Щелчок: тысячи Дарклингов сгоняют в гетто под дулом оружия.
— Переселение прошло успешно с минимальными потерями популяции Дарклингов, хотя некоторые повстанческие группировки отказались покидать свои дома — в основном те, кто отлично уживались с людьми и рождали полукровок, — говорит мистер Льюис.
Эш смотрит на экран, его лицо застыло, будто камень.
— Пуриан Роуз милостиво разрешил остаться полукровкам со своими родителями, — продолжает мистер Льюис. — Однако, вскоре после этого принятого закона, говорится, что отношения между Дарклингами и людьми запрещены, чтобы предотвратить дальнейшее появление полукровок. Те, кто нарушит эти условия, приговариваются к смерти.
Щелчок: Генерал Стражей со светлыми волосами и пронзительными голубыми глазами.
Меня захлёстывает горе.
Отец.
— Однако, даже и с изоляцией Дарклингов от людей ещё какое-то время остро стоял вопрос с перенаселением, поэтому генерал Джонатан Бьюкенан предложил Схему вольной миграции, которой последовали более пяти миллионов Дарклингов, переехавших в миграционные лагеря в Бесплодных землях...
— Это неправда, — говорит Эш.
Все оборачиваются, чтобы взглянуть на него.
— Хочешь провести урок? — спрашивает мистер Льюис, голос его сочится сарказмом.
— Если предлагаете, — отвечает Эш.
— Фишер, ты ступаешь по тонкому льду.
— Почему это? Если уж вы взялись учить нас «истории», то, по крайней мере, придерживайтесь фактов. В Бесплодных землях не было никаких миграционных лагерей.
Усы мистера Льюиса раздражённо подёргиваются.
— Итак, я полагаю все те Дарклинги просто растворились в воздухе?
— Нет, — говорит Эш.
— Тогда куда же они все делись?
Эш смотрит прямо на меня. Я тяжело вздыхаю, голова идёт кругом. Он знает. Правда в том, что не было никаких миграционных лагерей,— это были концентрационные лагеря. Пуриан Роуз отправил Дарклингов умирать, отрезав их от поставок крови, в Бесплодных Землях.
Если бы у него был выбор, он бы не послал всех Дарклингов в Бесплодные земли, но с политической точки зрения это была бы катастрофа. Людское население не смогло бы проигнорировать миграцию Дарклингов. Отец мне как-то сказал, что это как сварить лягушку. Если бросить ту в кипящую воду, она тут же выпрыгнет из кастрюли. Но если опустить её в холодную воду и очень медленно нагревать воду, то она с удовольствием будет плавать в воде, пока не свариться. Пуриан Роуз очень осторожно подогревал наше общество, пока не убедился, что люди пришли к нужной ему мысли, сами того не подозревая.
Первым этапом его плана были гетто, которые были лишь средством, чтобы обмануть либералов, полагавших что эта «мера» на самом деле не так уж плоха и что остальные Дарклинги, которые были отправлены в Бесплодные земли, ушли туда по собственному выбору. Правительство рекламировало лагеря в Бесплодных Землях, будто это курорт, и люди были готовы в это поверить, потому что гораздо легче поверить в ложь, чем принять страшную истину. Пуриан Роуз провернул геноцид прямо у них под носом, а они даже глазом не моргнули.
Потом, один за другим, выжившие Дарклинги в Бесплодных землях стали заражаться странным новым вирусом. Вирусом Разъярённых. Теперь в бесплодных землях, если и остались Дарклинги, то все они превратились в безмозглых монстров, заражённых вирусом. Я знаю это, потому что мой отец это видел воочию; он был ответственным за программу переселения. Этот опыт всё изменил; вот, по какой причине он переметнулся на другую сторону и наша семья распалась.
— Ну? — требует мистер Льюс ответа.
Остальной класс поворачивается, чтобы с любопытством взглянуть на меня. Сердце бешено стучит в груди.
«Ничего не говори, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Не хочу, чтобы весь класс знал, что сделал мой отец с Дарклингами. Они могут не понять. Всё, что осталось от моего отца, — это репутация. Я должна защитить хотя бы её».
На лице Эша мелькает нерешительность.
— Они все улетели на луну, — говорит он.
Я выдыхаю.
