- На твоем месте я бы рассмотрел возможность такого брака, - протянул Стефано, улыбаясь, едва шаги матери затихли в коридоре. - Не зря говорится, что старый конь борозды не испортит, а кардинал скоро покинет этот грешный мир. Представляешь, какой опыт может быть у его племянницы, так что тут, наверное, и мне перепало бы кое-что...
- Напрасно надеешься, у монсеньора кардинала Конти уже есть наследники - его племянники Адриано и Лоренцо, так что милой Леоноре не придется долго тосковать.
Стефано захохотал и бросил в брата кусочком хлеба. Не обратив на его выходку внимания, Лодовико встал и вопросительно посмотрел на Фабио.
- Мой брат неучтив и ведет себя как мужик. Иногда это бывает довольно утомительно, особенно когда они с матушкой начинают сватать мне окрестных девушек. Вы не хотели бы пройти со мной в кабинет, синьор Сальвиати? Доброй ночи, Стефано, надеюсь, сон пойдет на пользу твоему распаленному воображению.
Сопровождаемый Фабио, герцог вышел из столовой и направился вверх по лестнице на второй этаж. Художник любовался его легкой походкой и гордой осанкой прирожденного правителя; ему отчаянно хотелось написать портрет этого чудесного юноши, ставшего реальным воплощением его снов. Кроме того, Лодовико отличался рассудительностью и острым умом, что ставило его на голову выше всех молодых людей его возраста, когда-либо встречавшихся Фабио. Несомненно, у Монте Кастелло был достойный хозяин, и Джироламо де Монтефельтро мог бы гордиться своим старшим сыном.
Кабинет герцога оказался небольшой квадратной комнатой, выходившей двумя узкими окнами на запад. Лодовико быстро зажег свечи, и Фабио смог рассмотреть простую, но уютную обстановку: у темного камина - резные кресла, обтянутые бархатом; низкая кушетка с парой подушек, большой стол с астролябией, картами и письменным прибором, полки с книгами и связками пергамента, массивный сундук в углу, на полу неяркий ковер, пара картин на стенах.
- Это была комната вашего отца? - чуть поколебавшись, спросил Фабио.
- Нет, это всегда была моя комната, - просто ответил Лодовико. - Прошу вас, садитесь.
- Я не очень стесняю вас, ваше сиятельство? Уже вечер, и я, вероятно, должен уйти...
- Ни в коем случае, синьор Фабио. Я никак не мог дождаться вашего приезда. Верите ли, я даже не знал, удастся ли Риньяно разыскать вас. Но вот вы здесь, и это почти чудо! Наверное, вы задавали себе вопрос, почему я искал именно вас?
- Признаться, да.
- Два года назад мы с отцом были в Сиене. Город не особенно мне понравился, хотя он не такой шумный, как Флоренция, и не так грязен, как Имола. Но собор там оказался великолепнейшим! Фреска у алтаря показалась мне необыкновенной, я никогда не видел, чтобы фигуры на росписях в церкви так походили на обычных живых людей, а не на застывших в ритуальных позах плоских долговязых уродцев. Я до сих пор не могу забыть лицо святого Марка, его полный боли и прощения взгляд. Мне хотелось плакать, когда я смотрел на него... Именно тогда я понял, что рано или поздно должен встретиться с художником, нарисовавшим эту фреску. Я искал вас, но в тот раз отцу было не до художников, как, впрочем, и всегда. Пока он улаживал дела с наместником, я расспрашивал епископа и священников о людях, расписывавших собор. Увы, мне назвали несколько имен, а у меня не было времени разузнать о каждом подробнее. Я уехал, так ничего и не узнав. Если бы я был так же упрям, как Стефано, мне ничего не стоило бы бросить учебу в Болонье ради искусства, разыскать вас и брать у вас уроки, но... Мне жаль, что я не смог пригласить вас раньше, синьор Сальвиати.
Фабио поднялся, вынул из камина уголек и, подойдя к столу, взял чистый листок пергамента.
- Сколько вам лет, ваше сиятельство? - спросил он, усаживаясь в кресло напротив герцога.
- Восемнадцать. Не считаете ли вы меня ребенком?
- Ничуть. - Пальцы привычно сжали кусочек угля, и на пергаменте появились первые беглые штрихи. - Вы умны, образованны, у вас неплохой вкус и хорошие манеры.
