— Куда ты торопишься? А завтрак? — спрашивает она.
— Совсем нет времени, у меня встреча, а я опаздываю, — лгу, надевая ботильоны.
Выбегаю на улицу и замечаю, что мой водитель уже ждет в машине. А это проблема, если я попрошу его довести меня до дома Егора, он обязательно доложит Давиду. Прошу отвезти меня на работу и побыстрее. По дороге пишу Егору сообщение, прося напомнить адрес. На работе раздаю указания и с деловым видом лгу администратору, что у меня очень много дел, а на самом деле дожидаюсь, когда уедет мой водитель, и вызываю такси.
Подъезжаю к дому Егора и буквально выпрыгиваю из машины, потому что он ждет меня на улице, куря возле своего подъезда. Раньше я ненавидела запах сигарет и самих курящих людей, а сейчас мне даже нравится, как его чувственные губы втягивают густой дым и медленно его выпускают. Егор видит меня и порочно улыбается, словно я попалась.
— Привет, — ухмыляется он, подхватывая меня за талию.
— Привет, — киваю, и Гор утягивает меня в подъезд. Мы проходим в его квартиру, и в нос сразу же бьет запах свежего кофе и сдобы. В квартире играет музыка, на кухонной стойке уже стоит выпечка, сыр, ветчина, фрукты, джем, масло и сок. Он сумасшедший — так много еды на завтрак!
— Нет, — усмехается он, не позволяя сесть на высокий стул. — В моей квартире будем завтракать по моим правилам.
— И каковы правила? — спрашиваю, выгибая брови, и все же ворую кусочек сыра.
— Раздевайся! — уверенно заявляет он и снимает с себя футболку, оставаясь в спортивных штанах. — В моей квартире завтракают только раздетыми.
Гор хватается за края моей туники и ловко снимает через голову и аккуратно вешает ее на стул. Потом он расстегивает мои брюки и спускает их с ног, оставляя меня в белом комплекте белья.
— Ты же понимаешь, что я сегодня не выпущу тебя из этой квартиры?
Мне так нравится его наглая ухмылка. Киваю в ответ, начиная водить пальцем по его тату на плече. Вскрикиваю от неожиданности, когда Егор подхватывает меня за талию и сажает на стойку рядом с едой. Сам садится на стул, разводит мои ноги, ставит между ними чашку с кофе, а вторую вручает мне в руки. А потом и вовсе хватает меня за щиколотку и ставит мою ногу себе на плечо.
— Прекрасный вид с утра, — довольно сообщает, отпивая кофе. Беру пончик, но Гор забирает его. Отщипывает кусочек и подносит к моим губам. — Еще одно правило — мы кормим друг друга, — сообщает, и я покорно съедаю кусочек из его рук и вожу пальчиками ноги по его плечу. Гор поворачивается и начинает целовать, мою ногу, пока я запиваю пончик кофе.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты невероятно сексуальна?
— Нет, — отщипываю кусочек, пачкая пальцы в шоколаде, и подношу к губам Егора. Он съедает и тут же всасывает мои пальцы, слизывая шоколад.
— Это самый необычный завтрак к моей жизни, — сообщаю ему.
— И в моей тоже, хочу каждое утро такой, — его голос становится бархатным, а мое дыхание сбивается.
Это не просто завтрак, это самая умопомрачительная прелюдия в моей жизни. Медленно скармливаем друг другу ещё один пончик и допиваем кофе. Я уже возбуждена, низ живота ноет в приятном предвкушении. Трусики намокают, когда мой прекрасный мерзавец намеренно капает джемом на мою ногу и слизывает его. Он опускает взгляд на мои трусики и довольно усмехается. Все слишком медленно. Прелюдия затянулась, а мне хочется всего и сразу. Я вообще себя не узнаю рядом с Егором. Его тело, чувственные губы, мышцы и татуировки сводят меня с ума. Ставлю вторую ногу на его плечо, беру джем, наслаждаясь тем, как он замирает, внимательно за мной наблюдая. Окунаю два пальца в банку, подношу к губам и намерено капаю джемом на грудь рядом с кромкой бюстгальтера и на живот.
— Ой, — наигранно удивляюсь, чувствуя, как он сжимает руки на моих щиколотках.
— Какая плохая девочка, — немного злобно усмехается Егор, вызывая во мне волну мурашек.
