Зато рядом один из «ястребов» щёлкал кресалом: сыпались искры, откуда-то повалил сухой, щекочущий ноздри дым. Я перевела взгляд на Лина и с трудом подавила вскрик. Самый крупный из волков, по виду настоящий вожак, громко рявкнул, и, словно повинуясь, ближайший к Линдену волк вцепился в его держащую фонарик руку. Лин занёс меч, но тут же в его другую руку вцепилась ещё пара волков. Лин зашатался под натиском, фонарик выпал и исчез в снегу, затоптанный волчьими лапами.
— Сайда-а-ар! — раздался чей-то вопль.
Господи, Лин сейчас умрёт! Его разорвут на части, если я ничего не сделаю!
Не рассуждая, я ударила пятками Мафа. То, что произошло потом, я не смогла бы ни повторить, ни описать. Это было какое-то наваждение или, может быть, одержимость. Я очень сильно захотела себе тот огонь с факела, которым размахивал один из «ястребов», вместе со мной сорвавшийся с места. Даже протянула к нему руки, держась за Мафа одними коленями, моля о чуде, о чём угодно, лишь бы спасти Лина.
И огонь вдруг послушался.
Мои ладони запылали, взметнули бушующую волну пламени — свечкой, вертикально вверх. Странно, но я не чувствовала боли, только слепящий восторг, уверенность, что наконец-то всё делаю правильно. Но управлять этим огнём я не могла, он только горел — сам по себе, как неугасимый факел. Я сама словно превратилась в факел. Из-за обжигающего глаза света я ничего не видела, только молилась, чтобы с Лином всё было хорошо, чтобы обалдевшие от происходящего «ястребы» смогли его спасти.
В этот момент равнину огласил пронзительный, вынимающий душу волчий вой.
— Они уходят! — крикнул кто-то. И следом ещё что-то, но уже непонятное.
Лин… только бы он был жив.
Но у меня не было сил это проверить. Огонь погас, и вместе с ним погасла я сама, навалилась гнетущая слабость – и я упала с Мафа прямо в истоптанный, залитый кровью снег.
ГЛАВА 11.
Когда я пришла в себя, то была уже снова на спине Мафа, только полулёжа, закутанная в шкуры и одеяла, в объятиях Лина. Он смотрел прямо перед собой. Сначала я загляделась на его удивительно суровое, как из камня вырезанное лицо, а потом вспомнила, что случилось.
— Господи, Лин! — я хотела тут же его ощупать, убедиться, что он не ранен, но только завозилась, как младенец в пелёнках.
Лин бросил взгляд на меня. Лицо его мгновенно смягчилось.
— Слава небесам, ты жива.
— Я-то что! Это ты...
Тут я вспомнила про факелы и огонь, перешедший на меня. Это было помутнение рассудка, или случилось на самом деле? Нет, наверняка галлюцинации, боли я не чувствую, ожогов нет. Наверное, на меня странно подействовал их алкогольный чай, у местных иммунитет, а вот меня крепко проглючило. Больше не буду пить его.
— Ты в порядке? Они тебя не... — я запнулась. «Покусали» прозвучало бы явно неправильно. — Что это вообще были за звери? У них глаза светились красным.
— Ируоты. Обычно они неопасны, если ехать с факелами, но я думал, мы успеем дотемна, не отдал приказ. Моя ошибка.
— Они что-то вроде оборотней? — я затаила дыхание. Это звучало как сказка. С другой стороны, весь мир Лина пока что казался мне ожившей сказкой. Немного страшной, правда.
Лин покачал головой:
— Они не превращаются в людей, если ты об этом. Но они наполовину разумны, очень сильные и быстрые, от них почти невозможно убежать. И их всегда много. Но днём они забиваются в норы и спят. Только ночью наступает охота.
— Хорошо, что кто-то сообразил зажечь факелы, — сказала я с облегчением. — Я очень испугалась за тебя, ты упал, и...
В глазах Лина появилось лёгкое напряжение. Он посмотрел на меня так, будто собирался задать какой-то вопрос, но ничего не сказал. А потом бросил взгляд вперёд и улыбнулся мне:
— Мы на месте.
***
Место оказалось полуразвалившимся сараем — по крайней мере именно так я его на первый взгляд оценила. Да и на второй, и на третий — совершенно пустой сарай, если не считать сложенной из камней печи в середине, из щелястых, кое-где прогнивших досок, с протекающей наверняка крышей (звёзды через неё точно были видны).