- Мне кажется, мои манеры не вполне соответствуют придворным обычаям знатных вельмож Италии, - усмехнулся Лодовико. - Моя мать говорит, что я мало бываю в обществе и оттого не умею вести себя на людях.
- Действительно, ваше сиятельство, - кивнул Фабио. - Я не заметил в вас ни самодовольства, ни зависти, ни показного бахвальства - ничего из того, что так свойственно богачам.
- Я не признаю грубой лести, синьор Сальвиати.
- А я не умею льстить, монсеньор Лодовико. - Фабио всмотрелся в лицо молодого герцога и вновь опустил глаза. - Я действительно очарован всем, что видел сегодня в Монте Кастелло, и в особенности вами. Синьор Риньяно говорил, что местные жители любят вас, и теперь я понимаю, за что.
- Наверное, потому что они плохо меня знают, - улыбнулся Лодовико. - Я просто стараюсь не беспокоить их без нужды, к тому же у меня нет на это времени. А если и меня не беспокоят, я просто счастлив.
Он немного помолчал, внимательно следя за рукой художника, делающей набросок, потом заговорил снова, негромко, словно сам с собой:
- Меня мало занимают развлечения, которые так любит мой брат Стефано. Иногда мне хочется жить в другом мире, где нет сплетен, интриг и войны, где людям не приходится лгать, чтобы выжить... Вы, может быть, не задумывались об этом, хотя вряд ли - ведь вы художник и понимаете, что я имею в виду. Ваши картины могли бы помочь мне создать для себя кусочек этого мира.
Фабио покачал головой.
- Я понимаю вас, ваше сиятельство, но моих способностей не хватит на воплощение грез.
- Вы так думаете? - Лодовико поднялся и прошел к темному окну, постоял немного, глядя в непроглядную ночь, и опять повернулся к Фабио. - Одна из грез уже сбылась - потому что вы здесь.
Его взгляд упал на набросок, лежащий на коленях художника: юное лицо с мечтательными сияющими глазами, черные завитки непокорных волос, чувственная линия рта, твердый подбородок с ямочкой, горделивая посадка головы на сильной шее.
- Вы рисуете так быстро, - прошептал Лодовико, и его зрачки расширились, - и так похоже, что я боюсь вас. Вы повторяете бога, синьор Сальвиати. Я дам вам все, что потребуется, все, что будет в моих силах, чтобы вы творили еще и еще.
Фабио отложил рисунок и потер испачканные пальцы. Похвала герцога казалась ему незаслуженной и смущала его; он считал, что Черути и Боттичелли рисовали гораздо лучше, а сам он лишь посредственно копировал натуру. Нельзя было, однако, не признать, что портрет Лодовико ему удался: неожиданно для себя самого он ухватил то сходство, которого безуспешно добивался, рисуя по памяти юношу, виденного им во сне.
- Что вы хотите, чтобы я нарисовал?
- Прежде всего, я попрошу вас расписать эту комнату. Она должна быть похожа на сад, а не на могилу. Здесь не хватает неба и солнца, птиц и цветов.
- Пожалуй, я знаю, что вам нужно, - проговорил Фабио, оглядывая кабинет, - и могу завтра же приступить к работе.
- Замечательно. - Герцог взял со стола нарисованный художником портрет и восхищенно посмотрел на него. - Знаете, мне очень не хочется отпускать вас от себя, синьор Сальвиати, но уже поздно и вы, наверное, устали; у вас сегодня был долгий день. Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату для ночлега. - Лодовико позвонил, и явился молчаливый слуга, которому и были отданы соответствующие распоряжения.
- Благодарю вас, ваше сиятельство, - сказал Фабио, тронутый предупредительностью герцога.
- Надеюсь, ваша жена не будет сильно беспокоиться?
- Мне часто доводилось работать по ночам в Сиене, так что мое отсутствие ее не встревожит. А утром я непременно сообщу ей, что пробуду в замке какое-то время.
- Ей придется обходиться без вас довольно долго, - улыбнулся Лодовико. - Пойдемте, я сам провожу вас.
Пока они шли по замку, герцог время от времени останавливался и объяснял художнику, что именно хотел бы улучшить и переделать. Если снаружи Монте Кастелло напоминал крепость, то изнутри он должен был стать настоящим дворцом. Фабио подумал, что на осуществление этих планов Лодовико понадобится целая армия художников, архитекторов и скульпторов.
