— Кого еще несет нелегкая?
Первым делом Найкербок зажег свет и, обуреваемый странным предчувствием, пошел открывать дверь. В квартиру ворвался темпераментный юноша. Он был явно взволнован.
— Я переговорил с вашим шефом по телефону! — тотчас выпалил он. — Мистер Норт сказал, что другие тоже проявляли заинтересованность в этом деле… К вам уже обращались?
Сердце архивариуса обдало приятной волной тепла. Как знать, ведь, по непроверенным слухам, дьявол не дремлет. Вдруг да этот юноша тоже намеревается прибегнуть к подкупу?
— Что вам угодно, сударь? — осведомился он.
— Меня зовут Эдди Рэнсинг. Я желаю приобрести регистрационную книгу торговых сделок за тысяча девятьсот двадцать второй год. — И в руке его мелькнула стофунтовая банкнота.
— Сударь, — чуть не плача взмолился Найкербок, — ну зачем вам именно двадцать второй год? Ведь у меня хранятся все тома начиная с тысяча восемьсот семьдесят восьмого и по сей день, в том числе и за четырнадцатый, военный, год — оба тома…
— Хватит болтать! Немедленно разыщите книгу учета за тысяча девятьсот двадцать второй год! Плачу сто фунтов, если найдете.
Найкербока охватило чудовищное подозрение. Те трое — они обманули его, мерзавцы, воспользовались его доверчивостью! Почем знать, что там в ней, в этой книге. Но он этого дела так не оставит, завтра же обратится в полицию! А сейчас надо попытаться выяснить, сколько же все-таки стоит злополучная книга.
— Сожалею, молодой человек, но мне уже предлагали за эту книгу двести фунтов. Покупатель с минуты на минуту должен явиться с деньгами… Зато другие книги я готов уступить дешевле. Если возьмете все — продам по оптовой цене…
— Послушайте… — задыхаясь, прервал его Эдди Рэнсинг. — Даю двести пятьдесят фунтов, сейчас же…
Архивариус оцепенел. Ему пришлось сильно сглотнуть, чтобы не задохнуться. Нет, без полиции тут не обойтись!..
— Сударь! — возопил молодой человек, решив, что Найкербок раздумывает. — Вот вам триста фунтов, только несите немедленно! — Рэнсинг боялся упустить товар, поэтому тотчас повысил назначенную им же самим цену. — Триста пятьдесят!
Найкербок вышел в соседнюю комнату. Он испытывал дурноту, подобно герою романа ужасов: к примеру, возвратясь домой, несчастный лесник застает на месте жилья лишь дымящиеся руины, под которыми погибла вся его семья. Ах, негодяи, унесли сокровище за какие-то жалкие пятьдесят фунтов! Еще бы: ведь он не знал, что отдает.
Ну а сейчас разве знает?
Да! Теперь он знает, что собственными руками отдал триста пятьдесят фунтов, упустил свой последний шанс на удачу!.. Его блуждающий взгляд ненароком скользнул по полу, и ему дерзко ухмыльнулся ярлычок:
ТОРГОВЫЕ СДЕЛКИ
ЗА 1922 ГОД
Ура! Найкербок подобрал ярлычок. Затем схватил со стеллажа первую попавшуюся конторскую книгу, наспех мазнул ярлычок клеем и прилепил его на корешок, чтобы скрыть первоначальную наклейку. Теперь на книге 1926 года значилась пометка: «1922». Грязный, захватанный ярлычок и выцветшие чернила не позволят усомниться в подлинности документов. Возможно, правда, что в этой книге и нет того, что делает столь ценным перечень сделок 1922 года, но если молодой человек обнаружит это лишь завтра, он, Найкербок, попросту отопрется, что взял с него деньги. Архивариус выждал, пока подсохнет клей, затем с книгой в руках прошел в соседнюю комнату и грустно промолвил:
— Книга нашлась, но, к сожалению, я дал слово человеку, который обратился ко мне раньше вас, а честь джентльмена…
— Пораскиньте умом, ведь триста пятьдесят фунтов — сумма немалая!
— Моя честь дороже!
— На сколько?..
— Четыреста фунтов, и ни шиллингом меньше! Достойная цена за честь джентльмена.
Четыреста фунтов немедленно перекочевали к старику в карман.
