— Ребята и так прекрасно к тебе относятся. Ты могла в этом не единожды убедиться, — напомнила Любовь Андреевна.
— Да, но раньше их чувства могли измениться, а теперь я должна быть уверена в своей полной и безоговорочной безопасности.
— Хорошо, я узнаю.
— А сейчас расскажи еще раз про город, — потребовала Барбара.
— Хорошо. Закрой глаза, расслабь плечи и представь…Вечерняя набережная. Ты идешь под руку с высоким седоволосым господином. Он необычайно хорош. Стройный, широкоплечий, моложавый. Костюм из льна, рубашка в тон, шикарный галстук. И, пожалуй, трость. Тяжелая, дубовая, с золотым набалдашником. Ты выглядишь прелестно. Строгая красота, прическа, легкий макияж…
— И платье, то, голубое, что мы видели в магазине…
— Нет-нет, — возразила Любовь Андреевна. — То — слишком нарядное. Его ты наденешь завтра на вечерний прием. Сейчас на тебе белый костюм из вчерашнего фильма.
Барбара только вздохнула, костюм — чудо портновского мастерства, загляденье.
— Вы подходите к кафе, — продолжила Любовь Андреевна. — «Два кофе, пожалуйста», — заказывает красавчик.
— И пирожное, — поправила Барбара.
— Ладно, два кофе и пирожное. Но, смотри, не налегай на сладкое, растолстеешь. Юбка и так жмет в талии.
— Прекрати сейчас же. Сама говорила, что хочу, то и вижу. У меня теперь ни одного лишнего килограмма. Я бывшая балерина.
— Как скажешь. Балерина, так балерина. Продолжаем?
— Да.
— Он берет тебя за руку, смотрит в глаза и ласково говорит: «Барбара, скажи «да!» Сколько можно меня мучить?» Ты улыбаешься мило, ласково похлопываешь мужественную ладонь и отвечаешь: «Жорж, потерпите, прошу вас. Я хочу проверить свои чувства». А сама в это время думаешь: «На фига ты мне, старый пень, нужен?» В углу кафе сидит и исходит от ревности твой любовник, сорокалетний блестящий адвокат Петр. У него атлетическая фигура и голубые глаза. Весь цирк с симпатягой-стариком организован, чтобы позлить его. Вчера вы поссорились в ювелирной лавке. Этот нахал имел наглость заявить: «Дорогая, не упрямься, согласись, бриллианты слишком вульгарны, они простят тебя. Выбери изумруды. Это гораздо изысканнее и строже». Куплено, конечно, было и то, и другое, но неприятный осадок остался. Растворяя его мелкой местью, со словами: «Размолвка меня утомила», ты оставила Петра одного, поехала домой и позвонила соседу: «Андрей, я сегодня одна и скучаю». «Лечу», — ответил двадцатипятилетний жеребец. Утром, попивая кофе, ты побеседовала с сыном по телефону: «Дмитрий, милый, не обижайся. Ты же знаешь, как я занята. Нет, завтра мы не сможем встретиться! Послезавтра тоже. Давай, дня через четыре? Целую. Люблю». Ну, что, нравится? — оборвала Любовь Андреевна сладкую сказку.
Барбара покачала головой:
— Ты — нимфоманка. И меня учишь глупостям.
— Барбара, я тебе показываю, что жизнь можно прожить иначе. Не работать с утра до ночи, не отдыхать в халупах, не входить в одну и ту же воду дважды. Не беда, что вода вымышленная. После таких снов, ты проснешься довольная, счастливая, отдохнувшая и будешь радоваться солнцу.
— И подозревать Вадима и Лару во всех смертных грехах.
— Барбара, посуди сама, ребята живут с тобой под одной крышей второй год, доверили тебе самое дорогое — Дмитрика. Лара честно ведет бизнес?
— Да. Я ее пыталась поймать, не получилось.
— Вадим тебя в чем-то обманул?
— Нет. Напротив, он постоянно контролирует подрядчика и не дает этому жулику обкрадывать меня.
— Зачем же тебе мучиться подозрениями?
— Не знаю. Но я всегда настороже. Так я чувствую себя защищенной.
— Где-то надо снимать броню.
— Ты права. Но я должна еще подумать.
— Думай.
— А можно… — Барбара хитро улыбнулась. — Можно я посоветуюсь с Жоржем и Петром? Они — ребята толковые. И относятся ко мне хорошо.
Любовь Андреевна рассмеялась.
— Как ты меня обозвала? Нимфоманкой? А сама кто? Ладно. Советуйся. Но надеюсь, Андрей в совещании принимать участие не будет?