Хочу свести ноги, чтобы унять возбуждение, но он не позволяет, хватаясь за мои колени. Егор наклоняется, проводит языком по моему животу, слизывая джем, поднимается поцелуями выше, вызывая стон.
— Да, Анита, стони громче, сегодня я хочу тебя слышать, — хрипло шепчет в мою кожу.
Встает и слизывает джем с груди, расстёгивая мой бюстгальтер. Рядом на столе начинает настойчиво выбривать его телефон, Гор не обращает внимания, я тоже, потому что его наглые губы уже втягивают в рот сосок. Прогибаюсь со стоном, когда поцелуй переходит в укус, тело становится чувствительным, мир опять плывет перед глазами. Задеваю рукой какую-то чашку, она падает на пол, разбивается, но нам все равно, как и на звонящий телефон. Гор тянет меня за бедра, прижимая к своему уже твердому члену, и я начинаю об него тереться, словно голодная самка, чувствуя, как меня уже трясет от возбуждения.
— Бл*дь! Это какое-то проклятие! — рычит Егор, отстраняясь от меня, а я ничего не понимаю, слежу осоловелыми глазами, как он берет телефон и отвечает на звонок, но не опускает меня, а закидывает мою ногу себе на бедро и удерживает ее, вжимаясь пахом в мои мокрые трусики.
— Да! — недовольно кричит в трубку продолжая смотреть на мою вздымающуюся грудь.
Он долго слушает и стискивает челюсть, кажется, даже немного бледнеет. Сначала сжимает мое бедро, а потом отпускает, аккуратно ставит мою ногу на стул и отходит к окну.
— В какой она больнице? — спрашивает у собеседника и скоро сбрасывает звонок.
Я уже понимаю, что случилось что-то не очень хорошее, поэтому слезаю со стола, обтираю салфеткой грудь и быстро одеваюсь, а Гор так и стоит у окна, смотря куда-то вдаль. Я вижу, как напряжены его мышцы и сжимаются кулаки. Подхожу к нему сзади, обнимаю, обвивая руками торс, и прижимаюсь щекой к голой спине.
— Что случилось? — тихо спрашиваю, касаясь губами его кожи.
— Прости, зайчонок, мне нужно срочно уехать, — с сожалением произносит он. — Если хочешь, можешь остаться, но я не знаю, когда вернусь. Я бы хотел, чтобы ты осталась, но пойму, если уедешь.
— Гор, я спросила, что случилось? — мягко повторяю.
— Мать попала в больницу.
— Она больна?
— Да, она давно неизлечимо больна! — нервно произносит Егор, отрывает мои руки от себя, целует ладони, отходит и начинает одеваться.
— Ты в больницу? Можно с тобой?
Я вижу, как ему плохо, и это не только переживания за здоровье мамы.
— Нет, Анита, это зрелище не для тебя, — с недовольством отвечает он, словно ему вообще неприятно разговаривать со мной о матери.
— Гор, — подхожу к нему ближе, обвиваю руками шею и заглядываю в глаза. — Я поняла, что у твоей мамы зависимость, и ее болезнь связана с алкоголем. Я просто хочу быть с тобой рядом, когда тебе плохо.
Он улыбается сквозь грусть уголками губ и обнимает меня за талию, притягивая к себе, утыкается в мои волосы и глубоко вдыхает.
— Ну, поехали, принцесса, посмотришь на мои жестокие реалии.
ГЛАВА 13
Егор
Я ненавижу весь этот гребаный мир. Наверное, это прозвучит пафосно и смешно в мои годы, но я устал. Морально вымотался. В большинстве своих проблем я виновен сам. По глупости и малолетке ступил не на ту дорожку, завел не те знакомства, на кураже и дебильном максимализме сотворил много необдуманных вещей, втянулся в банду и увяз. Поначалу все нравилось, считал себя крутым. Ловил кайф от того, что несколько раз ходил по грани жизни и смерти, но на азарте даже не осознавал этого. Ну что, бл*дь, накуражился? А разгребать теперь как будешь? В голове что-то сдвинулось после двадцати пяти, захотелось чего-то настоящего, бытового, стабильного. Теплых разговоров, искреннего смеха, эйфории не от погони, а от простых вещей, внимания, заботы, причем хочется отдавать самому и жадно забирать в ответ — чего-то такого, как сегодня с Анитой.
