Деньги, деньги, проклятые деньги! Фернандо тоже нужны были деньги и влияние нашей семьи! Никому не нужна я и мое сердце! Что со мной не так?! И если с Фернандо я распрощалась легко, то Егор засел глубоко внутри. И мне страшно от того, что это навсегда. Он перевернул мое сознание и стер для меня других мужчин.
Мама приносит мороженое, которое я с удовольствием съедаю, щедро поливая клубничным топпингом.
— Давид звонит, — сообщает мама, показывая на планшет и видеосвязь.
Дело в том, что у меня не хватает духу сообщить брату, что я жду ребенка. Я как маленькая девочка пытаюсь скрыть то, что скрыть невозможно. И мама мне потакает в ожидании, пока я решусь на этот шаг. Давид всегда мне был не только братом, но и отцом. И я боюсь его реакции. Наверное, потому что он был прав, когда предупреждал, что не нужно связываться с Егором. А я не верила, шла наперекор и спорила.
— Ладно, время пришло, — выдыхаю я и тяну руку за планшетом.
— Давай я расскажу, и он примет это как данность, — предлагает мама. — А ты иди в комнату, я скажу, что ты спишь.
— Нет, я должна сама, — не хочу вести себя как ребенок. Я взрослая женщина и скоро стану матерью, поэтому должна отвечать за свои поступки. Съедаю еще ложечку мороженого, глубоко вдыхаю и отвечаю на звонок.
— Привет, — улыбаюсь, и брат сдержанно улыбается в ответ. Но это ненадолго. — Как Ева и Мари? — первым делом интересуюсь, хотя все прекрасно знаю. Ева тоже знает, что я беременна, и стойко хранит мою тайну. Главное теперь — не выдать ее Давиду.
— Все хорошо, котенок. Как вы? — брат на работе, в своем кабинете, как всегда, в окружении бумаг и секретарши, которая подает ему кофе. — Ты поправилась, что ли? — усмехается брат. — Или губы накачала? — присматривается к моему лицу.
А я сглатываю. Да, я поправилась, особенно в животе. Да и губы у меня немного припухшие. Доктор говорит, что это нормально.
— Я.… — медлю, ожидая, когда секретарша выйдет из кабинета. — В общем… — перевожу взгляд на закатывающую глаза маму. — В общем вот… — встаю со стула и протягиваю маме планшет, чтобы она показала меня Давиду.
— Правда, она у нас красавица? — говорит мама, а Давид давится кофе и с грохотом ставит чашку на стол.
— Срок шесть месяцев. И, естественно, это ребенок Егора, — выдаю на одном дыхании и сажусь назад.
— Анита, как так?! — впервые вижу брата растерянного, видно, что он злится, но пытается это скрыть.
— Тебе рассказать, как это происходит? — усмехается мамочка и поворачивает планшет к себе.
— Спасибо, я в курсе, — недовольно кидает Давид. — Мам, ну ладно она без ума! А ты почему молчала?!
— Не повышай на меня голос! И не обижай девочку, ей нужны только положительные эмоции! — возмущается мамочка.
Как хорошо, что у меня такая мама, она понимает меня как никто другой. Я выплеснула ей все, что было у меня на душе, и она плакала со мной, качала в объятьях и много разговаривала, чтобы привести в чувство. А когда мы узнали, что я жду ребенка, сказала, что это счастье.
Я иду в свою комнату — предоставляю маме самой поговорить с Давидом.
— Она и так часто грустит, — печально произносит мама. — Не нужны нам твои нотации! Она очень любит этого мальчика. Скажи, там все так плохо?
Застываю на входе в дом, хочется вернуться и запретить им говорить о Егоре! Не хочу ничего слышать! А потом быстро ухожу в свою комнату. Открываю шкаф, достаю толстовку Егора, которую забрала с собой и ни разу не стирала. Но его запах почти выветрился. Сажусь в кресло, утыкаюсь в нее лицом и дышу, пытаясь подавить слезы. Я так скучаю и тоскую. Это все проклятые гормоны! Но мне отчаянно хочется, чтобы он был рядом. Мама не знает, насколько я повёрнута на Егоре. По ночам я ложусь в кровать, обнимаю себя руками, глажу живот, закрываю глаза и представляю, что это Егор. Я разговариваю с ним, тихо рассказывая о нашем сыне, выбираю имя и делюсь о страхе перед родами. В моем воображении Гор нежно гладит меня по волосам, животу, утешает и уверяет, что все будет хорошо, и он всегда рядом. У меня есть красивый большой дом, мама, которая меня во всем поддерживает, любимая работа, самый лучший врач и клиника. Я могу позволить себе все, что хочу, но мои желания нематериальны. Я хочу, чтобы Егор сказал мне, что все будет хорошо.