Молодой человек удалился, и хорошего настроения Найкербока как не бывало. Теперь он отчетливо сознавал, что мошенники воспользовались его неосведомленностью. Эта книга, должно быть, стоит целое состояние. Ну не беда, он подаст на обманщиков в суд!
Найкербок постепенно успокоился, однако не стал ложиться. Вдруг еще кто-нибудь явится? Если как следует подумать, то семерку на корешке книги за 1927 год без труда можно переправить на двойку. Во всяком случае, не помешает отмочить нашлепки на нескольких книгах и должным образом исправить. Такие вещи всегда хорошо иметь про запас…
Дрожащими пальцами архивариус закурил очередную короткую черную сигару. Нет, что ни говорите, а коррупция — штука полезная. Половину денег он пустит на биржевые операции, а другую часть будет ссужать нуждающимся, но только под хороший залог. Больше он не позволит себя обокрасть. Всю эту дурацкую писанину можно пустить побоку; когда человеку всего шестьдесят, у него вся жизнь впереди. Он станет проводить уик-энды на континенте, заведет знакомства с молодыми, смазливыми девицами… Найкербок прождал до шести утра. Поняв, что посетителей больше не предвидится, он прилег отдохнуть и тотчас же провалился в глубокий сон.
В шесть часов пять минут его разбудил резкий звонок. Ему только что приснилось, будто он — директор колоссального треста по производству и продаже декоративных изделий — увольняет с работы нерадивых архивариусов. От звонка он проснулся и бросился открывать дверь. Ранний посетитель оказался склонным к полноте лысым типом высоченного роста, с огромным шрамом на носу. Впрочем, он производил впечатление человека веселого и жизнерадостного, и для этого у него были все основания, ведь он только что вышел из Дартмура.
— Здорово, старина! — бодро воскликнул он. — Как можно, забравшись в этакую глухомань, ухитриться еще и квартиру снять на отшибе? Ведь тут вас любой запросто может укокошить.
— Что вам угодно? — поинтересовался Найкербок неуверенным тоном; его впервые предупредили о такой возможности, а он уже десять лет прожил в этой глухой норе.
— Ну что ж, старина, буду краток: мне нужна конторская книга за тысяча девятьсот двадцать второй год. Я бы не пожалел денег на это дело.
— Все зависит от того, сколько, — ответил Найкербок, мысленно представляя, как он в соседней комнате исправляет 27 на 22. — Мне предлагали за нее тысячу фунтов, и то я отказался.
— Вот и зря! У меня больше чем тремя шиллингами не разживешься. Да и вообще я передумал, беру свое предложение обратно. Ни шиша ты с меня не получишь. Либо выложишь книжку, либо простишься с жизнью. Выбирай, что больше нравится, — и он небрежным движением схватил Найкербока за горло. — Я ведь прямиком из Дартмура, где пригрел себе местечко ровно шесть лет назад. Мне человека убить — раз плюнуть. Так что поторапливайся, пока не поздно.
У архивариуса ноги подкосились. Подумать только — пасть жертвой собственной лжи!
— Я сказал неправду… — выдавил он из себя жалким, писклявым голосом. — Книги здесь нет… я ее продал дважды.
— Выкладывай все по порядку. Но учти: вздумаешь пикнуть — тебе крышка. За дверью целая шайка моих дружков дожидается.
Старик трясущейся рукой взял со стола стакан и сделал глоток. А затем выложил все без утайки. Какие уж тут секреты, когда речь идет о жизни и смерти! Гордону было ясно, что архивариус не врет. Когда тот в своем рассказе дошел до подделки второй конторской книги, бывший каторжник с трудом удержался от смеха. Дослушав исповедь архивариуса до конца, Гордон скроил кровожадную мину и прорычал:
— Брешешь, собака! Ну ничего, ты у меня поплатишься за свое вранье!
Найкербок в ужасе рухнул на колени и умоляюще простер руки к грабителю:
— Пощадите, сударь! У меня семья… В Сассексе живет престарелая тетушка, я ее единственная опора…
Такой аргумент можно было изобрести лишь с крайнего отчаяния, ведь эту тетушку Найкербок не видел лет восемь, с тех пор как они обменялись взаимными проклятиями, не поделив оставшиеся после дядюшкиной смерти два подсвечника. Архивариус и сам чувствовал, что довод его неубедителен, и в подкрепление своих слов показал деньги:
— Господин каторжник, посудите сами, откуда бы взяться таким деньгам у бедного архивариуса, если слова мои — вымысел, а не правда?