А еще хотелось поддержки от единственного близкого человека в моей запредельной жизни. Нет, не финансовой или физической, а моральной. Чтобы кто-то думал обо мне, и всегда было место, куда я могу прийти, когда хреново, где меня всегда пусть молчаливо, но поддержат. У всех в жизни бывают черные полосы, но иногда они превращаются в сплошные… Я понимал мать — сам ушел в небытие после смерти отца, бухал по-черному, трахал все что движется, чтобы заглушить боль, намерено раз*бал дорогую тачку, получил сотрясение, но потом понял, что матери сложнее, чем мне, и кто-то должен ее поддержать, а я, как единственная ее опора, должен стиснуть зубы, подняться и быть мужиком.
И вот прошло несколько лет, а ее черная сплошная стала образом жизни. Мать засосало в это отвратительное болото. Несмотря на то, что иногда мне отвратительна эта женщина, напоминающая мою маму, я не могу ее потерять. Иначе не будет смысла подниматься, и я погрязну в этом болоте.
Я не хотел, чтобы Анита видела меня в эмоциональном раздрае, когда хочется крушить и выть. Мать попала в больницу не потому, что с ней случился несчастный случай или она заболела, она попал туда после глубокого запоя, когда организм уже не выдержал и начал отторгать все, чем она его травит последние годы. Жалкое зрелище самоуничтожения.
Когда принцесса попросила взять ее с собой, я вдруг почувствовал щемящую теплоту, которой не хватало, поддержку, и не смог отказать, мне нужно было именно это, чтобы держать себя под контролем, потому что еще немного — и мой самоконтроль полетит к черту. В неадеквате на эмоциях я творю страшные разрушающие вещи, о которых жалею, а у Аниты всего лишь своим присутствием получается усмирять моих демонов.
Молча доезжаем до больницы, я кружу по парковке, ища свободное место. Моя девочка тихо сидит, теребя шарфик, которым прикрывала засосы. Странно, но она понимает без объяснений, что сейчас мне нужна тишина.
— Посиди в машине, — прошу. Нет, я не собираюсь брать Аниту с собой и показывать ей грязь. Принцессам не положено спускаться на дно, не для этого ее холили и лелеяли в ее царстве. — Послушай музыку, — протягиваю ей флешку со сборником моей любимой музыки.
— С тобой нельзя? — хлопает ресницами, заглядывая в мои пустые сейчас глаза.
— Нет, не стоит, — качаю головой. — Я постараюсь недолго, — хватаю ее за ворот пальто и целую. Нет, насилую ее рот. Когда я в раздрае и неадекватен, мне нужно выплеснуть эмоции, и сейчас я нахожу отдушину в Аните, забывая, что с моей девочкой так нельзя, она нежный цветок. Кусаю ее губы, сильно всасывая, не позволяя отвернуться, вызывая ее отчаянный стон. Укус, еще один, глубокий выдох в ее сладкий рот… и отпускаю, приходя в себя. — Прости… — смотрю на красные губы. У нее сбивается дыхание, взгляд нечитаемый. Это была плохая идея взять принцессу с собой. — Может, вызвать такси? — тихо спрашиваю, понимая, что шокировал ее сейчас своей грубостью.
В голове сплошной бардак, сам не понимаю, что творю.
— Нет, — упрямо мотает головой и трогает пальчиками изнасилованные мной губы. — Иди, я подожду.
Выдыхаю, выхожу из машины. Нещадно хочется курить, но в спешке я забыл сигареты в другой куртке. Стискиваю челюсть и иду к главному входу. В приемном покое узнаю, в каком отделении мать, покупаю в автомате бахилы, раздеваюсь в гардеробе и иду на третий этаж. Больница стандартная, с запахом хлорки и окрашенными в голубой цвет панелями. Морщусь от ощущения обреченности и еле уловимого запаха смерти. С детства ненавижу больницы. Мимо меня проходят врачи, медсестры, но всем плевать на посторонних. На посту узнаю, в какой палате Самойлова, объясняю, что являюсь ее сыном, и мне почему-то очень рады, до облегченного вздоха. Нехорошие ощущения нарастают.
