Пустоши.
Я сначала отшатнулась в глубь комнаты, настолько сильный ужас качнулся внутри, вышибая пол из-под ног. И неизвестно, за кого я больше боялась: за себя или Хилберта. А вдруг этот непрекращающийся зов опасен для него? Но тут же пришлось вспомнить, что дверь надо бы запереть: пренебрегать приказом йонкера вовсе не следовало.
Несколько раз повернула ключ в замке и сжала его в ладони крепко, неосознанно – очнулась только когда стало больно.
Чем дальше, тем громче становился звук сражения кругом: он доносился снизу, с лестницы, и даже, кажется, со двора. И хотелось выглянуть в окно, но оно не открывалось. Я то ходила по комнате, то замирала у двери, прислушиваясь и сотрясаясь от нервного озноба, то садилась в кресло и бездумно смотрела на пламя свечи, пытаясь расчленить звучащий в голове зов и понять его природу. А может, отыскать источник. Он явно исходил не из Пустоши. И не из моего нутра. Он не был абстрактным, тяжёлым, как свинец. Его точно создал кто-то не такой сильный. Однако его оказалось достаточно, чтобы порождения, прорвав брешь, хлынули в Волнпик.
Не знаю, как далеко ещё оставалось до утра, когда тугой комок из топота, выкриков и лязга выкатился на площадку перед нашими с Дине комнатами. Он колыхался, то отдаляясь, то наскакивая, словно разъярённый зверь. Смрад потянулся сквозь каждую доступную щель, наполняя спальню, заставляя прикрывать нос ладонью. Что-то грохнуло в дверь – та содрогнулась с ужасающим треском. Сломается! Я вздрогнула, невольно пытаясь отогнать опасность подальше. Словно толкнулась разумом во что-то сильное и горячее. Увязла в чужой дикой, не поддающейся сущности. И всё на миг замерло.
– Уходит! – раздался выкрик. Первый разумный за всё это время. – Лови его!
Затопотало, залязгало. Шум снова откатился к лестнице. Вспыхнул тяжёлым дыханием напряжённой схватки – и стих. После короткой передышки глухо зазвучали мужские голоса. Они что-то обсудили коротко. Приблизились шаги к моей двери.
– Вроу, – окликнули меня. – Вроу, вы как?
Незнакомый мужчина. Но, кажется, искреннее участие слышалось в его тоне.
– В порядке! – пискнула я, едва выдавив хоть какой-то звук.
Страж этим, похоже, удовлетворился и тут же ушёл. Теперь вокруг стало почти тихо. И я так напряжённо прислушивалась, что казалось, будто слышу, как, кряхтя и толкаясь, плывут по небу неизменные тучи. Непонятно, как меня сморил сон – при такой-то взвинченности. Кажется, только прилегла, унимая взволнованный стук сердца, – и вот уже провалилась в вязкую дрёму. А после вздрогнула, когда в дверь снова постучали. Я кинулась открывать, ещё плохо соображая, но уже зная какими-то закоулками интуиции, кого увижу за дверью.
Открыла и, сделав ещё шаг вперёд, повисла на шее Хилберта, зная, что он испачкан кровью, что устал и злится – непременно, – но было плевать. Я даже не нашла в себе душевных сил удивиться, когда йонкер обнял меня в ответ. Не так, как в Пустоши: лишь бы дитя не плакало – а с настоящим пылом человека, который только что испытал некое облегчение. Как будто он тоже боялся… Да только не за себя.
– Всё почти закончилось. Ложитесь отдыхать, – шептал он, гладя меня по спине. – Завтра вы уезжаете в Шадоурик.
Я отстранилась, шаря взглядом по его лицу: словно каменному.
– Зачем?
Хилберт тоже сделал шаг назад.
– Здесь для вас, да и для всех, слишком опасно. Боюсь, нынешний прорыв бреши был не случайным. Но вы и сама это понимаете. И, думаю, это как-то касается вас. – Йонкер отвёл взгляд, словно ему вдруг стало тяжело смотреть на меня. – Возможно, Паулине заслужила всё это. Но если вы говорите правду… Вам лучше уехать.