Прошла ещё одна неделя, и я вновь была на УЗИ, смотрела на своего ребенка и слушала его сердечко. Мой малыш уже может реагировать на мой голос и различать музыку. Он слышит меня и окружающий мир! Доктор запретил мне грустить, потому что малыш реагирует на мое настроение. Это сложно выполнить. Мои гормоны неуправляемы, моя тоска не поддается контролю. Иду по центральной улице, разглядывая туристов, и понимаю, что домой совершенно не хочется. Мне нужно отвлечься, и я иду в магазин детских вещей. Мама говорит, плохая примета покупать что-то для ребенка раньше родов, но я думаю, это все предрассудки. Вижу в витрине переносную люльку, такую красивую, белую с голубыми кружевами, и не могу устоять. И сама не замечаю, как скупаю бутылочки, пинетки, шапочки, костюмчики… По моей просьбе все бережно уложили в люльку, и мой водитель поставил ее на заднее сидение рядом со мной. Я ехала домой и гладила нежную ткань шапочки, перебирая ее пальцами.
— Да, Ева, — отвечаю на звонок. — Надеюсь, ты решила порадовать меня и приехать в Испанию? Я уже соскучилась, и у меня много вопросов про роды и уходу за ребенком. Я очень хочу, чтобы ты была рядом. Мне страшно, — сознаюсь я.
— Я обязательно прилечу к родам. Даже не сомневайся. И прекрати бояться. Все будет хорошо! Слушай, у меня к тебе просьба.
— Да, я слушаю.
— Ты же на машине? Поезжай в аэропорт, через пару часиков нужно встретить одного моего друга. Он впервые в Испании. Города не знает, языка тоже. Можешь отвезти его в гостиницу?
— Да, конечно. Твои друзья — мои друзья! Во сколько точно он прилетает, и как его зовут.
— В шестнадцать тридцать. Зовут… — Ева задумывается, словно забыла имя друга. — Евгений. Ты сразу поймёшь, что он от меня.
— Договорились, будет исполнено, — усмехаюсь я. — Как там Давид? Успокоился?
— Ну, психует, конечно, но уже смирился, — смеётся Ева. — Позже поговорим, я все расскажу.
ГЛАВА 24
Егор
Самолет идет на посадку, и мне закладывает уши, но не от перегрузки, а от пульса, который колотится уже где-то в висках, заглушая звуки. Я прилетел к тебе, моя девочка. Возможно, ты меня не ждешь, но я готов валяться у тебя в ногах и вымаливать прощение. Не могу без тебя… не получается. Я никто без тебя, моя принцесса.
Я сам пошел к ее брату. Потому что понял, что он имеет огромное влияние на Аниту. Приехал к их дому и два дня сидел в машине возле ворот, как побитый бродячий пес. Меня игнорировали. А я готов был сдохнуть возле их дома, потому что нет пути назад. В моей жизни только один путь, только к Аните. Я отчаянно пробовал жить без нее, я хотел вырвать ее из своего сердца или глубоко запрятать, но это утопия. Я на все готов ради нее, наизнанку вывернуться, переделать себя, стать тем, кем она хочет, лишь бы больше не испытывать ту агонию, в которой нахожусь без Аниты.
И вот в один прекрасный день ее брат все же пригласил меня в дом. Он долго смотрел на меня, изучая, пока его жена подавала нам чай.
— Спасибо, Ангел, — сначала благодарю Еву и только потом понимаю, что сказал лишнее.
Девушка отводит глаза, и я понимаю, что мы спалились. Мы с Евой переписывались все это время, и я привык называть ее Ангелом. Точнее, я ей писал, мне важно было знать, что у моей девочки все хорошо. Прости, Ангел, надеюсь, демон не сильно тебя накажет.