Но никого, кроме меня, предполагаемое место ночёвки не удивило. «Ястребы» быстро спешились и начали явно привычные приготовления: по мере возможности вычистили скопившуюся в сарае пыль и грязь, расседлали собак и накормили их, разожгли огонь в печи и развели костёр снаружи дома, выставили часовых.
Мне опять не позволили ничего делать, но на этот раз я и не рвалась. Слабость ещё не прошла, и я, полулежа на шкурах, сваленных в импровизированное ложе рядом с печью, лишь молча наблюдала за суетой вокруг.
Ночь сгустилась настолько, что, если бы не печной огонь, в сарае не было бы видно ни зги. За щелястыми стенами кое-где проглядывал оранжевый отсвет костра, и ещё у входа «ястребы» вкопали два больших факела.
Было забавно угадывать Лина среди деловито двигавшихся чёрных фигур — по фонарику в руке. Остальные посматривали на фонарик с огромным уважением. Я бы не удивилась, узнав, что они посчитали это таинственной магией.
На ужин раздали несколько полосок вяленого мяса. От чая я отказалась и запивала простым кипятком из растопленного снега. После трапезы в сарай притащили котёл с горячей водой и бадью с холодной. Лин вручил мне грубоватой выделки холщовую ткань и выгнал из сарая всех парней.
— Оботри пот и грязь, — сказал он мне перед тем, как выйти самому.
О. Гигиена на уровне.
Я видела, что «ястребы», раздевшись до штанов, с уханьем и смехом обтирались снегом снаружи у костра, однако не подумала, что и мне предложат принять такую «ванну».
Но освежить тело и впрямь хотелось. Спрятавшись в тёмном углу, подальше от чужих глаз, я сняла кофту и футболку, вымочила импровизированное полотенце сначала в горячей, потом в холодной воде, протёрла подмышки и шею. Штаны снимать не стала, постоянно казалось, что за мной наблюдают. Наверное, из-за собак, которых никто не подумал прогнать и которые следили за мной блестящими чёрными глазами.
Завершив с процедурами, я поспешно юркнула назад в постель. Только тут мне пришло в голову, что места на этой постели хватит максимум на троих-четверых. Где же будут спать остальные?
Ответ на этот вопрос я узнала буквально через пятнадцать минут, когда в сарай один за другим начали заходить «ястребы» и укладываться прямо на пол, промеж собак, перебрасываясь непонятными, но, судя по тону, весёлыми репликами.
Ко мне на шкуры пришёл один Лин, тоже довольный и чему-то улыбающийся. Сел, стал снимать обувь. Я осторожно тронула его за плечо:
— Лин, это лежбище что, для нас двоих?
Тот вопрос, что Лин явно намеревался спать со мной, я решила опустить. Засмущалась. Наверное, его положение не позволяет лежать вместе с ребятами. Я тоже не горела желанием спать вповалку с собаками, которые запросто могут меня задавить, но и вместе с Лином... на глазах у всех... в этом было что-то неправильное.
— М-м? — вопросительно протянул Линден. Потом, кажется, понял, почему я спрашиваю. — Не бойся. Мы в дороге, это нормально, всем спать вместе. Никто не подумает ничего плохого. Или ты хочешь, чтобы я ушёл?
Я замотала головой. Спать на возвышении в полном одиночестве, в то время как остальные кое-как ютятся на полу, тоже было бы ужасно.
— А! Я знаю, что делать, — Лин потянулся к рюкзаку, лежавшему тут же, в головах. Достал складной зонт и раскрыл его.
Ближайший «ястреб» шарахнулся, и я едва подавила смешок. Лин тоже с усмешкой сказал пару слов. Парни издали восхищённо-одобрительное: «О-о-о!».
Зонт занял место у изголовья, прикрыв меня на треть. С другой стороны прикрывала печка, а с третьей — сам Лин. Так и впрямь стало немного спокойнее, и я без дальнейших слов легла на место. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Пока я здесь, лучше не спорить.
Лин тоже лёг, по-свойски притянул меня к себе. Его глаза блестели, вселяя в меня странное смущение.
— У вас, что ли, нет зонтов? — шепнула я, стараясь не смотреть на Лина. Уставилась в район подбородка, невольно проследила глазами крепкую жилу, уходящую вниз, к ямочке между ключиц. Такая широкая шея... В голове заметались непрошеные образы, стало жарко.