— Очень остроумно, мистер Фишер. — Мистер Льюис включает свет. — Потому, как первая годовщина дня Перемирия приходится через неделю на субботу, я хочу, чтобы вы все написали эссе о Кровавых беспорядках и событиях, приведших к разоружению. Ну, и, пока я не забыл, мне нужно, чтобы ваши родители подписали эти разрешения для нашей поездки в музей Блэк Сити.
Он стучит по кипе бумаг на своём столе.
По классу разносится несколько стонов. Мы открываем наши книги и минут десять в тишине их читаем, хотя я не могу понять ни одного слова. Я всё ещё под впечатлением от того, что только что произошло. Жук несколько раз нацарапал у себя в блокноте одно и тоже словосочетание, которое повторялось несколько раз. Он всматривается в меня недружелюбными глазами.
— Я так понимаю, ты не поддерживаешь закон Роуза? — говорю ему.
Он фыркает.
— Вот ещё, это...
— Плюнь на это, — рычит Эш себе под нос.
— И не подумаю. Я не боюсь говорить об этом, — отвечает Жук.
— Понеслась, — Дей закатывает глаза.
— Пограничную стену надо разрушить. Без вариантов, — говорит Жук.
— Согласна, но это должно осуществляться через переговоры, в политическом дискусе, а не угрозами и терроризмом, которыми занимаются Люди за Единство, чтобы добиться своих целей, — отвечает Дей.
Кончики ушей Жука порозовели.
— Дей, ты такая наивная. Ничего не изменится, пока мы не надавим на правительство.
— Не согласна, — холодно говорит она. — Лучше всего повлиять на правительство изнутри. Когда я стану Эмиссаром...
— О, не обольщайся. Этого никогда не произойдёт. Они никогда не позволят Бутцу попасть в Ускоренную политическую программу, — отвечает Жук.
Дей смотрит на меня, и я ей слабо улыбаюсь. Грегори Томпсон оборачивается к нам и прислушивается.
— Пуриан Роуз не позволит стене рухнуть, — тихо говорит Эш. — Он слишком упорно боролся, чтобы всех разделить.
— У него не будет другого выбора, если все восстанут и проголосуют против него, — продолжает гнуть свою линию Жук.
— Ты ещё не уловил? Роуз всегда добьётся своего. Ты напрасно тратишь время, если думаешь, что он когда-нибудь позволит этому произойти, — отвечает Эш.
— Разрушение стены никому не принесёт пользы. Кто захочет, чтобы на улицы вернулись эти кровососы? — монотонно высказывается Грегори своим плаксивым голосом.
— Может, это принесёт пользу мне, — огрызаетсяЭш, затыкая Грегори. — Я бы хотел увидеть свою семью. Но не думаю, что это имеет значение для правительства? — Последнее предложение обращено ко мне.
Между нами в воздухе повисает враждебность, когда мы возвращаемся к нашим книгам. Мы продолжаем в молчании читать наши книги. Тишину нарушает Эш, постукивая ручкой по столу. Тук, тук, тук, тук, тук, тук.
— Не прекратишь?! — я делаю вид, что разозлилась, припоминая ему мятный леденец.
Он продолжает постукивать своей ручкой, в данный момент уже осознано. Что ж, я тоже умею играть в эту игру. Я катаю во рту ещё одну мятную конфетку, постукивая ей о зубы.
Эш хлопает ручкой по столу. Она скатывается и падает, а мы одновременно наклоняемся, чтобы поднять её. Ударяемся головами. Мою голову пронзает острая боль и, как ни странно, грудь. Эш стонет и вздрагивает, чуть ли не падая со своего стула и хватаясь рукой за быстро вздымающуюся и опускающуюся грудь, будто ему трудно дышать. Он, шатаясь, поднимается на ноги и выбегает через пожарный выход.
— Что это с ним? Он более странный, чем обычно, — говорит Дей.
— Изжога, — бормочет Жук, вставая, чтобы посмотреть, как там его друг.
Я потираю шишку на лбу и смотрю во все глаза в пустоту, где ещё секунду назад был Эш. Как по мне, так это ни капельки не изжога.
Глава 10
Эш
Я, спотыкаясь, выхожу на городскую площадь через пожарный выход. Ноги мои скользят по неровной земле. Я не успеваю сделать и десяти шагов, как мои ноги подгибаются, и я валюсь на пол, тяжело дыша, дрожа, в то время как моё тело все горит, растапливая лёд моей крови. Что со мной? У меня сводит желудок, вены разрываются от боли. Я вонзаю ногти в мостовую, стараясь уцепиться за реальность. Моё тело яростно трясётся. Как будто меня выворачивает наизнанку.