- Назовите имена людей, которых вы считаете по-настоящему талантливыми, и они будут помогать вам, - словно отвечая на его невысказанную мысль, сказал герцог. - Пусть папа и его родственники считают, что разорили меня, это заблуждение мне на руку. Но во Флоренции и в Милане вряд ли найдется мастер, которого я не смог бы купить.
- Меня вы тоже купили, ваше сиятельство? - поинтересовался Фабио.
- Возможно, вам так кажется, но я надеюсь, что в мире не все зависит от денег. Я был честен с вами, сказав, что покорен вашим искусством, и для меня ваш приезд значит больше, чем просто договор найма. - Он повернулся к Фабио, сверля его почти гневным взглядом сверкающих глаз. - Гораздо больше, синьор Сальвиати.
Художник устыдился; низко склонив голову, он проговорил:
- Простите меня, ваше сиятельство. Моя жизнь в Сиене во многом зависела от материального благополучия, я слишком привык измерять отношение людей друг к другу титулами и количеством денег. В большом городе человек не может иначе, потому что все вокруг продается и покупается. Я оскорбил вас, сам того не желая.
Он взял руку герцога и почтительно поцеловал ее. Юноша напряженно замер, и Фабио продолжал:
- Вы так великодушны, что поистине в это не верится. Я еще раз прошу простить меня.
- Вы мой друг, - сказал Лодовико, - а не оплаченный живописец. Давайте забудем обо всем этом, синьор Фабио. Идемте, я хотел по пути показать вам верхнюю галерею.
Комната, отведенная художнику для ночлега, оказалась на третьем этаже возле лестницы. Дойдя до приоткрытой двери, Лодовико остановился.
- Хотелось бы, чтобы вам тут понравилось. Если будет прохладно, я прикажу растопить камин.
- Доброй ночи, ваше сиятельство, - сказал Фабио, ступив в комнату. Лодовико кивнул и приготовился уходить, затем внезапно окликнул художника:
- Вы... очень ее любите?
- Что? - не понял Фабио. - Кого?
- Вашу жену. - На бледном лице герцога читались смущение и любопытство.
- Ну... конечно. А...
- Нет, все хорошо, - легко проговорил Лодовико, и Фабио показалось, что его щеки вспыхнули. - Спокойной ночи, синьор Сальвиати.
Он торопливо сбежал вниз по лестнице, так что огонек свечи в его руке едва не погас, и Фабио остался в одиночестве.
В этот вечер он долго не мог заснуть, раскинувшись на большой мягкой кровати с пологом и размышляя о событиях прошедшего дня. Прежняя жизнь казалась теперь такой далекой, словно ее никогда не было. Монте Кастелло, древний замок в горах, и его юный хозяин - все это было похоже на сказку, в которую Фабио попал по ошибке или по волшебству. Герцог Лодовико потряс его до глубины души: бесхитростный, мечтательный и пылкий, он был так беззащитен перед жестокостью мира, сам не сознавая этого. Однажды в Сиене Фабио видел Чезаре Борджиа, приезжавшего на праздник Палио; в то время Чезаре был едва ли старше Лодовико, но его надменность, грубость и распущенность бросались в глаза любому. Окруженный толпой льстецов, фаворитов и куртизанок, он проезжал по улицам, насмехаясь над горожанами и приказывая охранникам опрокидывать прилавки купцов, мешавшие, как он считал, продвижению его кортежа. Большинство молодых вельмож старались подражать Чезаре, проводя жизнь в увеселениях и соперничая друг с другом в распутстве. Народ боялся их едва ли не больше, чем грабителей и разбойников. Лодовико де Монтефельтро был совершенно иным; Фабио видел в нем сказочного рыцаря, ангела, случайно спустившегося с небес на землю. Такая чистая и возвышенная душа могла существовать лишь в уединении этих гор и лесов, ей не было места в шумном мире, в показном блеске знатных дворов.
Фабио вспомнил странный последний вопрос Лодовико о его жене. Что он имел в виду и что хотел услышать? Возможно, герцога тревожила мысль о том, что Терезе придется долго обходиться без мужа. Но у нее будет все необходимое, и время от времени Фабио все же будет навещать ее... Он вздохнул, вспомнив о Терезе, о ее смехе, ее шелковистых темных волосах, ее ласковых руках и мягких губах. Постель казалась ему такой неуютной и пустой без ее тела под боком... но усталость понемногу взяла свое, и Фабио соскользнул в сон, как в невесомый теплый пух.
