- Будут тебе мосты. Мы сегодня здесь первый день, а у нас еще две недели в запасе. Так что все успеем.
- Да, но завтра Кирюха уйдет, и он не сможет посмотреть - Даня пытался придумать причину, по которой я уступлю.
- Мелкий, не нуди. Старший подошел и обнял меня за плечи. Мы с дороги и нужно отдохнуть. А я еще успею посмотреть и мосты и все остальное. Он выдал младшему легкий подзатыльник и, провоцируя на спор, закричал, убегая. Давай, кто быстрее до Триумфальной арки.
- Вот я тебе. Мелкий сорвался вслед за Киром, а я уже не скрывая своих эмоций, громко смеялась, глядя на убегающих мальчишек.
На улицах города, еще очень светло, и мы начинаем путаться во времени. Приходится поглядывать на часы, чтобы удостовериться, что уже вечер. Начало июля, и белые ночи в самом разгаре. Мы возвращаемся на Васильевский остров, разглядывая маяки ростральные колонны. Даниил уже не скрываясь, показывает пальцем на носы кораблей, украшающие эти самые колонны. Мы, уставшие, но довольные, возвращаемся в гостиницу. Мальчишки все еще делятся впечатлениями, а я, уже принявшая душ, разглядываю город в окно, наслаждаясь видом белых ночей.
- Мань, я понимаю, что ты устала, но все-таки, может, объяснишь, что с тобой происходит. Кир подошел сзади и обнял меня за плечи.
- Да, родной, сейчас объясню. Я делаю глубокий вздох и кладу ладонь на руку сыну. Только объяснить это я вам должна двоим. Потому что это касается и тебя и Дани.
- Ладно, я позову мелкого, - Кир отпустил меня и ушел в одну из спален, зовя младшего брата.
Я развернулась лицом в комнату, сейчас откровенно жалея, что бросила курить от нервного состояния у меня дрожат руки, и зажженная сигарета, кажется, каким-то спасательным маячком. Сердце выскакивало из груди, не давая ни на миг успокоиться, руки дрожали, показывая всю степень моих переживаний. Мальчишки уселись в кресла, стоящие напротив окна, и с любопытством разглядывали меня.
- Ребят, - мой голос дрожал, выдавая мое состояние. Когда-то маленькими, сначала Кир, а потом и ты Даня, - я смотрела на удивленное лицо младшего сына. Спрашивали о ваших папах. Я вцепилась в пояс халата, стараясь не дергаться и спокойно все им рассказать. Я объясняла вам, что папа уехал и живет от нас далеко. Так случилось. В комнате повисло тягучее молчание. Мальчики замерли, словно стараясь не дышать. Они давно ждали этого разговора, только я все время уходила от него. - Папа, действительно, жил от нас далеко, и вот теперь он вернулся в наш город и, думаю, что захочет с вами познакомиться и общаться.
- В смысле? недоверчиво спрашивает Кир.
- В прямом, - я выдохнула последнее признание. У вас один на двоих папа. Кажется, мое сердце остановилось после последней фразы.
- Мань, а как так получилось? спустя несколько очень долгих и томительных минут, Кир, медленно встал с кресла и, словно боясь посмотреть мне в глаза, подошел, обнимая за плечи.
- Вот так и получилось - я разглядывала рисунок ламината, уложенного на полу, и села в кресло, куда меня утянул сын. Мы с ним любили друг друга
Я рассказала все, что меня связывало на протяжении жизни с Железновым, скрывая слезы и обиды, и пытаясь не разреветься у старшего на плече. Мои мальчишки настоящие и уверенные в себе мужчины, но интуиция не допускает, чтобы они сейчас видели меня плачущую видимо, осознание собственных ошибок позволяет мне держать себя в крепких тисках здравого смысла, и не допускать выплеска слез.
Мальчики вслушивались в мое неспешное повествование, изредка только Кир перебивал, чтобы уточнить какие-то недоговоренные мною тонкости. Напряжение, витавшее до сих пор в воздухе, постепенно сходит на нет.
- Ладно, мам, - Даня впервые начал говорить с момента моего повествования. Он придет, и мы сами решим, как дальше себя вести. Сейчас он принимает решение, показывая, что уже далеко не маленький мальчик, и готов нести ответственность за свои поступки, чем сильно напоминает своего отца.
- Спасибо, - я сорвалась с кресла и начала жадно целовать моих мальчишек, благодаря их за понимание моего скомканного рассказа..