Двери палаты приоткрыты, и пахнет оттуда не стерильностью — стойкий запах мочи и рвоты. Начинает тошнить уже с порога. Оглядываю шестиместную палату. Старушка сидит на кровати, пытаясь собрать редкие волосы в пучок. Одна из женщин под капельницами стонет и морщится, кто-то спит, отвернувшись к стене, и моя мать — бывший педагог с кучей грамот, которого рвет в больничную утку. Сжимаю переносицу, сглатываю, пытаясь преодолеть тошноту и отвращение. В такие моменты я предпочитаю называть мать просто женщиной.
Эта женщина выглядела плачевно. Бледная, с выступающим над верхней губой потом и сильным тремором. Круги под красными глазами, застиранный больничный халат и неопределённый возраст скатившейся на дно женщины. Она замечает меня и отворачивается к окну, утирая рот ладонью. Стыдно. Дышит тяжело, хватаясь за бок, и немного сгибается.
— Тебя осматривали? — Кивает, зажимая рот рукой. — Анализы, обследование? — Вновь кивает. — Что сказали? — Отрицательно качает головой.
Ну конечно, кому нужна алкоголичка? Разворачиваюсь, выхожу из палаты. Узнаю у медсестры имя лечащего врача и иду в ординаторскую. Врач — немолодая грузная женщина с прической а-ля шестидесятые — разъясняет мне, что происходит с моей матерью.
— Поджелудочная воспалена, обострение на фоне похмельного синдрома. Печень немного увеличена, гастрит, — сухо сообщает она, перебирая бумажки. — Анализы не очень хорошие. Женщина немолодая и алкоголь все усугубляет. Мы, конечно, подлечим, но все уже на грани, организм не выдерживает. Вы бы позаботились о матери, иначе все закончится плачевно, — цокает она.
— Почему ее рвет без остановки?
— Так я вам объяснила почему! Панкреатит, обострение!
— Почему никто ничего не делает?
— Сейчас напишу назначение, будем делать, — отмахивается женщина. — Вы бы привезли ее документы, одежду.
— Я привезу. Мне нужна платная палата, соответствующий уход и должное лечение.
— У нас нет платных палат, и лечат всех одинаково, без привилегий.
— Одинаково хреново? — ухмыляюсь.
— Что?!
— Ничего! — огрызаюсь. — Как найти завотделением?
— Таблички на дверях читайте! — недовольно кидает женщина.
Заведующим отделением оказывается низкорослый юркий мужичок. За определенную плату он находит приличную палату и новый халат и организовывает должный уход и лечение, обещая вести больную сам. Все просто — медицина у нас бесплатная, качество — платное. Пока рассчитывался, узнавал состояние матери — ее уже начали переводить. Вышел в коридор и наткнулся на Аниту.
Стоит, мнется, бегая глазами по коридору. Как только меня нашла?! Видит меня и вздыхает с облегчением. Подхожу к ней, сжимаю плечи, заглядываю в глаза и вижу там тревогу. Переживает. За меня переживает. Это тепло, приятно и одновременно горько…
— Что ты здесь делаешь? — выдыхаю в ее волосы.
А потом глубоко вдыхаю, и становится легче. Она свежая, чистая, наполняет меня собой, отчищая от грязи.
— Тебя долго не было, я подумала… Может, нужна помощь? Другая клиника… — осматривается, хмурясь. — Не уверена, что здесь могут… — не может подобрать слов.
Да, моя хорошая, тебе здесь не место. И, как назло, в это время выводят и ведут в другую палату мою мать. Ей уже вставили трубку, чтобы все выходило в привязанный пакет. Переодеть не успели. Жалкое зрелище. Анита распахивает глаза и с ужасом рассматривает ее. Да, такого девочка ещё не видела. И сейчас ни к чему это.
— Иди назад в машину! Я скоро! — подталкиваю ее к выходу.
— Я…
— Иди, я сказал! — Она ни в чем не виновата и искренне хочет помочь — я это понимаю, но мои психи берут верх. Мой мир и ее мир не должны пересекаться. Ей сказка, мне реальность. — Иди! — подталкиваю к выходу немного грубо, но сейчас не могу по-другому.
Уходит. Быстро, не оборачиваясь. Обиделась? Я найду способ попросить прощение. Она сегодня мне нужна.
Мать положили в чистую кровать в одноместной палате со свежим ремонтом, новыми тумбочками и даже телевизором на стене. Ее уже переодели в новый халат и поставили капельницу. Ей уже не больно, глаза сонные.