— Ну, не знаю. Он, между прочим, очень сообразительный мальчик.
— Что ж, гулять, так гулять. Зови Андрея. Пусть будет тест-драйв по полной программе.
— А когда они мне приснятся?
— Сейчас перезвоню знакомой, договорюсь.
Через пару часов Любовь Андреевна доложилась:
— Пробный сон можно смотреть уже сегодня. Затем тебе придется определиться. Если сделка состоится, то на период подготовки, а это месяц-полтора, сны будут сниться раз в неделю. Как только примешь окончательное решение — отправляйся к нотариусу. Подпись скрепит наш договор и с этого дня, каждая ночь — твоя. Играйся на здоровье.
— Отлично. Отправляюсь спать. Утром продолжим наш разговор.
На следующий день Барбара опоздала к завтраку, чего с ней никогда не случалось. Появилась она только часам к двенадцати со смущенной улыбкой на лице.
— Я проспала все на свете.
— Бывает.
— Больше ты ничего не хочешь спросить?
— Конечно, хочу.
Рассказ занял часа полтора и был очень эмоциональным. Но, невзирая на впечатления, Барбара все еще сомневалась.
— Я не уверена, что смогу поверить ребятам до конца. Поэтому хочу обезопасить сделку. Этот шаг мне посоветовал Петр. Он — большая умница. Итак, я составляю завещание, но, во-первых, до последнего дня жизни сама распоряжаюсь собственностью. Во-вторых, в права наследования ребята будут входить постепенно. Через год им отойдет десятая часть имущества. Потом по 5 % в год. В-третьих, во избежание инцидентов каждый вечер в определенное время нотариус будет звонить, и выяснять: не изменились ли условия завещания. Со звонками, мне кажется, остроумное решение? Это Жоржика идея.
— У тебя отличная команда. А что изобрел Андрей?
— Ничего. Ему было не до того.
На том вопрос и решился. Череда, правда, долго изучал условия договора, прежде чем поставить свою подпись.
— Вам что-то не нравится? — забеспокоилась Барбара.
— Вы как будто нас покупаете, — признался Вадим. — И мне это неприятно.
— Что за странные фантазии.
— Я считаю нужным сказать: вне зависимости от этого документа, вы — для нас близкий и родной человек. И всегда можете рассчитывать на нас.
— Какие тут счеты, — отмахнулась Барбара. — Мы ведь, как одна семья, …сынок.
Вадим не заметил легкой заминки. Для Барбары же она стала рубежом, преодолев который, она почти физически ощутила, как с души упал камень печали, а острая иголка непрерывной боли, терзавшей сердце после гибели сына и внуков, вдруг растворилась в новой любви.
В следующий свой приезд Любовь Андреевна ужесточила условия сделки. Но сначала затеяла расспросы.
— Как дела?
Сияющая Барбара ответила: все отлично. Лучше не бывает.
— Мне и раньше с твоими ребятами ладили. А теперь породнились по-настоящему. Грех сказать, но Дмитрик меня любит больше, чем Лару и Вадима. Мы с ним проводим дни напролет. Вместе гуляем, читаем, в кафе ходим. Он умница, уже буквы знает… — Барбара могла рассказывать о малыше часами. — …мать Вадима опять приезжала. Не тебе чета. Но ничего, бывает хуже. Только б с замечаниями не лезла бы. «Вы, Барбара, язык подучили бы!» Тьфу! Я русский знаю не хуже ее. Ларочка и Вадим меня понимают, ты тоже, а с Дмитриком нам болгарского и польского хватает. Кстати, Вадим мне знаешь, что подарил? — на втором месте у Барбары был Череда. Она показала золотое кольцо. — Бриллианты, конечно, простят, но мне нравятся… — К Ларисе Барбара ревновала СВОИХ мужчин, поэтому не забыла добавить к бочке меда ложку дегтя. — Лара твоя болела желтухой. Надумала на старости лет. Я Дмитрика в охапку и бегом в гостиницу. Вадим, бедненький, сильно переживал. Он теперь компаньон с Григорием. Тот его ценит…
Новости лились потоком.
Наконец, Барбара спохватилась:
— Сама-то как?
— Плохо, — честно ответила Любовь Андреевна.
— Что?
— Рак.
— Я так и подумала. Уж очень ты похудела. Бедная моя.
— Я не бедная. Просто у каждого в жизни свои задачи. Я свои выполнила. И могу уходить. Главное — покинуть мир со спокойной душой. Поэтому дай обещание, что за Дмитриком ты присмотришь.
— Будь спокойна.
— И ребятам будешь настоящей матерью.