Утренний свет, бивший в открытые окна, разбудил его. Солнце, стоявшее уже высоко, припекло его руку, лежавшую поверх покрывала. Комната купалась в ярком свете, расцвечивающем блеклые каменные стены и выгоревшие гобелены в бело-золотистые тона; горный воздух, пахнущий сыростью, землей и цветами, был свеж и прохладен. День обещал быть чудесным, и Фабио прежде всего решил навестить Терезу. Спустившись вниз, он прошел теми же коридорами, которыми накануне ночью вел его герцог, но теперь они выглядели совсем по-другому: мрачные темные своды превратились в просторные аркады, серые потолки и стены оказались недавно выбеленными, черные портьеры в столовой теперь стали темно-синими, напомнив художнику цветом глаза самого Лодовико Монтефельтро.
В столовой он застал герцогиню Джованну, в одиночестве завтракавшую за большим столом. Она кивнула Фабио, ответив на его приветствие, но не пригласила сесть.
- Лодовико еще не вставал, - сказала она. - Так что у вас есть еще время, чтобы позавтракать и осмотреться, мэтр Сальвиати. Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь к Риньяно или к канцлеру моего сына, Доменико Гвардиччани, вы найдете его внизу, во дворе.
Вовсе не расстроенный из-за невозможности пообщаться с герцогиней подольше, Фабио вышел во двор замка, где действительно довольно быстро отыскал тучного бородатого человека, на которого ему указали, как на канцлера герцога Лодовико.
- А, вы тот самый живописец из Сиены, - сказал бородач, пожимая руку Фабио. - Наслышан. Риньяно неплохо о вас отзывался. Я получил письменное распоряжение от герцога выдать вам лошадь и сто дукатов. Вот деньги, а лошадь ждет в конюшне.
- Спасибо, синьор Гвардиччани, я как раз собираюсь поехать в город.
- Что ж, надеюсь, дорогу вы найдете.
Сев в седло и выехав за ворота, Фабио подумал, что канцлер явно не в восторге от расточительности своего хозяина; Гвардиччани был деловым человеком, по всей вероятности, умевшим считать деньги, в отличие от юного герцога, и сотня дукатов для художника, еще не принявшегося за работу, казалась ему непомерной платой.
До города верхом оказалось совсем недалеко, Фабио даже удивился, как долго они поднимались накануне к замку вместе с Риньяно. Терезу он застал во дворе дома вместе с пожилой дамой в простом платье и чепце; женщины, смеясь, доставали воду из колодца. Заметив Фабио, Тереза радостно подбежала к нему и чмокнула в небритую щеку.
- Ох, Фабио! Я так волновалась! Когда вечером пришли Дзанетта и Орсо, они сказали, что ты остался в замке, что тебя принял герцог... Ты, наверное, голоден?
- Ну, я не отказался бы перекусить. Надеюсь, мое отсутствие не сказалось на твоем кулинарном мастерстве? - Фабио прижал к себе жену, и она хихикнула. - Что у нас на завтрак?
На завтрак оказались пшеничная каша, горячие пироги, сыр и холодное молоко. Фабио ел с аппетитом, рассказывая о приеме, оказанном ему герцогом Монтефельтро, и о замке Монте Кастелло.
- Герцог не женат, - поинтересовалась Тереза, - но у него есть невеста?
- Не знаю. - Фабио пожал плечами. - Он довольно скрытен во всем, что касается его личной жизни. Если бы ты увидела его, ты не стала бы спрашивать о таких вещах.
- Почему? Ты сказал, что он очень красивый юноша. Неужели он красивее Чезаре Борджиа?
Фабио усмехнулся.
- Ну, Чезаре крепко запал тебе в душу! Разумеется, Чезаре Борджиа красавец, недаром столько женщин сходит по нему с ума, да только добра это никому не приносит. Разве ты не помнишь, что он вор, убийца, насильник и безжалостный тиран? Про него говорят, что еще в ранней юности он делил с отцом и братьями любовь собственной сестры. Чезаре - настоящее животное. Что же касается герцога Лодовико, то он поистине удивительный человек! Да, он поразительно красив, но внешняя красота сочетается в нем с величием духа, образованностью, утонченностью и тактом. Может быть, тебе он показался бы немного странным, потому что темы, которые его интересуют, имеют мало общего с нашей повседневной жизнью. Но благодаря ему мы теперь можем жить достойно. Вот, посмотри, я привез деньги, на которые ты сможешь купить все, что нужно для хозяйства. Кстати, я собираюсь отослать в Сиену письмо и оставшиеся сорок дукатов для Спаноччи.