– А вы? – Я протянула руку и коснулась его груди, стараясь не смотреть на бурые пятна, что густо покрывали рубашку.
– Мне нужно остаться здесь. Пока что. Снова будет разговор с Советом. А они… имеют на вас определённые виды.
– Что значит – виды?
– Это значит, что любой повод – и они сочтут нужным забрать вас в распоряжение Ордена. – Йонкер чуть повысил голос.
– А они не обнаглели? – Я едва на задохнулась. – Хилберт!
– Я не позволю, – бросил он до жути устало. Повернулся было уходить. – И, если вам будут говорить обратное, что я готов отдать вас, знайте – это неправда. Отдыхайте. Встать придётся рано.
За ним закрылась дверь: и только в этот миг я поняла, что зов прекратился.
Не хотелось уезжать из Волнпика. Хоть этот замок я совсем не любила. Смутно несправедливым казалось решение Хилберта услать меня подальше отсюда – и разбирала большая тревога за то, как он будет здесь без меня. А если снова его приступы, снова зов, который давил раз от раза всё сильнее? Хотелось верить, что он будет и дальше справляться с ним сам – ведь жил как-то раньше… Но Дине, которая собиралась ехать в Шадоурик со мной, тоже заметно злилась и волновалась. Она уже в который раз принималась перебирать вещи в дорожном сундуке: что-то выкладывала, и возвращала обратно, и шевелила губами беззвучно.
– Думаете, случится что-то плохое? – осторожно заговорила я, наблюдая за ней.
Мои вещи уже были собраны, и слуги унесли их, чтобы погрузить в карету.
– Думаю, Хилберт знает, что делает. Хоть его затея мне и не нравится. – Дине швырнула в сундук какой-то платок. – Но дело не только в ночном нападении. На Совете явно что-то случилось. Что заставило его отослать вас.
– Может, это и хорошо, – попыталась я успокоить себя саму. – Я смогу выяснить что-то в Шадоурике о ритуале инициации Ключа. Может, в нём была ошибка.
– Хилберт не одобрит, если вы влезете в это без него, – укорила йонкери.
– Я только узнаю. – Я миролюбиво улыбнулась.
В конце концов, может, именно тот ритуал выведет меня на ниточку, что протянется к возвращению домой и освобождению сил Ключа, что так нужны Хилберту. Всё это должно быть связано между собой. За что-то наверняка можно зацепиться! Но вот беспокойство за вынужденного мужа никак не отпускало. Он словно нарочно отталкивал меня от себя, чтобы я не попала под удар, который предназначается ему. Или хотел укрыть от чьих-то глаз до поры. А может, он просто уже начал убирать меня подальше. Чтобы было легче решать неведомые мне дела.
Дине всё же собралась, и вместе мы спустились во двор, уже убранный после ночной напасти. Пока слуги закрепляли наш багаж на запятках кареты, мы стояли на крыльце, глядя то в пасмурное небо, то на ворота, куда сейчас придётся выезжать. И внутри меня металось что-то. Хотелось пойти обратно в замок и разыскать Хилберта. Хотя бы пару слов сказать на прощание, пусть ему это, наверное, не нужно. Но, будто услышав мои мысли, распахнулась дверь, и к нам вышел сначала Алдрик, которого йонкер отправлял с нами, а за ним и он сам.
Страж прошёл дальше, только бросив короткий взгляд на Дине, и остановился рядом с теми воинами, что должны были тоже сопровождать нас до Шадоурика. Он что-то серьёзно и размеренно говорил им, а те слушали сосредоточенно, время от времени переводя на нас с йонкери взгляды. На этот раз с нами отправляли много Стражей – двенадцать человек – небывалый эскорт.
– Я хотел бы поехать с вами. – Пальцы Хилберта сжались на моём локте.
Я слегка повернула к нему голову.
– Но вынуждены остаться. Я понимаю.
– Я рад, что вы понимаете, вроу.