Мощная пятерня рецидивиста быстрым рывком выхватила у старика пачку банкнот, словно сей новоявленный поборник справедливости намеревался швырнуть их обманщику в физиономию. Однако, внезапно изменив свое намерение, он проворно сунул деньги в карман, а левой рукой продемонстрировал мистеру Найкербоку классический нокаут, припечатав правую скулу архивариуса.
Утро уже вступило в свои права, когда Найкербок очнулся. Первым делом он удрученно пощупал лицо, затем — карман и сделался еще удрученнее. Были денежки, да сплыли! А ведь здесь, в этом кармане, лежала сказочная сумма — четыреста пятьдесят фунтов. Чуть погодя старик убедился, что дотошный каторжник прихватил с собой даже те два фунта, что были заработаны архивариусом в ноте лица. Его кровные денежки, остатки жалованья! На них предстояло тянуть до первого числа.
Лишиться сказочных четырехсот пятидесяти фунтов — огромная, тяжелая потеря. Но утрата двух реальных фунтов — удар, трагедия! Найкербок в тот день уже больше никому не отпирал двери, написал письмо домовладельцу, отказываясь от квартиры, и решил, что впредь станет проводить уик-энды не на континенте.
Как же погряз сей мир в пороках и гнусностях! И в коррупции этой ничего хорошего нет. Пусть только еще кто-нибудь вздумает сунуться к нему с подкупом!
Однако он ждал напрасно. Больше никто к нему не пришел.
Вы спросите, каким образом заполучил Эдди Рэнсинг ту сказочную сумму, что повергла в транс старого архивариуса? Молодому человеку удалось уговорить своего дядюшку. Мистер Рэнсинг-старший, будучи провинциалом, с подозрительностью относился к бедным столичным родственникам. А по отношению к племяннику подозрительность его достигла апогея. Выслушав фантастические россказни Рэнсинга-младшего о завещанном алмазе, он долго в задумчивости расхаживал по кабинету, затем позвонил в Дартмур и назвался родственником Джима Хогана. Ему сообщили, что старый каторжник скончался и оставил завещание, пересланное через нотариуса наследнику. Весть эта оказала должное воздействие. Драгоценный камень стоимостью в миллион фунтов наконец-то затронул в богатом, но прижимистом родственнике предпринимательскую жилку. А как известно, именно скуповатые люди, если удастся поколебать их стойкую подозрительность, способны брать на себя наибольший риск.
— Видишь ли, дядя Артур, — втолковывал родичу Рэнсинг-младший, — это дельце как раз для меня. Здесь требуются гениальные способности, так что я сумею развернуться: стоит мне взять след, и я принесу тебе алмаз, как охотничья собака — подстреленную перепелку. Однако это дорогое удовольствие. Возможно, понадобятся месяцы, чтобы добиться цели, не исключено, что придется кое-кого подмазать; разъезды и представительство тоже потребуют расходов. Тут, как ни крутись, а меньше чем в две тысячи фунтов не уложиться. Если ты согласен финансировать предприятие, беру тебя в компаньоны на равных.
— А если надуешь?
— Дядя Артур! Ведь ты меня знаешь!
— Потому и спрашиваю.
— Тогда сделаем так: я дам тебе долговую расписку на пятьсот тысяч фунтов. Ведь если я найду алмаз, то захочу пожить в свое удовольствие. Вложу деньги в какое-нибудь солидное дело, куплю дом или имение, так что ты всегда сможешь прижать меня распиской. Сам понимаешь, не стану же я зарывать алмаз в землю, а если я начну тратить денежки, то и тебе не составит труда предъявить иск. Но до этого не дойдет. Я такой же честный человек, как и ты. Словом, можешь на меня положиться.