Меня будто пронзает электричеством. Разряд проходит через кончики пальцев ног и рук, встречаясь в одной точке: в моём сердце. В груди происходит взрыв мучительной боли, и моё тело дёргается. Позвоночник выгибается дугой. Всё, о чем я могу думать,— я умираю, умираю, умираю. Я испускаю вопль отчаяния, и тогда боль проходит так же быстро, как и появилась.
Я лежу на земле, пот струится по моему лицу, грудь вздымается, а мои пальцы прижимаются к невероятно горячей коже, покрывающей всю грудную клетку, и я что-то чувствую, — то, чего не должно быть:
Медленное ровное сердцебиение.
Я издаю изумлённый возглас, который находится где-то между радостью и ужасом. По мощённой мостовой шлёпают шаги, и я склоняю голову на сторону, чтобы увидеть рядом с собой обшарпанные бутцы Жука. Он хватает меня за рубашку и оттаскивает из-под прямых солнечных лучей, прежде чем подтянуть меня наверх в сидячее положение.
— Всё хорошо, брат? — спрашивает он.
Я закрываю глаза и просто слушаю ритмичный стук моего сердца. Моё сердце... Не могу поверить, что оно и правда бьётся! После жизни в тишине это самый прекрасный звук, который я когда-либо слышал. В первый раз за своё существование я, правда, по-настоящему живу и не похожу на зомби, который ходит просто, как ожившее тело.
Жук трясёт меня за плечо, возвращая к реальности.
— Ты чего? — спрашивает он.
Я беру его руку и прижимаю к своей груди.
— Не фига себе! — Он отдёргивает руку. — Как это? — наконец спрашивает он.
— Понятия не имею. Кажется... — Я трясу головой. — Ты подумаешь, что это безумие.
— Рассказывай.
— Кажется, это из-за Натали. — Я рассказываю ему о нашей первой встрече под мостом, и как затрепетало моё сердце. — И когда мы только что столкнулись головами, моё сердце начало биться. Это не может быть случайностью.
Жук чешет голову, вроде как, пытаясь сложить все кусочки головоломки воедино.
— Но каким образом прикосновение Натали могло запустить твоё сердце? Это, что девчонка—дефибриллятор или типа того?
— Без понятия.
— Ты слыхал о подобном запуске сердца у полукровок? — спрашивает он.
— Нет.
— Думаешь, это навсегда?
— Блин, к чему все эти вопросы? Не можешь просто порадоваться за меня?
Меня охватывает внезапный ужас. А что, если это только временно? Я хотел бы, чтобы сердце билось всю мою оставшуюся жизнь. Всё, чего я хочу, — это быть нормальным, вписываться в окружающий меня мир, не быть одному. Это невозможно, если ты единственный парень в городе без сердцебиения; это сильно выделяет тебя на фоне остальных. Я не хочу возвращаться к былому — не хочу быть фриком.
Поток моих мыслей обрывается, когда площадь оживает. По площади шествует взвод часовых Стражей, за которыми следует почти сотня горожан. Многие рабочие всё ещё одеты в свою обычную серую униформу, как будто они только что бросили то, чем занимались, чтобы прийти сюда. Поблизости возбуждённо болтает группка дам в длинных платьях, обмахиваясь веерами, в то время как их мужья не обращают на них никакого внимания. А спустя мгновение библиотечная дверь распахивается, и наш класс истории высыпает из здания на улицу, чтобы присоединиться к остальным гражданам на площади.
Натали выходит из библиотеки вместе с Дей и Крисом. Она смотрит в моем направлении, и моё сердце начинает опять биться в грудной клетке, да так сильно, что будто готово вот-вот вырваться,— ба-бумба-бумба-бум! Если и были какие-то сомнения, что моё ново обретённое сердцебиение связано с Натали, то сейчас они рассеяны.
— Что происходит? — спрашивает Жук.
Я отвожу глаза от Натали.
— Не знаю. Давай посмотрим поближе.
Он помогает мне подняться на ноги, и мы проталкиваемся сквозь толпу к сцене. Народ толкается, каждый старается вылезти вперёд, пытаясь оказаться поближе к трём крестам у Пограничной стены. Преподобный опрыскивает кресты соком акации, а часовые Стражи поспешно перед ними воздвигают платформу. Группа парней с бритыми головами дразнят охранников Легиона, стоящих на стене.