Давид впивается в меня темным тяжёлым взглядом, а потом обращает внимание на быстро удаляющуюся жену.
— Мою жену зовут Ева! — четко произносит он, словно я не знаю, как ее зовут. — Еще раз назовешь ее по-другому, и я вырву тебе язык!
Киваю, пытаясь сдержать ухмылку. Я бы тоже оторвал все, что можно тому, кто посмел косо посмотреть на мою женщину.
— И так, я позволю тебе быть с моей сестрой. — Хочется рассмеяться и съязвить, но я сдерживаюсь, потому что от него реально многое зависит. И если быть честным перед собой, то он спас Аниту от Севера, да и меня тоже, оставив мне горбинку на носу в напоминание об этом дне. — Потому что она очень нуждается в тебе, — его слова греют душу и заставляют часто биться сердце. — Но если ты ее обидишь или не сможешь дать все, в чем она нуждается — сверну тебе шею, а ей скажу, что ты падаль, которая испугалась ответственности. Ясно?!
Мне все было ясно. Давно ясно, что я никогда ее не отпущу, и отдам все, что у меня есть. Вопрос в том, готова ли она принять?
И вот я здесь, выхожу из самолета, прохожу таможенный контроль, зная, что моя девочка где-то рядом. Наш Ангел вновь помогла мне и предупредила, что Анита думает, что встречает ее друга. Ох, принцесса, а будешь ли ты рада такому сюрпризу?
Выхожу в зал ожидания, и ладони потеют от волнения. Сейчас я ее увижу! Даже не верится, что я, наконец, вдохну ее запах и смогу почувствовать нежность тела. Наверное, я очень самонадеянный. Но я не отпущу Аниту, даже если она будет сопротивляться.
Останавливаюсь посреди огромного зала и блуждаю взглядом по окружающим. Я никогда не был в Испании, но в данный момент мне плевать на Валенсию и ее красоты. Я ищу свою богиню, которой поклоняюсь. Я насмерть влюбленный. Я болен и повернут на одной женщине. Это ненормально, но я счастлив в своем сумасшествии. От моей болезни нет лекарства, она неизлечима.
Снимаю черные очки, блуждая глазами по залу, скидывая небольшую сумку на пол. Дети, пожилая пара, группа девушек, трое мужиков и… ОНА. Сердце пропускает удар, а потом начинает биться, отбивая грудную клетку. Глаза огромные, красивые, любимые, смотрят на меня не моргая. А я тону, тону, тону в этих глазах, теряя полную картинку. Ничего не вижу, только глубину ее шоколадных глаз. Меня сковывает, в ушах шумит, будто я во сне, стоит пошевелиться и все рассеится. Опускаю глаза, блуждая по ее телу, и вижу красивый кругленький животик, под легким бирюзовым воздушным платьем. Внутри происходит атомный взрыв, и меня контузит. Нет ни одного сомнения, что это мой ребенок. У меня было много времени, чтобы прокрутить в памяти каждую секунду нашей последней встречи, и я помню, как мы сорвались и не предохранялись.
Боже! Девочка моя! Почему ты так жестока?! Ты не собиралась мне сообщать, что беременна?! Внутри нарастают тысячи чувств: восторг, счастье и злость от того, что она лишила нас этих шести месяцев. Но теперь все встает на свои места. Становится понятно снисхождение ее брата и слова Евы о том, что Анита очень во мне нуждается.
Прихожу в себя, насколько это вообще возможно, хватаю сумку и иду к принцессе, неотрывая глаз от живота, который она накрывает руками. Анита тоже приходит в себя, разворачивается и уходит, убегая от меня. Да что же такое-то?! Срываюсь с места и догоняю Аниту. Хватаю за руку и тяну на себя. Первое прикосновение пробивает током, меня моментально окутывает ее запахом. Я дома! Несмотря на ситуацию и тахикардию, мне впервые за полгода становится спокойно. Моя девочка дергается, пытаясь вырвать руку. Я бы сжал сильнее, дёрнул ее на себя, стиснул в объятьях, впился в припухшие губы, целовал, кусал, грубо сжимая тело, оставляя свои следы. Но у нее под сердцем наш ребенок, и я боюсь сделать что-то не так. Ослабляю хватку, смотря, как ее глаза наполняются слезами, губы дрожат и грудь вздымается от глубокого дыхания. Ком застревает в горле, не могу произнести и слова. Хочется молча упасть на колени, уткнуться лицом в животик и глубоко дышать, прислушиваясь к нашему ребенку.