— Обещаю.
— И во всем всегда будешь им опорой. Сколько хватит сил.
— Не сомневайся.
— Людям нужно, чтобы их любили. И когда я… — Любовь Андреевна запнулась, но взяв себя в руки, продолжила: — умру, ты будешь любишь их, как я, всей душой.
— Клянусь.
— Вот и хорошо.
— Ты меня прости, но я спрошу. Если с тобой что-то случится, сны мои не прекратятся?
— Нет. Все останется в силе. До последнего вздоха. Только ребятам моим ни слова о болезни.
На вокзале расцеловались, обменялись понимающими взглядами — простились.
— Мамочка, сходи к врачу, что-то ты мне не нравишься, — Лариса, словно чуяла, ластилась, обнималась, как в детстве.
— Обязательно, милая. Живите счастливо.
— Вадим, берегите Ларису.
— Какие трагические ноты в голосе! Чем я снова не угодил?
Череда хотел пошутить и осекся, заглянул в глаза тещи, увидел муку мученическую, побледнел, а поздно.
— Провожающие, покиньте вагоны…
Глава 20. Уход
Слегла Любовь Андреевна через полгода. До того бегала по магазинам, готовила, убирала. Потом вдруг, гостей отвадив, сказала: не здоровится. И Тату утешила: не беспокойся, все пройдет.
В тот день внучка как обычно куда-то торопилась.
— Веди себя хорошо, — сказала на прощанье. — Я ненадолго. Буду через часик-полтора. Спи.
— Хорошо. — Любовь Андреевна отвернулась к стене.
Квартира звенела мелодией ухода. Торопливые шаги, щелчки набираемого телефонного номера, скороговорка.
— Иду, иду, не сердись.
Опять шаги. Щелчок замка. Все! Дом накрыла тишина! Похожая на ту, в какой предстояло скоро раствориться.
«Хорошо, что Татки нет дома. При ней пришлось бы «держать лицо», играть, тратить силы на всякую чепуху, — думала Любовь Андреевна. — Смерть — дело интимное. Рождается человек в суматохе, живет в суете, хоть умереть имеет право в покое».
И все же она решила дождаться внучку. Еще раз услышать любимый голосок. Напоследок.
Стрелка настенных часов вздрогнула и сместилась на одно деление. Часы шли. А ее время останавливалось. Когда-нибудь время останавливается для каждого. «Почему так рано? Ведь можно было еще пожить. Правнуков понянчить. На солнышко поглядеть. Траву потоптать. Ан, нет. Не судьба! Каждому — свой срок. Ей — сегодня с вещами на выход. Впрочем, какие вещи».
— Зато все устроено.
Боль мутила сознание, мучила душу, мешала думать. От нестерпимого жара, от иголок, утыканных в сердце, можно было спрятаться только в смерти. Но, чтоб сделать это, следовало решиться. Возврата ведь не будет. Билет в один конец.
Хлопнула дверь. Вернулась Татка. Раньше, чем собиралась. Значит, чует внучкино сердце беду. Не только любовями-морковями занято.
— Бабушка, спишь?
— Сплю.
— И как тебе?
— Полегче.
— Ты спи. Во сне все выздоравливают.
— Хорошо. Я тебя люблю, милая.
— А я тебя люблю.
Вот и сказаны последние главные слова. Вот и нечего больше ждать и незачем терпеть муку. Любовь Андреевна с облегчением вздохнула.
Где-то в глубинах безбрежного бескрайнего космоса, в далях, сокрытых тьмой времени и толщей пространства, родился лучик белого света и безгрешный, неподкупный вестник смерти потянулся за новой добычей.
— Не бойся, там не страшно, — сказала Душа.
— Хорошо там, где меня нет, — с сожалением посетовало на несправедливость Тело.
— Я не хочу, — заявил Ум, — я еще многое могу.
— А я устал, — пожаловался Дух, — я бы отдохнул.
— Какой отдых? Момент-то, какой?! О возвышенном надо думать! — возмутилась Душа.
— Надумался! Хватит.
— Хочешь последний подарок? — бессмертная была сегодня щедрой.
— Что ты имеешь в виду? — Ум встрепенулся.
Лучик разделил пространство на две половинки и, раздвигая их, как берега, разлился рекой. На одном зеленела трава, сияло солнце, синь небес отражалась в водной глади, птицы, перелетая с цветущих деревьев на прекрасные цветы, нежно щебетали веселыми голосами. На другом: сером, угрюмом, пустынном Любовь Андреевна увидела себя: Рабу Божию Любовь и нацеленный в спину штык в руках болезни-конвоира.
