Я дернула ремешок сумки, стянула её с плеча, отбросила на кресло. Расстегнула пуговицу черного своего тренча, затем другую. Делаю это медленно, не тороплю события, наслаждаюсь.
Селим наблюдает и не двигается. Смотрит, испепеляет взглядом. Именно этого я добиваюсь. Чтобы он безумно меня хотел.
Я скинула плащ и сделала два шага к Селиму. остановилась напротив, положила ладони ему на грудь. Плавно провела по пиджаку. Ладони нырнули под его борта.
Пиджак был расстегнут, оставалось только его снять. Я потянула и сама сняла. Селим подчинялся моим нежным, но уверенным действиям.
Я улыбнулась. Снова он передо мной и снова мои ладони у него на груди. Теперь пальцы мои расстегивают пуговицы рубашки. Одну за другой. Неторопливо. Словно каждая пуговица открывает дорогу к тайне, которую мы скоро постигнем вдвоём.
Нам уже некуда торопиться. Мы на той самой точке, отсчёт от которой будет правильным.
Когда последняя пуговица рубашки была расстегнута, пальцы мои легли на бляшку ремня. Я не слишком хорошо разбираюсь в этих застёжках, поэтому что-то там стала неправильно дергать, Селим улыбнулся молчаливо расстегнул и вытащил ремень из брюк.
Дальше крючок и молния.
Я остановилась на мгновение и продолжила его раздевать. Опустила вниз брюки. Тронула под икру каждую ногу Селима и он поднял, высвободил из штанин. Теперь я снова вернулась к рубашке. Потянула её с его плеч и сняла.
Остановилась, посмотрела на грудь, провела пальцами. Он вздохнул глубоко, сдержанно.
— Я буду нежной, — сказала и посмотрела ему в глаза.
— Хорошо, — он кивнул.
Я тронула его бедро, провела ладонью по ноге и коснулась возбуждённого члена в трусах.
Селим снова глубоко вдохнул, а потом выдохнул, замирая и вздрагивая.
— Подожди, сказал он и я остановилась.
Он тронул подол моего платья и потянул его вверх. Стянул с меня платье, бросил на кресло. Теперь мы только в белье.
Я положила ладонь на член, провела по нему, и Селим проговорил:
— Я очень тебя хочу, не мучай меня Элиза.
— Ладно, — я потянулась и начала расстёгивать бюстгальтер.
Но Селим сделал это за меня. Расстегнул и сразу накрыл ладонями освободившуюся грудь.
— Элиза, я так долго этого жду.
После этих слов… всё перестало быть медленным. Я быстро положила ладони на его, сжала пальцы, придавила к своей груди.
— Я тоже, — проговорила, едва сдерживаясь, чтобы не сказать что-то ещё.
Больше мы не ждали, он толкнул меня на кровать, сам упал сверху. Я обхватила его, не желая верить, не желая отпускать.
Он впился губами в мои губы и быстрым движением стянул с меня трусы. А я начала стягивать трусы с него. Это происходило всё так торопливо, что никто из нас уже не думал ни о чём кроме как поскорее слиться.
Он направил член, я раздвинула ноги и член проник в моё влагалище, заставляя нас вздохнуть от неземного удовольствия, от чувственной дрожи, которую мы оба ощутили в этот момент.
Это — самое первое проникновение нашей любви.
Её новизна, возрождение. Стремление пересказать её снова, но по-другому.
Этот что-то такое, что случается один раз за много дней или месяцев, а может и лет. Редкое, исключительное, важное. То без чего невозможно любить.
Движение ещё, и я не в силах разжать объятий, я горю. Это костёр любви. Нашей любви. Поцелуи наши жадные. Поцелуи любящих до безумия людей.
— Элиза, я так скучал по тебе. Я люблю тебя, слышишь, Элиза люблю тебя.
— Я люблю тебя, — говорю, повторяю, шепчу. — Люблю тебя, люблю.