К нам неожиданно подходит служба безопасности аэропорта, что-то говорят на испанском, хватая меня за плечи.
— Да какого хрена?! — я слишком агрессивен, дергаю плечами, не желая, чтобы меня трогали.
Анита все-таки вырывает руку, лишая меня себя. Один из охранников что-то зло спрашивает, нарушая мое личное пространство, а я сейчас неадекватен. Один из мужиков дергает меня, пытаясь куда-то увести. Никак не могу позволить им оторвать меня от моей девочки. Отталкиваю от себя одного из охранников, и он резко вынимает ствол и направляет на меня. Вашу же мать! Не могу я без эмоций и приключений! Забыл, что не в России и здесь любое сопротивление — это агрессия и угроза для общества.
В нашу потасовку вмешивается Анита. Она что-то говорит, эмоционально размахивая руками, и охрана успокаивается, пряча стволы. А я забываю обо всем на свете. Никогда не слышал от нее столько красивой испанской речи. Только в один этот голос можно влюбиться.
— Пошли, — она сама берет меня за руку и быстро выводит из аэропорта. — Пошли быстрее, пока они не потребовали документы!
— С документами у меня все в порядке, а с сердцем нет… — зачем-то добавляю я, перехватываю ее ладонь, сплетая наши пальцы.
— Свидетельство о браке тоже найдешь? — усмехается моя девочка, а я плыву от ее смеха — как я давно не видел ее улыбку.
— Что?
— Ничего, я сказала, что ты мой муж, и мы просто немного поругались. Они думали, что ты опасен.
— Ммм, ну это нетрудно организовать? Выйдешь за меня замуж? — ухмыляюсь, а сам не могу оторвать глаз от животика.
Моя девочка хмурится и ведет меня к машине.
— Егор, это не смешно! — такая строгая. Но я же сломаю эту стену!
— Так и я не смеюсь, зайка. Я за вами приехал. И не отпущу тебя никогда! И вообще, отшлепать тебя нужно! Почему я узнал последним о существовании моего ребенка?!
Анита молчит, ей не до веселья, в глубоких глазах печаль. И я затыкаюсь, поднимаю наши руки и целую ее ладонь.
— Выслушаешь меня? — шепотом спрашиваю, чувствуя, как срывается голос.
Она кивает, мы подходим к представительской тачке высокого класса, возле которой стоит водитель. Я, конечно, не нищий, но моя квартира, доля в автосервисе и спортивная машина — ничего по сравнению с капиталом ее семьи. И большой вопрос, захочет ли моя девочка отказаться от этой роскоши и жить со мной в шалаше. Анита что-то говорит водителю, и он уходит в кафе напротив, а мы садимся в машину.
В салоне меня ждет очередное потрясение, на грани восторга и щемящей нежности. Между нами на сидении стоит белая люлька, а внутри куча детских вещей. В этот момент до меня окончательно доходит, что у меня будет ребенок. Это не что-то далекое и эфемерное, а настоящее. Он живой, он уже есть под сердцем моей любимой девочки! У нас будет ребенок! Мы связаны стальными цепями. Мы будем всегда, у нас есть продолжение. Прикасаюсь к крошечным детским пинеткам с божьими коровками, аккуратно вожу пальцами по нежной ткани, и глаза начинает щипать от подступающих слез. Последний раз я плакал в детстве. Зажмуриваю глаза, откидываю голову на спинку сиденья, пытаясь подавить эмоции. Я наизнанку вывернусь, но дам моей девочке и ребенку все самое лучшее!
— У меня не было тогда другого выбора… — начинаю я, так и не открыв глаза, потому что не хочу, чтобы она увидела мою слабость и боль или, скорее всего, боюсь увидеть в ее глазах разочарование и недоверие.