Дима
Дачный поселок встретил меня блаженной тишиной, стайкой куриц и одним козлом, провожавшим меня недобрым взглядом. Козел он и есть козел, что с него взять? Ни молока, ни толку, а смотрел так, будто я ему денег должен и уже год не отдаю. Покосившись на представителя рогатого племени, я побыстрей миновал его. Козлов пока с меня хватит.
Недалеко от Машкиного дома меня облаяла какая-то дворняжка. Вот за что, спрашивается, обхамила? У меня нервы, между прочим, не железные. Я тоже на взводе и могу облаять кого угодно, так что лучше не трогайте. Должно быть, собачонка прониклась моим зверским взглядом, плюнула на меня и унеслась в необозримую даль, скрывшись за углом соседнего дома. Так-то.
У калитки я на секунду замешкался, решая, что сказать. Решил сказать здравствуйте, для начала, а там, как пойдет. Решительно толкнув дощатую дверцу, я вошел на территорию Машкиной дачи. Подошел к дому, поднялся на крыльцо и постучался.
- Вам кого? услышал я и обернулся.
За моей спиной стоял дядя Костя. Поседевший, постаревший, уже не тот мужик, который требовал не приближаться к его дочери и потом доказывавший мне, что Машке нужен серьезный парень, а я веду себя, как раздолбай. Ну вот он я, дядя Костя, серьезный до зубовного скрежета, но все равно раздолбай. Вы все еще против?
- Дима? неожиданно хрипло произнес Машкин отец и схватился за грудь.
Я сбежал вниз по скрипучим ступеням и заглянул ему в глаза.
- Здравствуйте, дядя Костя, - я обратился к нему по старой привычке, да и отчества, если честно, я не помнил. Вам плохо? Воды?
- Нет, - он помотал головой. Все нормально. Идем в дом.
- А где Машка? На реку ушла? А мальчики? спрашивал я, пока вновь поднимался на четыре коричневые ступени.
- В Питер они уехали, - ответил дядя Костя и вдруг вцепился мне в плечо. Зайди, Дим, мне поговорить с тобой надо.
Послушно войдя в небольшой домик, я огляделся, отмечая то, что осталось прежним, а что изменилось. Исчез старый потертый комод, который нежно берегла Машкина мама, и колченогий сервант тоже исчез. Зато появился современный телевизор, сменилась мебель, не вся. Старая железная кровать осталась. И тумбочка под телевизором прежняя. На обратной стороне должно быть нацарапано гвоздем М+Д=Л, это Машка чудила, а потом с гордостью мне демонстрировала натумбочную живопись.
Дядя Костя усадил меня за стол и направился на кухоньку. Его не было некоторое время, потом щелкнула копка современного электрического чайника, и послышался звук наливаемой в чашку воды. Он принес чай, поставил передо мной чашку и сел. Но тут же снова встал и ушел обратно на кухню. Вскоре на столе стояла тарелка с нарезанным сыром, маленькая корзинка с булкой, та самая, которая раньше была в их городской квартире. Дядя Костя немного подумал и достал шкалик водки, но я отрицательно покачал головой. Если Светлову унесло в Питер, то и мне туда дорога, только узнаю, что хотел ее отец и стрясу с него адрес.
- Дима, - мужчина налил себе, залпом выпил стопку и снова убрал шкалик, - я хотел
Я выжидающе смотрел на него, но дядя Костя опять замолчал, а затем суетливо пододвинул ко мне булку с сыром.
- Пей чай, - произнес он. Ах, ты ж, сахар!
И снова вышел. Я начал терять терпение, но уважение хотя бы к сединам мужчины, которого я знал с детства, вынуждало сидеть и ждать, когда он соберется с мыслями.
- Вот, - передо мной появилась сахарница. Давай-давай.
Внутренне чертыхнувшись, я положил в чай сахар, сделал себе бутерброд и опять посмотрел на Машкиного отца.
- Так вот, что я хотел сказать, - он побарабанил пальцами по столу и снова встал.
- Дядя Костя, - не выдержал я, - если хотите что-то сказать, лучше это сделать. Или не стоило начинать.
- Да-да, - он кивнул, - просто стыдно. Мужчина потер переносицу и усмехнулся. Все же ради Машки делали, а вышло, что для себя. Ее позор скрыть хотели, а испоганили полжизни вам обоим.
С этого момента я больше никуда не рвался, а сидел и внимательно слушал покаяние пожилого человека.