Тесно. Как тесно, как жарко. Это не я горю это горит в наших телах, новое чувство. Его костёр и мой стали не двумя кострами, а одним единым.
Каждое его движение во мне, мой ответный импульс. Продолжение этого движения я сама. Он придавил меня своим телом и я не хочу никогда из-под него выбираться. Хочу остаться под ним навсегда.
Обхватила, давлю, тяну. Не отпущу. Отставлю. Разрешаю. Какой есть, весь мой.
Его руки сильные, страстные, смелые, показывают любовь. Ласкают. Губы на моих губах, без устали, без конца и края. Нежность, да это нежность.
В этот момент мне казалось, что ничего не было до этого момента, ничего. Только сейчас, вот в эти мгновения, начинается. Мы всё исправили. Начинается моя новая с ним жизнь.
Стон мой несдержанный, бесконечный. Не слышу себя, но чувствую. Одно дыхание на двоих. Безумное проникновение друг в друга.
Чувствую его стремление показать мне любовь. Исполнить мои желания. Знаю теперь так и будет. Уверена в этом.
Выгибаюсь от неистовой силы, которая забирает в свой сладостный плен.
А потом замираю в объятьях Салима. В любимых объятьях своего мужа.
62
— Это было прекрасно, — он гладит моё плечо, иногда давит на него, прижимая меня к себе ещё сильнее.
Сегодня я ощутила на себе его настоящую любовь ко мне. И сама почувствовала, как люблю. Это состояние, которому поддаешься неосознанно, оно приходит само, вторит, отдаёт столько же сколько и получает. Только сейчас я это почувствовала.
— Да прекрасно, — вторую Селиму.
Он водит пальцем по моей ладони, трогает, сжимает легко.
Мы лежим обнявшись. Моя голова на его плече. Одна рукам моя лежит на животе, как раз у того места где затянувшийся маленький шрам. Ладонь словно стережет, оберегает. Рана на теле Селима это печать поставленная судьбой. Случаем, от которого всё пошло по-другому.
Я прижимаюсь к его телу, словно боюсь, как бы это не закончилось. Хочу, чтобы мы бесконечно лежали тут вместе. Ни о чём не тревожась. Только мы вдвоём. А что там снаружи неважно. Как не хочется, чтобы это заканчивалось.
— Ты изменила меня, — сказал Селим.
Я смотрела в потолок на резные, вычурные светильники.
— Это Хорошо или плохо?
— Это хорошо.
Я улыбнулась. Да, что может быть лучше такого влияние. Оно нравится мне самой.
— А ты заставил меня бороться.
— Да знаю, но я не виноват.
— А кто виноват?
Он вздохнул.
— Виновата природа.
— Ты мне расскажешь?
— Сейчас?
— Почему нет.
— Я бы не хотел…
— Ну пожалуйста.
— Здесь замешана…
— Женщина?
— Да, вернее девушка.
Я привстала, глянула в его лицо, а он посмотрел на меня.
— Теперь я боюсь. Это та, что с ребенком?
— Да.
— Ты ее любишь? — спросила шутливо, совершенно точно зная ответ.
Он усмехнулся.
— Нет, я люблю тебя.
— Но раньше был в неё влюблён?
— Это было так давно, что я уже этого не помню. Мне было тринадцать, а ей кажется около девяти.
— Ого.
— Да нет, это не то, что ты думаешь, я просто был в нее влюблён. Детская любовь. А она любила моего брата. Мы с ним соперничали. Но она всегда его любила.
— Ничего себе.
Наверное, в моём голосе почувствовалась ревность. И чтобы успокоить её Селим положил ладонь мне на плечо, потянул к себе и поцеловал меня в макушку.
— И что между вами теперь?
— Ничего, она вышла замуж за моего брата, а я уехал учиться и все. Но вспоминал ее. Вспоминал и злился. Я был зол и мне было все равно на чувства других. Понимаю сейчас, что это было глупо. Тем самым я ограничивал себя, отодвигал, отметал любое другое чувство.