Господи, что со мной такое, почему я так реагирую на него? Это же Лин. Это всё тот же Лин, которого я нашла раненым четырнадцатилетним мальчишкой. На него нельзя смотреть так. Пусть даже он уже давно не мальчик, а скорее молодой мужчина.
До безумия привлекательный мужчина.
— Есть, но их нельзя сложить в такую маленькую дубинку, — кадык на горле Лина двинулся в такт словам, вызывая во мне яростное желание приникнуть к нему губами, попробовать на вкус. А потом лизнуть шею ниже, почувствовать языком, как бьётся венка с правой стороны. — И наши делаются из ткани или из бумаги.
Из чего делают у них зонты, интересовало меня сейчас в последнюю очередь. Чтобы избавиться от наваждения, я закрыла глаза. Надо заснуть или хотя бы попытаться.
Но, невзирая на усталость, сон не шёл.
Мешало осознание, что вокруг полно народу, мешали посторонние звуки: дыхание людей и зверей, почёсывания, посапывания, какие-то далёкие уханья в лесу; посторонние запахи: мокрой собачьей шерсти, кожи, дерева. Немного успокаивал привычный запах Лина. Это ничего, что мы лежим так в обнимку? Хотя, наверное, никто не видит.
Лин...
Нет, лучше думать о чём-то другом.
Например, о том, что произошло сегодня при нападении волков. Как горели мои руки. Удивительно живая галлюцинация. Раньше, когда я слышала, что люди при наркотическом опьянении ловят на себе насекомых или прыгают из окон в уверенности, что полетят, я мысленно пожимала плечами. Не верила. Точнее, не представляла.
Сейчас со мной самой случилось что-то похожее. Не стоит рассказывать об этом никому, тем более здесь. А вдруг они заклеймят меня сумасшедшей? Или, что ещё хуже, ведьмой?
Сарай постепенно затихал, размеренное дыхание окружающих, треск полен в печи убаюкивали. Я ещё раз втянула ноздрями запах Лина, прижалась к нему сильнее. Он пробормотал что-то во сне, притянул меня к себе и шумно выдохнул, взъерошив мне волосы. Это словно успокоило меня, и я почувствовала, как наконец наваливается сон и утягивает в тёплую глубину.
***
Я шла по коридорам подземелья. На стенах коптили факелы, откуда-то раздавались странные звуки: скрип и шорох, металлические позвякиванья и капанье воды. Я ступала уверенно и быстро, почти не смотря по сторонам. Сердце выстукивало частый лихорадочный ритм, внутри всё сжималось от неясного предвкушения, подталкивало пуститься со всех ног, лететь сломя голову — вперёд, туда, где коридор раздавался вширь, переходя в круглое помещение.
Я уже знала, кого я там увижу.
Человека, прикованного к стене, висящего на цепях: руки вздёрнуты, голова безвольно опущена на грудь. Обнажённое — одна лишь повязка на бёдрах — тело дышит, рёбра приподнимаются и опускаются. Он в сознании. Не спит — может быть, в лёгком полутрансе.
Чувствует ли он мой взгляд, ласкающий каждый сантиметр его обнажённой кожи?
Я медленно, шаг за шагом, подкрадывалась к нему, не спуская глаз, следя за каждым движением, каждым вдохом и выдохом. Каменный пол холодил босые ноги. Как же, должно быть, ему холодно висеть там, на ледяной стене.
О нет. Встав перед ним, я поняла: холод ему нипочём. От обнажённого тела исходил жар. Не в состоянии побороть лихорадочную внутреннюю дрожь, я облизала губы. Этот жар сводил с ума. Скручивал меня желанием прикоснуться, провести кончиками пальцев по широкой грудной клетке, спуститься к плотно подогнанным мышцам пресса, очертить их, попробовать на вкус — языком. Что-то первобытно-дикое внутри меня взревело, требуя повиновения.
Человек на цепях вздрогнул, словно учуял это.
— Посмотри на меня, — шепнула я, сгорая от страсти. Превозмогая желание схватить его за чёрные волосы, силой поднять лицо, впиться губами в его губы.
Его дыхание участилось. Я видела, как натягивается повязка на его бёдрах, как очертания предмета, пока ещё скрытого под ней, становятся очевидными.