- Когда Маша забеременела, это, конечно, был для нас с женой настоящий шок. Да еще ты уехал, а она тут с пузом осталась. Ты же понимаешь, город у нас маленький, девчонка совсем молодая, одна, потом сплетен не оберешься. Мы запаниковали. Любаша моя хотела на аборт Машку тащить, я не дал. Если уж Бог дал, то куда теперь деваться. Ну и, коли уж безголовая, то кто же за нее думать будет, как не мы, родители? он снова достал свой шкалик и налил следующую рюмку. Залпом выпил и вернулся к столу, неся шкалик с собой. Машка испуганная всем этим была, ты еще пропал, вот мы и приняли за нее решение: не теряя времени, отправить к тетке. Ей ведь восемнадцать было, ребенок еще сама, маленькая испуганная девочка, которая не знала, что ей делать. Она послушалась нас, но, уезжая, просила меня передать тебе, где она и что с ней, я обещал, но - Дядя Костя вскинул на меня глаза. Испугался я, Дима. Подумал, ты в Москве, вольный, как птица. А тут Машка и ее беременность. Не нужен тебе будет этот ребенок, откажешься, а потом еще друзьям своим растреплешь, и вся наша конспирация полетит к чертям. Вот и сказал тебе, как и всем, что она замуж выходит. А потом и Таньку попросили, когда ты ее номер взял, чтобы Машку к телефону не звала и тебе нашу сказку пересказала. Дочка меня потом спрашивала, звонил ты или нет, долго спрашивала, а я врал, что не звонил.
Слушая его, я отошел к окну и выглянул на улицу. Какой-то мальчишка сидел на корточках и наглаживал ту самую вредную собачонку. Живо представилось, как Кирилл, такой же, как на фотографии, где он идет в первый класс, сидит вот так и чешет какую-нибудь дворняжку. А мог идти со мной за руку с реки, мог
- Всякая любовь эгоистична, - невесело усмехнулся я. И родительская не исключение.
- Прости меня, Дима, - я обернулся и посмотрел на дядю Костю. Мы просто хотели спасти свою дочь от позора.
- Спасли, - я криво усмехнулся и вернулся к столу. Теперь будем исправлять. Куда они поехали в Питер?
Машкин отец опять встал и подошел к серванту, стоявшему раньше у них дома в городе. Открыл бар и вытащил оттуда бумажку.
- Кирюша в военное училище поступает, Маша повезла его и Даньку, - говорил он, надевая очки и заглядывая в бумажку. Вот, это адрес, где они остановились. Гостиница «Чайка», набережная лейтенанта Шмидта
- Я возьму это? я вытащил из пальцев мужчины бумагу с адресом. Спасибо.
Я направился к дверям.
- За что? дядя Костя был удивлен.
- За правду, - ответил я. До свидания. И вышел.
Говорить нам было не о чем, главное, я уже услышал. Хотелось рвануть сразу, но я вернулся назад, чтобы собраться и немного отдохнуть перед дорогой. Ни водителя, ни охрану я брать с собой не собирался, они мне не нужны для того, что я собирался делать. В Питере будем только я и моя семья. Семья А что? Даньке тоже дам свою фамилию и отчество. Будет у меня два сына. Ах, да, у нас же еще обиженная Светлова. Но с ней у меня особый разговор будет. Кровожадная ухмылочка скользнула по моим губам, и воображение нарисовало весьма пикантные картинки. Стоп! А об этом лучше наедине с Машкой.
Немного отдохнув, оставив распоряжения и закинув на плечо дорожную сумку, я отправился в культурную столицу нашей необъятной родины. На улице была глубокая ночь, но сон в нормальной постели и три чашки крепкого кофе взбодрили, и теперь я не опасался клюнуть носом в дороге. Магнитола напевала все те же старые песенки, навевавшие воспоминания. И я был, действительно, благодарен дяде Косте за его откровения. Впрочем, если не считать желания схватить его за плечи и проорать в лицо:
- Что же ты наделал, старый пень! Я ведь своей жизнью клялся, матерью клялся, что Машка для меня не развлечение!