— Эй, а это не твоя тётка Роуч? — Я указываю на женщину с офигенными дредами до пояса и худощавым веснушчатым лицом, стоящую у сцены.
Мы подходим к ней, и она быстро обнимает Жука. Мы словно в эпицентре столпотворения, все толкаются, чтобы получить лучший вид. Часовые Стражей наносят несколько ударов, пытаясь тем самым присмирить толпу.
— Почему здесь все собрались? — спрашивает Жук.
— Это Том Шрив— они нашли его, — говорит Роуч, имея в виду друга Жука, который пропал несколько недель назад.
От лица Жука отливает вся кровь.
Ба-бум! Сердце моё вдруг сжалось, и я почему-то уверен, что это потому, что Натали тут, неподалёку. Я поворачиваюсь и вижу, как её ведёт к нам Грегори.
— Пошли, я хочу посмотреть поближе! — говорит Грегори.
Они идут ближе к сцене, и, когда они проходят мимо, рука Натали задевает мою руку. Через мой бицепс стреляет электрический разряд, и я инстинктивно хватаюсь за руку, пытаясь заставить боль уйти. Что странно, Натали также хватается за свою руку, словно она чувствует то же самое. Она хмурит брови и вопросительно смотрит на меня.
Народ на площади умолкает, когда на Пограничной стене появляется высокий Дарклинг в длинной пурпурной мантии и золотой маске. Сигур Марвик. Вот, кого я ненавидел больше, чем Стражей,— это его. Его сопровождает девушка в голубой мантии с капюшоном, её лицо было скрыто, так что все, что можно было разглядеть,— это её искрящиеся черные глаза.
По площади пробегает возбуждённый шепоток, когда на площадь выводят трёх человек с мешками на головах на платформу прямо перед крестами. Ведёт их белобрысый-Ищейка, которого я видел с Натали в её первый учебный день.
— Вот это крутотень. Не могу поверить, что они и впрямь собираются кого-то распять, — говорит Грегори Натали. — Всегда хотел поглядеть — как это; слыхал, такое происходит сплошь и рядом в штате Плантаций. Разве не захватывающее зрелище?
Она в ужасе смотрит на него.
— Нет, это отвратительно. Кто-то должен это остановить.
Дей легко касается руки Натали.
— С тобой всё в порядке? Ты побледнела.
— Я не могу стоять и смотреть, как людям причиняют боль, особенно после того, как папа умер у меня на глазах, — говорит она.
Охранники Стражей выстраивают заключённых под крестами в одну линию. Моя кровь стынет в жилах, когда я смотрю этот леденящий душу ужас. Как может быть, казалось бы, столь простое и безвредное на вид сооружение, как деревянный крест, вызывать такой страх во мне? Это не то, что он из себя представляет. Боль. Страдания. Смерть. Не думаю, что это худший способ умереть. Капюшоны с пленников сняли. Один из пленников — парень в очках в роговой оправе. Том. Жук вскрикивает и рвётся вперёд, но тётя удерживает его на месте.
— Ничего не предпринимай, — настоятельно шепчет Роуч ему на ухо.
Второй заключённый — пожилой мужчина, который во многом похож на мальчика. Он рыдает, моля о прощении. Я в ужасе таращусь на третьего узника. Это девочка-подросток в жёлтом платье с длинными белыми волосами и оранжевыми глазами, похожими на заходящее солнце. Нордин! Она должна была скрыться через стену.
Ищейка срывает с девушки платье и выставляет на обозрение толпы её обнажённое тело. Охранники Легиона воют. Позади неё разворачивается пара радужных крыльев, восемь футов в длину. Они колышутся на ветру, ловя свет и создавая маленькие радуги вокруг неё. Толпа охает, когда смотрит на этот фейерверк.
Белобрысый Ищейка запрокидывает голову Нордин и вырывает плоскогубцами её клыки. Она душераздирающе взвывает, и я вздрагиваю. Стерилизовали. Хуже унижения для Дарклинга и не придумать. Он бросает её клыки в толпу. Десятки человек кинулись подбирать их на сувениры. Я прикрываю рукой свой рот, мои клыки болят только от мысли, что меня могут стерилизовать. Я удивлён, замечая, что точно такой же жест делает и Натали. Она опускает руки, на её лице снова появляется озадаченной выражение.