Я понимала, он многое не договаривает. Но лезть глубоко в его тайны не хотелось. Глупо ворошить прошлое, которое он пытается забыть.
— Прошло столько времени, — только и могла сказать.
— Пару лет назад брат мой умер и с тех пор моя мать требует, чтобы я женился на… жене моего брата.
Он старается избегать, не произносить её имя. И снова укол моей ревности.
— Но почему? — заглядываю в его лицо, в попытке уловить забытую любовь не ко мне а к ней.
— Так принято у нас в семье.
— Странный обычай.
— Они требовали, а я уже не хотел ее. Перегорел и я был зол.
— Но если зол, то не перегорел?
— Это по привычке. Я просто привык быть таким, пока не встретил тебя.
— Меня?
— Да.
Слышать такое приятно.
— И что я сделала, чтобы тебя изменить?
— Ты не подчинилась моей злости.
— Но я не могла.
— Ты открыла мне что-то новое. Чего раньше не понимал.
— Хорошее?
— Да хорошее.
— Значит теперь всё у нас будет хорошо?
Он снова потянул меня к себе.
— У нас будет все прекрасно.
63
Поцелуй будет меня. С улыбки и с поцелуя и объятий начинается вот уже который день.
Оказывается счастье, это — проснуться, потянутся и почувствовать на щеке поцелуй любимого.
— Просыпайся соня, — ладонь скользнула по телу.
Я выгнулась, прижимаясь к телу любимого и открыла глаза.
Повернулась и встретилась с ним лицом к лицу. Губами потянулась к его губам.
— Люблю тебя, — тихо сказал он.
- И я тебя.
Нежность. Мне ведь много не нужно. Обыкновенная человеческая нежность. Пусть когда утихнет страсть останется нежность. Утренняя или вечерняя, постоянная. Всё равно.
Каждое утро мы встаём с кровати в своей новой квартире, принимаем душ, чистим зубы. Говорим о чем-то, выпиваем утренний кофе и едем на работу.
Я провожаю Селима или он провожает меня. Как получится. Но всегда кто-то из нас кого-то провожает.
В холе бизнес центра мы прощаемся. Молча, жмём друг другу руки. Смотрим друг на друга долго с нежностью, с желанием через пару-тройку часов встретиться вновь.
Я иду к себе в магазин модной одежды, а Селим идёт к себе на третий этаж. Там находится офис его фирмы. Иногда или он или я берём трубку телефона и звоним, чтобы снова сказать о своей любви.
Я подхожу к окну кладу на стекло ладонь, посылаю привет моему любимому. Он делает то же самое.
Иногда прямо среди рабочего дня мы садимся в машину и едем на берег озера за городом. Бродим по берегу, кидаем в воду камни. Или стоим обнявшись, глядя на водную гладь.
Сегодня мы тоже приехали сюда. Селим захотел.
Уже прохладно. Ветрено. Я катаюсь в куртку, запихиваю ворот поглубже. Прячу в ворот лицо.
Селим стоит, смотрит на горизонт. Что-то тревожит его. Что за мысли его беспокоят?
— Селим ты сегодня мрачный, — встала близко, иногда посматриваю в его лицо.
Захочет, скажет.
Он молчит. И я больше не спрашиваю ничего. Тоже смотрю вдаль.
— Мне нужно уехать. Ненадолго. Но я не могу взять тебя с собой, — говорит, не поворачивая головы.
— Что-то случилось? — я беспокойно повернулась.
— Да, моя мать больна. Она хочет, чтобы я приехал, — угрюмо произносит он.
— Ну конечно, я понимаю. Если надо, то нужно поехать.
— Я не хочу ехать, но я должен.
— Да ты должен, — повторяю, но тоже не хочу, чтобы он уезжал.
Он подошёл ко мне совсем близко, обнял.
— Ты не должна волноваться.