— Посмотри на меня, — шепнула я снова, почти прильнув к нему. Вставшие дыбом волоски на теле касались его кожи — мизерное расстояние между нами пружинило, как магнитное поле.
Он снова вздрогнул, цепи зазвенели, тело покачнулось от толчка. Если бы он мог, он сорвал бы их. Набросился бы на меня, задушил бы, свернул шею — или взял бы, прямо здесь, на ледяном каменном полу.
Медленно черноволосая голова приподнялась. Сквозь спутанные чёрные пряди на меня смотрели глаза Лина. Ненавидящие... и желающие. Выдающие всё, что он хотел бы сейчас со мной сделать.
Я выдохнула, чувствуя, как растёт возбуждение. Как наше дыхание сливается в одно — частое, неглубокое, раскаляющее нервы.
Стараясь не торопиться, изо всех сил осаживая себя, я упёрлась руками по обеим сторонам от его тела. Чуть прогнулась вперёд, так, что соски, откровенно натягивающие тонкую ткань, коснулись широкой груди. М-м-м, как приятно. Ещё приятнее было бы разве что почувствовать на них прикосновения больших, чуть шершавых мужских пальцев.
С удовлетворением я отметила очередную волну, прокатившуюся по обнажённому мужскому телу — и снова звон цепей там, наверху.
Он совершенно беспомощен. Полностью в моей власти. И, что возбуждало сильнее всего, хочет меня так же, как я его. Не в силах противостоять желанию, заставляющему сердце быстрее гнать кровь, пускающему по телу мурашки, накатывающему, как морской прибой.
— Ли-и-ин... — позвала я на грани слышимости.
Он глухо выдохнул, почти застонал. Набедренная повязка уже почти ничего не скрывала, его напряжённый член упирался в меня. Я резко шевельнула бёдрами навстречу ему, лаская сквозь двойной слой ткани, одними только мышцами живота. Потом отодвинулась и сделала то, о чём мечтала — приникла губами, языком к впалой полоске, разделявшей пресс надвое.
Очередная волна дрожи, звон, сотрясение. Мышцы под моими губами сокращаются, то ли в желании уйти от ласки, то ли в попытке вырваться из хватки цепей. Ещё один глухой вздох над головой — кружит разум признанием, сводит с ума, бередит. Но я неуклонно стремлюсь ниже, к тому, что притягивает меня сильнее всего.
Отбросить ненужный, мешающий кусок ткани, обнажить бесстыдно прекрасный член. Никогда не видела более привлекательного мужского органа. Длинный, приятной толщины, чудесной твёрдости... боже, какой восхитительной твёрдости. Тёмно-розовая от прилившей крови головка так и манит прикоснуться, лизнуть, пощекотать языком самое чувствительное место.
Я опустилась на колени, не в силах отвести глаз от гордо вздымающегося органа. Придвинулась, лизнула осторожно, пока ещё только приноравливаясь. Лин снова застонал, двинул бёдрами навстречу, с готовностью, почти с яростью насаживаясь на меня. Я заглотила его целиком...
***
...и очнулась в тёмном, душном сарае, на шкурах, в объятиях Лина.
Сердце барабанило в груди, я не сразу поняла, что сон закончился и что это был сон.
Господи... такой реалистичный. И опять с Лином в главной мужской роли. Да что же со мной происходит? Неужели я такая развратная, что стоит нам заснуть рядом, как воображение начинает работать в исключительно пошлом плане?
Лин спал и во сне прижимал меня к себе, уткнувшись носом в мою шею. Я осторожно высвободилась. Кажется, прошло не так много времени с тех пор, как мы уснули. Поленья в печи уже прогорели, но небо и не думало светлеть.
Возбуждение не успело схлынуть, в промежности сладко ныло, пульсировало призраком наслаждения. Боже, я и правда извращенка.
И даже сейчас. Или тем более сейчас? Когда смотрю вот так на беззаботно спящего Лина и ловлю себя на мысли, что хочу его. Хочу обвести пальцем контур его изогнутой верхней губы, прильнуть, изучить, разбудить, заставить отвечать. Ловлю себя на мысли, что не могу отвести глаз от безмятежного лица, что хочу снова увидеть ту безудержную, накрывающую с головой страсть в омуте его синих глаз — как только что во сне. Хочу услышать его сдерживаемый из последних сил стон удовольствия — теперь уже по-настоящему.