— Мамочка! — раздалось с противоположного берега.
Вздрогнула Любовь, будто ударили!
— Светонька!
Дочка возвращалась домой с подарками и известием — свадьба скоро. Да на беду встретила другого. Пьяного водителя грузовика. Вот и обвенчалась со смертью.
— Мамочка! — зов повторился. — Иди ко мне.
— Сейчас, сейчас, — засуетилась Любовь.
— А я? — рядом с болезнью не весть, откуда появилась Лариса, — не уходи.
— Я тебя столько лет жду, — Света почти плакала.
— Ты мне нужна, — уверенно заявила Лариса.
— Не ссорьтесь, доченьки…
— Любонька, милая, — рядом со Светой возникла мужская фигура. Муж. Дмитрий. Митя. Митенька.
…Любила его до беспамятства. Ревновала до безумия. Он, кобелина чертов, первые годы гулял, как нанятый. Потом в науку ударился, профессором стал. Изводил и себя, и ее: то раздельное питание, то голодание, то лыжи, то музеи. Сил невпроворот, вот и тратил, на что ни попадя. А уж что в постели вытворял! И так до старости. Впрочем, не дожил Митя до старости. В силе ушел, от горя. Все о Свете плакал, о младшенькой…
— Бабушка! Останься! — Татка возникла рядом с Ларой, и, как обычно, не просила. Требовала! Еще бы! Главный человек на свете. Козырный туз в крапленой колоде, всех переиграет! — Дедушка, ты не прав! Пусть бабушка со мной еще побудет. И с Дмитриком.
Единоличница! Отберешь у такой! Как же!
— Не вмешивайся! — попросила Любовь, — Хоть ты меня не мучай.
— Люба!
Не равны силы у мира светлого забвения и реалий. Рядом с дочкой и мужем встали отец и мать!
— Любочка. Пора домой, — давний, из детства, зов полоснул сердце тоской.
— Иду, только я…
— Ты боишься? — догадалась мама. — Да?
— Да, мамуля, боюсь!
— Не бойся. Я с тобой, — успокоил отец.
— Вечно, ты, Любка, трусить. Вечно копаешься. Давай скорее сюда! — Иринка, сестра, приветливо замахала руками.
— Здесь хорошо! — голос мамы лился песней. — Здесь мы снова все вместе. Как раньше.
— Мы последнее время только о тебе и говорим. Заждались совсем, — сказал папа.
— Сейчас бабушка подойдет и дедушка, — Иринка рассмеялась. — Вот они обрадуются.
— Я торт испекла, твой любимый, с клубникой….
— Любонька, я по тебе соскучился!
— Любка! Ну, давай. А-то я торт сама съем…
— Мама, не делай этого!
— Ба — буш — ка! Бабуля! Я одна останусь. Мне страшно… — Тата расплакалась.
Любовь отрицательно покачала головой:
— Не одна. Мир вокруг.
Тут же заглушая родные голоса, грянуло:
— Свидание закончено! — объявила Душа голосом тюремного вертухая.
Лучик-река смыкал берега. Хор голосов на противоположном берегу стал громче, лица увиделись отчетливее. Бело-огненная гладь соединяла с ушедшими. Или пока еще разделяла?
— Я пойду к ним, — прошептала Любовь.
— Сейчас я тебя туда отправлю, — злорадно хмыкнула болезнь и отвела для удара штык.
— Я — женщина свободного племени. Я сама себе хозяйка. Нечего тут командовать! — за секунду до рождения новой боли Любовь сделала шаг вперед…и умерла.
Отправив Любовь Андреевну в мир иной, лучик потянулся восвояси. К истокам. Но пока хоть частичка света озаряла угасающее сознание умершей волшебницы, вопль отчаяния рвался вслед: «Бабушка!» Это осиротевший внучкин Дар прощался с Даром своей любимой наставницы.
Часть 2
Глава 1. Долги наши тяжкие
Прежде жизнь Таты напоминала праздник. Бабушка вела хозяйство. Мама и Вадим присылали деньги. Папочка, осознав ошибки, аккуратно выполнял родительские обязанности и даже подбрасывал «на булавки». В отсутствие забот и тревог оставалось только учиться, развлекаться, да подколдовывать по мелочам. «Хочу нравиться мужчинам. Хочу находиться в центре внимания. Хочу, чтобы со мной все хотели дружить, танцевать, всегда приглашали на вечеринки …» — список желаний состоял исключительно из собственных потребностей. О том, что отпущенный свыше волшебный дар можно/нужно тратить на решение чужих проблем Тата заподозрила лишь после смерти бабушки.