Таким образом, судьба наконец-то подарила Эдди Рэнсингу счастливый шанс; с двумя тысячами фунтов в кармане он отправился к архивариусу и, окрыленный удачей, унес книгу, не подозревая, что это перечень сделок за 1926 год и лишь ярлычок на ней подлинный. Ну а соответствующая ярлычку книга находится у Эвелин. Так уж случилось, что в 1926 году тоже была изготовлена шкатулка с «Созерцающим Буддой» — так называлась дорогая статуэтка, которую поставлял фирме некий художник по фамилии Томпсон. Поставки выполнялись в небольшом количестве: ежегодно поступали в продажу максимум два-три экземпляра. Как только имеющийся в наличии шедевр оказывался продан, Томпсон приступал к изготовлению нового. К несчастью Рэнсинга, по записи в унесенной им книге, в мае 1926 года также был продан один экземпляр шкатулки с Буддой. 27 мая вместе со скульптурной группой «Жнецы» шкатулка была отправлена в замок советника Воллишофа в Мюгли-ам-Зее.
Желая опередить конкурентов, Эдди Рэнсинг вылетел самолетом в Цюрих, чтобы оттуда кратчайшим путем добраться до живописного местечка Мюгли-ам-Зее.
Тем временем Эвелин, изучив подлинный перечень торговых сделок за 1922 год, выяснила, что по заказу морского офицера лейтенанта Гарри Брэндса эмалевая шкатулка, украшенная керамической статуэткой Будды, 20 мая была доставлена ему на дом по адресу Вестминстер-роуд, 4. Дело шло к ночи, но Эвелин хотелось воспользоваться преимуществом в несколько часов, прежде чем каторжник, который, возможно, знает о завещании, тоже начнет действовать.
Наступила полночь, когда мать с дочерью добрались на такси от дома архивариуса до Вестминстер-роуд. На звонок Эвелин у ворот появился седовласый мужчина в ночном облачении и наброшенной поверх ливрее с золотыми позументами. Таким образом, до коленей у него был вполне респектабельный вид, а ниже — интимно-домашний: из-под ливреи выглядывал подол белой ночной рубашки, босые ноги были сунуты в разношенные шлепанцы.
— К кому пожаловали?
— К лейтенанту Брэндсу.
Привратник воззрился на дам с таким изумлением, словно им вздумалось искать среди обитателей дома самого Христофора Колумба.
— Что вы имеете в виду?
— А в чем дело? — в свою очередь обеспокоенно спросила Эвелин. — Уж не переселился ли господин лейтенант?
— Вот именно. Возможно, даже в мир иной. Вы что, барышня, газет не читаете? Год назад о нем трубили все газеты.
Девушка сунула шиллинг представительному (до коленей) привратнику.
— Вероятно, я не обратила внимания. Вы уж будьте так любезны хоть в нескольких словах рассказать, что случилось с господином лейтенантом.
— Видите ли, всей правды не знает никто. Писали, будто бы лейтенант Брэндс похитил какие-то очень важные военные документы. А ведь каким порядочным человеком казался, как уважали его все жильцы дома! Даже я — хотя по роду своей профессии я прекрасно разбираюсь в людях: ведь от меня требуется с первого взгляда определить, направляется ли незнакомый посетитель к актрисе, что живет на четвертом этаже, или же это всего лишь принарядившийся жулик, — так вот даже я, привратник многонаселенного дома, иными словами, профессор физиогномистики, даже я ошибся в господине лейтенанте.
Эвелин с радостью отметила про себя: как хорошо, что не дядя Мариус вступил в разговор с привратником, иначе полезный обмен мнениями затянулся бы до рассвета.
— Значит, мистер Брэндс замешан в каком-то преступлении?
— Замешан, да еще как! Видите ли, даже я, будучи привратником…
— Знаю, знаю — вы тоже в нем обманулись.
— Совершенно верно. Привратник тоже человек. Конь о четырех ногах и то спотыкается, что уж тут говорить обо мне, у которого всего две ноги. Мой дядя — он тоже был привратник…
Эвелин вздохнула.
— Судя по всему, в вашей семье эта профессия передается по наследству.
— Не сказал бы. Дед мой, к примеру, был главным конюхом лорда Дерби, не говоря уж о женской линии рода, ведь женщинам, как слабому полу, заказаны пути на это славное поприще. Феминистки лишь недавно выдвинули требование о равных правах на должность привратника. Но, по-моему, это вопрос отдаленного будущего. На такой пост, конечно же, требуется мужчина — здесь нужен ум и талант.
— Да-да… Но мне бы хотелось хоть что-нибудь узнать о лейтенанте Брэндсе.