Боже, как тягостно слышать эти официальные обращения: я никак не могла к ним привыкнуть. Особенно сейчас они кололи уши и пробегались раздражением по нервам. Хилберт скользнул ладонью вниз по моему предплечью. Подхватив мою кисть, поднял и поцеловал тыльную сторону, мягко сжимая пальцами. Я закусила губу, мысленно проклиная его за это. За каждый подобный жест, который оседал в душе воспоминанием: только и прокручивать, как диафильм. Анализируя, примеряя и пытаясь понять, что чувствую в ответ.
– Паулине! – окликнула меня Дине, уже садясь в карету.
Алдрик поддерживал йонкери под локоток. И, прежде чем она исчезла внутри, Страж успел-таки скользнуть ладонью по её талии. Тоже страдальцы – у всех свои переживания. Я сделала было шаг вперёд, но Хилберт удержал меня, обхватив за пояс. Его губы прижались к шее под затылком, скользнули вниз, играя на выступающих позвонках.
– Я скоро приеду, – хрипло проговорил йонкер и отпустил меня.
Не знаю, как я дошла до кареты, переставляя ослабевшие ноги. Алдрик и мне подал руку, я опёрлась на неё, сжала так сильно, что Страж взглянул на меня удивлённо, а затем перевёл взгляд на Хилберта, который так и стоял на крыльце. Губы мужчины сжались, будто он не одобрял всего, что происходит.
Скоро мы спустились с холма и покатили через долину, затянутую тончайшей пеленой тумана, помалу тающей с рассветом.
Со стороны Пустоши наползала огромная серо-синяя туча. Она некоторое время тащилась за нами, будто самый главный Страж, а после начала осыпаться дождём. Сопровождающие накинули плащи, превратившись как будто и вовсе в неподвижные камни. Мы поехали уже знакомым путём – через Моссхил. Даже на ночь остановились на том же постоялом дворе, откуда я забрала Лауру. Впрочем, она, кажется, ничуть не тосковала по этой работе. Сейчас она до поры осталась в Волнпике: я сама настояла на этом. Хоть девушка и призналась мне в просьбе антреманна, а червь недоверия к ней продолжал грызть.
Невольно вспомнилось, как я вообще оказалась здесь первый раз: раненая, напуганная и ни черта не понимающая. С тех пор будто целая вечность прошла. И сотни сотен шагов от острого неприятия всего, что со мной случалось, до хоть какой-то уверенности в том, что я здесь теперь не одна.
Как только мы миновали некую невидимую черту, погода сразу улучшилась, словно дыхание Пустоши, что тянулось вдоль гор, наконец иссякло. Чаще стали попадаться на пути аккуратные солнечные деревни с приветливыми жителями, каменными приземистыми домами и неизменными мельницами подле каждой из них. Иногда те вытягивались целыми цепями вдоль чуть подтопленных лугов и рек, что блестящими змеями то и дело распластывались на равнинах.
– Эти мельницы принадлежат ван Бергам? – решила спросить я у Дине.
Ведь что-то слышала о том, что под их надзором как раз находятся мельницы под Шадоуриком, с помощью которых осушают большие территории в заболоченных поймах рек.
– Да. Практически все, что вблизи города. В некоторых из них постоянно живут люди. В некоторых только иногда.
Похоже, мой вопрос йонкери ничуть не удивил. Выслушав её, я снова уставилась в окно, наслаждаясь колоритным пейзажем в устало-золотистых тонах отгорающей осени. Интересно, далеко отсюда море? Конечно, дальние путешествия мне запрещены, но всё же, может, удастся уговорить йонкери выехать куда-то – посмотреть окрестности. Конечно, когда основные намеченные мной дела будут разрешены. А может – мелькнула вдруг шальная мысль, – мне даже удастся съездить куда-то с Хилбертом? Когда он приедет…
Я легонько тряхнула головой, прогоняя непрошеные мечтания. И откуда только они взялись? Будто и правда размышляю о совместном отпуске с мужем. Глупость какая… Но эти солнечные виды, совсем не похожие на суровую мрачность Волнпика, невольно нагоняли на меня лёгкую негу. Чистейшая пёстрая пастораль, как на полотнах Ван Гога: яркие мазки, от которых как будто меркнет в глазах всё остальное, когда-либо виденное. Даже можно было разглядеть прогуливающийся вдалеке скот, который ещё не увели в зимние загоны.