Но и его я мог понять. Мне даже сложно было представить, что бы я сделал в той ситуации. И все-таки спасибо. По крайней мере, теперь моя обида на Светлову почти исчезла. Почти, потому что была Москва и та наша ночь, одна на много лет. Случайное свидание в дымке хмельного дурмана
Мы сидим в VIP-ложе: я, Артур Егоров, Игорь Козлов и с нами три девчонки, искательницы приключений и мужей с деньгами. Мы еще не богаты, но на отсутствие средств уже не жалуемся. Мы болтаем с мужиками о делах, девчонкам скучно, и одна из них тащит меня на танцпол. Высокая длинноволосая брюнетка, ноги от ушей, как говорится. У нее чувственные влажные губы, красивые большие глаза и абсолютно холодный взгляд. Девушка сексуальна только внешне - она много работала над этим, но пуста внутри. Поэтому я точно знаю, что утром дам ей денег на такси и никогда не позвоню. Но сегодня я немного пьян, свободен, как ветер, молод и полон желаний.
Тело временной подруги льнет ко мне, и я имею сомнительное счастье лицезреть внушительный бюст в глубоком декольте. Мои ладони лежат на ее округлых бедрах, обтянутых шелком короткого платья. Она мне нравится, и ее откровенные движения нравятся, она сегодня мне нравится вся. Я уже подумываю свалить отсюда, прихватив с собой и черноволосую куклу. Она видит, что я почти готов к дальнейшим действиям и усиливает выброс флюидов.
И я замираю. Стою, как шест, вокруг которого крутится брюнетка, выдавая свой незатейливый стрип-дэнс. Я стою и не понимаю, что произошло, но вот луч прожектора вновь выхватывает из темноты то видение, что выбило из меня воздух, и снова убегает. Я пробиваюсь сквозь разгоряченные тела танцующих, все еще не веря, что увидел ЕЁ. Машка здесь? Моя Машка в Москве, в этом клубе? Нет, не моя, но Машка! Она! Луч опять выхватывает из темноты светловолосую головку. Встаю за ее спиной и не знаю, что делать. Машка меня не видит. Она болтает с какой-то девицей, смеется над шутками худосочного крючка с жиденьким хвостом рыжеватых волос.
- Дима, - я оборачиваюсь и смотрю на брюнетку, не понимая, что ей от меня надо. Куда ты рванул? Идем, - она призывно смотрит на меня, пытаясь утянуть обратно, но я стряхиваю ее руку.
- Уйди, малыш, - прошу я. Ничего не выйдет.
- Дима
- Свали! я не хочу быть грубым, но не могу удержать эмоций.
Меня распирает от противоречивых чувств. Гнев, обида, радость, снова гнев. На нее, на Светлову. За то, что предала, за то, что бросила, за то, что она здесь, и за то, что она так умопомрачительно красива. Мое сердце грохочет в ушах, заглушая музыку, лицо горит, руки начинают подрагивать от волнения, и я сжимаю их в кулаки. Я не знаю, что делать, но продолжаю стоять и смотреть на нее. И стою до тех пор, пока она не оборачивается, чувствуя мой пристальный взгляд.
Машка превращается в соляной столб, как и я. Кажется, само время останавливается, закрывая нас в вакуум застывших секунд, минут, самой вечности. У нее огромные глаза, в которых застыли испуг и недоверие. Она тоже не может осознать, что я здесь. Я заставляю себя сделать первый шаг, медленный, тяжелый, неотвратимый. Второй дается легче. Подхожу к ней, хватаю за руку и дергаю на себя. Она так ошеломлена, что не сопротивляется.
Я вытаскиваю Машку на свет и жадно всматриваюсь в ее лицо.
- Дима, - это единственное, что она успевает прошептать, а дальше планку срывает.
Жадно впиваюсь в ее приоткрытые губы, целую остервенело, вкладывая в поцелуй все, что сейчас кипит во мне. Она сначала все такая же замороженная, но проходит бесконечная минута, и руки сплетаются на моей шее. Дальше все происходит так быстро, что ни я, ни она не можем угнаться за стремительным развитием событий. Я тащу ее на улицу, мы запрыгиваем в первое попавшееся такси и мчимся ко мне, едва не раздевая друг друга еще в машине. Водитель совершенно спокоен, что он только не видел, забирая пассажиров из ночного клуба.
Дома я не с первого раза попадаю ключом в замочную скважину, просто не могу оторваться от Машки. Но вот дверь открывается, и мы вваливаемся в мою, пока еще съемную, квартиру. Я беру ее тут же, в прихожей. Остервенело вонзаюсь в это желанное и все еще не забытое тело. Продолжаем в комнате, уже более обстоятельно, но не менее жарко. А когда Машка засыпает, я прижимаю ее к себе так, словно боюсь, что все это может оказаться сном. Все разговоры оставлены на утро. Потом, все потом. Уже засыпая, я шепчу ей в затылок: