— Находясь Вегасе ты отчитался своим братьям о принцессе Братвы? — спросила она после почти минуты молчания.
Все больше и больше людей собиралось вокруг костра, усаживаясь на разложенные вокруг него поленья, и аромат копченых ребрышек теперь безошибочно доносился до моего носа. Вокруг играла музыка, красочная смесь хитов последних нескольких лет, потому что вкусы в лагере сильно различались.
— Не так уж много, о чем можно было бы сообщить, не так ли? — она пожала плечами и посмотрела на меня так, словно не поверила. — Я не знаю, почему ты здесь. Ты загадка, как и причины, по которым ты ищешь моей близости.
— Кто-то слишком самоуверен. Может, я просто хочу насладиться острыми ощущениями гонок.
— Большое совпадение, что ты присоединилась к гоночному лагерю, который находится на территории Каморры. У тебя история с нами, и у твоего отца тоже.
— Что ты знаешь о моей истории с Каморрой? — резко прошептала она.
Впервые в ее прекрасной маске появилась трещина. До сих пор она не была слишком эмоциональна.
Ее вспышка застала меня врасплох, но я сохранил хладнокровие. Я пожал плечами.
— Я знаю, что твоя мать работает шлюхой в одном из наших борделей.
Динара замерла, медленно опуская стаканчик с губ. На ее лице отразилось явное недоверие.
— Моя мать мертва.
Ее голос звучал... испуганно и радостно одновременно.
— Нет, не мертва. Она жива и работает на нас в Лас-Вегасе.
Динара, нахмурившись, отвела взгляд. Опустошила стаканчик и поставила его на капот. Я хотел бы, чтобы она позволила мне увидеть ее глаза, но она старательно скрывала их, не желая, чтобы я увидел ее эмоции, но остальная часть ее тела дала мне намек на ее смятение. Ее руки дрожали, когда она полезла в карман и достала косяк. Она закурила и глубоко, прерывисто затянулась.
— Ты уверен?
Знакомый сладкий аромат марихуаны просочился в мой нос, и глубокая жажда поселилась в моем теле. Я отказался от более тяжелых наркотиков во время пребывания в Нью-Йорке после того, как Лука сломал мне несколько ребер, обнаружив меня под кайфом. Но отказаться было труднее, особенно потому, что многие курили их на вечеринках после гонок и барбекю.
Быть может, мне следовало отступить, но по какой-то безумной причине Римо хотел, чтобы я рассказал ей. Рискую ли я его жизнью или жизнью Динары, делясь этим с ней? Но отступать было поздно.
— Да. Я виделся с ней несколько раз за эти годы.
Это было преувеличением. Я никогда с ней не общался, только видел мельком. Я почти ничего не помнил о ней, даже если она была такой же красивой, как ее дочь. Она туманная тень, на которой я не могу сосредоточиться.
— И тоже трахнул, если она одна из ваших шлюх?
Я поморщился.
— Нет.
Динара закатила глаза.
— Не притворяйся возмущённым. Я знаю, как все устроено. Гангстеры часто прибегают к услугам шлюх, и многие из них даже теряют свою девственность. Я знакома с этим бизнесом. Братва и Итальянская мафия не так уж сильно отличаются друг от друга.
То, как она произнесла Братва, почти заставило меня оценить это слово.
— Я не трахал твою мать, Динара. У меня нет привычки спать с каждой доступной киской.
Но я не мог говорить за своих братьев. Римо определенно трахал ее в прошлом. Я не был уверен насчет Нино и Савио, но последний совал свой член в кого-нибудь, прежде чем Джемма связала его.
Динара кивнула, но ничего не ответила. Она выглядела расстроенной. Дима оттолкнулся от машины и стал медленно идти. Настоящий защитник. Мне хотелось надрать его задницу. Выражение его лица было не как у телохранителя, но и не как у брата.
Она вскочила на ноги и уронила косяк, прежде чем наступить на него. Я почувствовал острую боль, которую старался игнорировать.
— Мне нужно покинуть лагерь и вернуться в Чикаго.
Я покачал головой и тоже встал.
— Завтра вечером начинается первая гонка семидневного цикла. Вы оба должны быть здесь во второй половине дня, чтобы подготовиться. Если вы пропустите первую гонку, вы не сможете присоединиться к ней позже. Каждый заезд строится на предыдущем. А если вы пропустите семь гонок, ваши шансы остаться в лагере близки к нулю.
Я не хотел, чтобы Динара исчезала так скоро. Я хотел удержать ее рядом, чтобы узнать больше о ее истории и о ней.
— Я вовремя вернусь, — отрезала она и двинулась прочь.
Я коснулся ее руки.
— Мы почти в 2253 километрах от Чикаго.
Она сардонически улыбнулась мне через плечо.
— Не волнуйся. Я не пропущу завтрашнюю гонку. Мы еще не закончили, Адамо.
С этими словами она ушла, а я остался смотреть ей в спину, гадая, были ли ее последние слова предупреждением или обещанием.
Дима поспешил ко мне.
— Что за...
— Мне нужен частный самолет из Солт-Лейк-Сити через тридцать минут.
Дима уставился на меня. Он открыл рот, но я была не в настроении говорить.
— У меня нет времени на вопросы. Возьми самолет. Нам нужно улетать прямо сейчас. Мы доедем на моей машине.
Дима не стал выпытывать у меня больше информации. Вместо этого он достал свой мобильный и потянул за несколько ниточек с контактами, прежде чем коротко кивнул.
— Сделано.
Мы сели в машину, и я нажала на газ. Нам нужно поторопиться, если мы хотим добраться до небольшого частного аэропорта вовремя. Он находился прямо за пределами Солт-Лейк-Сити.
Была половина шестого, так что, если все пойдет по плану, мы сядем в самолет около шести.
— Что происходит, Динара? Ты в опасности? Тебя что-то огорчило в словах Фальконе?
Огорчение даже не начало скрывать мои чувства по поводу новостей, которые сообщил мне Адамо. Моя мать жива. В течение многих лет я думала, что она мертва. Все заставили меня поверить, что ее нет в живых.
Мои пальцы на руле сжались еще сильнее, пока не стало больно. Сейчас у меня не было настроения для разговоров. Моя голова была полна беспорядочных мыслей, гроза медленно нарастала и собиралась выпустить свою разрушительную силу. Глубоко внутри меня, моя темная жажда начала свое соблазнительное пение, зов сирены, которому я сопротивлялась уже десять месяцев.
Дима перестал разговаривать со мной до конца поездки, и когда мы подъехали к аэропорту, до запланированного вылета оставалось всего пять минут, я вздохнула с облегчением. После того как мы с Димой сели в частный самолет и расположились на сиденьях лицом друг к другу, стюардесса подала нам напитки и закуски.
— Полёт может оказаться непростым. Над Чикаго назревает гроза.
Я быстро улыбнулась ей.
— Это прекрасно.
Явно озадаченная моим ответом, она извинилась. Я взяла стакан и потягивала джин с тоником, пока самолет не взлетел, и вскоре мы уже оказались в воздухе.
Дима не сводил с меня глаз.
— Ты не скажешь, что случилось ?
— Ты знал о моей матери ?
Если Дима и понимал, о чем я, то хорошо это скрывал. Его светлые брови сошлись на переносице.
— А что с ней?
Проблема состояла в том, что Дима человек моего отца и всегда им будет. Иногда он нарушал правила ради меня, но, в конечном счете, он никогда не предаст моего отца.
— Что она все еще жива, а не мертва, как говорил мой папа.
Дима покачал головой.
— Откуда ты знаешь? Адамо вбил тебе в голову данную мысль?
Я наклонилась вперед, прищурившись. Что-то в его голосе было не так. Наша тесная связь делала хранение секретов друг от друга трудным делом.
— Ты знал ? Зачем Адамо лгать о чем-то подобном ?
— Потому что он и его братья мастера манипуляции. Они враги, даже если ты сблизишься с Адамо.
— Я ни с кем не сближусь, — процедила я сквозь зубы, но не могла отрицать взаимное влечение между мной и Адамо. Я заметила, как он разглядывал меня, а я не раз смотрела на него. — Что они могут получить, заставив меня поверить, что моя мать жива?
Дима откинулся на спинку сиденья и уставился в окно. Может, он выигрывает время? Едва заметное напряжение проникло в его тело, но я не была уверена, было ли это потому, что он знал больше о моей матери или потому, что ревновал к Адамо.
— Возможно, они надеются, что ты появишься в Вегасе, чтобы найти ее. Это может оказаться ловушкой, чтобы ты попала к ним в руки. Римо Фальконе не в первый раз похищает высокопоставленную девушку.
— Если бы он хотел похитить меня, то мог бы попросить об этом Адамо. И сомневаюсь, что Адамо единственный гонщик, имеющий тесные связи с Каморрой. Ему не пришлось бы заманивать меня в Вегас, чтобы добраться до меня.
Дима сжал губы и старался не смотреть в мою сторону. Я поднялась с места и села рядом с ним. Его взгляд встретился с моим.
— Дима, — сказала я тихо, умоляюще и положила свою руку поверх его, лежащей на подлокотнике. — Если ты знаешь, ты должен мне сказать. Мне нужно знать. Ты же знаешь, что я должна знать.
Лицо Димы, которое обычно состояло из сплошных жестких линий, словно произведение искусства кубизма, смягчилось.
— Динара.
То, как он произнес мое имя, напомнило мне о нашем прошлом. Он повернул руку и сомкнул пальцы вокруг моей ладони. Я сглотнула. Я не хотела использовать чувства Димы, или какие бы чувства он не испытывал, ради получения желаемого, но эта правда может изменить все. Мне нужно знать.
— Скажи мне, — взмолилась я.
Он наклонился чуть ближе, словно собирался поцеловать меня. Я напряглась. Я не хотела отталкивать его. В этом не было необходимости. Дима осмотрел мое тело и отодвинулся на несколько сантиметров. Его пальцы на моих ослабли, и улыбка стала болезненной.
— Что ты будешь делать с правдой?
— То же самое, о чем я всегда мечтала, покончу с этим.
— И отомстишь, — тихо произнёс Дима. — Я не уверен, что ты найдешь завершение на том пути, по которому двигаешься.
Месть была ежедневным делом в наших кругах. Каждый мужчина жил и дышал, ради мести, если с ним поступили несправедливо, но девушки должны были позволять другим решать свои проблемы, как беспомощные дамочки в беде.
— Дима.
Мой путь — мое дело. Если придется, я пойду одна. Дима откинул голову назад.
— Она жива. Фальконе сказал тебе правду.
— Почему ты солгал мне? — обиженно спросила я.
Дима мой ближайший напарник. Мы делились всем, или, по крайней мере, я так думала.
Дима склонил голову набок.
— Потому что твой отец приказал мне лгать тебе и потому что я хотел защитить тебя.
— Мне не нужна защита от правды!
Я встала, не в силах усидеть на месте. Я начала расхаживать по проходу, мой пульс бешено колотился. Крошечная часть меня сомневалась после слов Адамо, но теперь правда ярко сверкнула передо мной. Сейчас настала моя очередь принять это и решить, как действовать дальше.
— Это мое право решать, что делать с правдой. Мое чертово право.
Дима кивнул.
— Твой отец может не согласиться. Он придет в ярость, если узнает, что я тебе рассказал.
— Не ты, а Адамо.
Дима горько усмехнулся.
— Твой новый герой.
Я сверкнула глазами и опустилась на сиденье.
— Адамо не герой этой истории. Ни ты, ни мой отец тоже. Я стану героиней своей истории.
Я перевела взгляд на окно, любуясь мрачным небом, которое трагически соответствовало моим эмоциям. Вскоре облака сгустились, и на самолет хлынул дождь. Я провела ладонями вверх и вниз по бедрам, задерживаясь на знакомых шрамах. Зов сирены теперь звенел у меня в крови. Моя темная жажда была сильным противником, моим величайшим врагом, но также бальзамом и другом в самые тяжелые часы. Он сделал невыносимое терпимым, хотя бы на несколько часов.