Когда он прижал меня к себе, так захотелось сказать ему то, что я почувствовала сегодня утром. Но я промолчала. Побоялась, вдруг если услышит, забеспокоился. Лучше скажу ему обо всем потом, когда вернётся.
Не стоит мешать хорошие новости с плохими. А моя новость очень хорошая.
На следующее утро он уехал. А я пошла к врачу, чтобы удостовериться и подтвердить беременность.
64
А потом — пугающая тишина.
Он уехал и пропал. А я не знала что думать, куда звонить, куда бежать.
На третий день неизвестности, после работы поднялась к нему в офис, спросила у секретаря, не звонил ли Селим. Она сказала, что так же, не имеет с ним связи, но когда уезжал, дал указание — не беспокоить.
Это уже совсем странное.
То есть ей он дал такое указание, а я должна волноваться.
Вечером особенно плохо. Понимать, что во мне растет новая жизнь, дочь или сын и не иметь возможности сообщить об этом его отцу.
Что только я не передумала. Чего только не представила.
А если Селим уехал навсегда и никогда больше не вернётся?
Если они заставили его остаться, шантажируют болезнью матери?
А может он сам решил…
Ничего хорошего в голову не приходило. Только плохое.
Прошла неделя. За ней другая. Состояние мое стало ухудшаться, сильный токсикоз изнурял меня. Я оставила магазин на продавцов и почти там не появлялась.
От Селима, никаких вестей.
Из квартиры я перебралась к маме. Хотя бы на время, пока рядом нет Селима, самочувствие моё не улучшится.
Мама действительно очень помогает. А я почти всё время лежу, не могу даже приготовить себе яичницу. Слабость и тошнота без конца.
В конце второй недели звонок в дверь заставил проснуться.
Мама ушла на роботу и мне пришлось встать, потому что я не шла открывать, а звонок всё повторился. Кто-то настойчиво звонил в дверь.
В полусонном состоянии, почти не понимая что делаю, я пошла открывать.
Щёлкнул замок, дверь открылась и я чуть не вскрикнула — на пороге Селим
Я почти упала в его объятья. И я сразу в первую же секунду зарыдала. Так мне было тяжело и обидно. Слёзы это мой упрёк за его долгое отсутствие.
— Ну Элиза, я здесь с тобой, — утешает, гладит, обнимает. Прижимает к себе.
Но я не соображаю, просто стою уткнувшись в его куртку и плачу.
— Не плачь. Все хорошо, я уже здесь.
Сквозь слезы тянусь к нему, трогаю лицо. Вижу, оно грустное и я понимаю почему.
— Как она? — спрашиваю, но уже чувствую ответ.
— Она умерла, — говорит спокойно.
И я понимаю, почему так долго его не было. Прощаю молчание, прощаю всё.
Не знаю говорить сейчас или нет? Наверное, ещё не время?
Но Селим смотрит на меня внимательно. Изучает моё лицо, пытливым взглядом.
— Элиза, что с тобой, ты заболела? — а я плачу, мотаю головой, стираю слёзы и улыбаюсь. Улыбка сама появляется на губах.
— Нет Селим, я не заболела.
— Но ты такая бледная.
И тут я не выдержала:
— Просто я беременна.
Он смотрит мне в глаза, а потом обхватывает и прижимает так сильно, что кажется сейчас задавит.
— Элиза, Элиза, — повторяет, целует волосы, лоб, щеки, губы. — Моя дорогая, любимая. Спасибо тебе спасибо.
Обхватили друг друга, замерли и долго стояли обнявшись, думая каждый о своём. Но чувствую, у каждого из нас, своё — это значит общее.
Я понимаю, будет нелегко. Селим человек сложный, закрытый. Открывается иногда, чтобы снова скрыться в своей таинственной раковине.
А я согласна на такого Селима. И даже согласна бороться, если вдруг когда-нибудь он снова станет холодным. Я постараюсь делать так, чтобы этого никогда не случилось.
Очень постараюсь.
КОНЕЦ