— Ты сильнее его, — сказал Дима в тишине.
Он слишком хорошо знал язык моего тела. Я коротко кивнула.
— Я сильнее, чем вы с отцом думаете.
За тридцать минут до предполагаемого времени посадки я схватила сумку с моей одеждой для Чикаго и пошла в туалет переодеться. Это вошло у меня в привычку, что, когда я возвращалась домой, я отказывалась от своего стиля и свободы и становилась такой, какой хотел и нуждался во мне отец.
Черный лимузин ждал нас, когда мы приземлились в аэропорту Братвы за пределами Чикаго. Я молча села в машину и без слов поехала. Вскоре после того, как мы сели в самолет, я отправила отцу сообщение о своем прибытии. Судя по отсутствию удивления, Дима сообщил ему раньше меня.
Мы не въехали в Чикаго. Отец купил четыре акра земли в тридцати двух километрах от Чикаго, потому что дом, который он задумал, нуждался в пространстве. Позолоченные ворота распахнулись, когда мы подъехали к ним. Длинная подъездная дорожка с садами, напоминающими Версаль, вела к великолепному бело-голубому особняку. Потребовалось почти два года, чтобы построить этот уменьшенный вариант дворца Екатерины Великой, который мы с папой много раз посещали в Санкт-Петербурге.
Мне было интересно, дает ли это отцу ощущение дома, живя в таком особняке, или это только напоминает ему, чего ему не хватает. Иногда тяжелее жить с меньшей версией того, по чему мы скучаем, чем лишиться этого полностью.
Лимузин припарковался у подножия величественной лестницы, ведущей к парадной двери, где меня уже ждал папа в своем обычном темном костюме. Кто-то из персонала открыл мне дверцу, и я вышла из машины. Мне всегда требовалось несколько секунд, чтобы обрести равновесие на каблуках цвета шампанского после нескольких дней или недель жизни в ботинках. Я разгладила шелковое и кашемировое платье, подходящее к моей обуви, и направилась к отцу. Дима держался позади, но жесткий взгляд, который послал ему отец, обеспокоил меня.
Папа улыбнулся, но улыбка была натянутой, словно невидимые нити натянули лицо. Дима, должно быть, предупредил его о том, что я знаю. Мне хотелось возненавидеть Диму за то, что он шпион моего отца, а не доверенное лицо. Я боялась того дня, когда ему придется выбирать, между нами, и я потеряю его навсегда. Возможно, это еще одна причина, по которой я разорвала наши отношения.
Как только я подошла к нему, папа заключил меня в объятия. Я прижалась к его высокому, сильному телу, вдыхая знакомый запах лосьона после бритья. Он отстранился, обхватив мои щеки своими большими ладонями, и нежно поцеловал каждую из моих щек.
— Ты отлично выглядишь, Катенька.
Я не улыбнулась, только посмотрела в бледно-голубые глаза отца. Ему было всего под сорок, он был одним из самых молодых Паханов, и его светлые волосы все еще хорошо скрывали седые пряди.
— Динара, — поправила я, хотя знала, что он не станет называть меня по имени.
Когда я перестала называть себя Екатериной, названной в честь Екатерины Великой — еще одна причина, по которой отец решил построить ее дворец, — он был убит горем и продолжал называть меня Катенькой. Теперь я редко поправляла его и не носила ту одежду, которую предпочитала, находясь рядом с ним.
Я всегда выбирала платья или юбки светлых тонов, потому что ему нравилось видеть меня в таком образе. Екатерина, в конце концов, подразумевала чистоту, и он хотел видеть меня при свете, а не спотыкающуюся о темноту, которая осталась глубоко внутри меня. Он обнял меня за плечи и повел в великолепное фойе с зеркальными стенами, украшенные белым и золотым декором.
— Где Юрий и Артур ?