За то время, что князь дышал чистейшим горным воздухом, его обоняние приобрело особую чуткость. И сегодня с самого утра Реймора преследовал едва уловимый аромат дыма. Почему предкам не пришло в голову высечь замок чуть выше?! А эти глупые селяне, вот зачем, скажите на милость, им понадобилось жечь костры в полях?
Князь перевернулся на живот и зарылся головой в подушки. Кроме дыма, покоя ему не давало и пение, обрывки которого приносил ветер. Он тщетно пытался разобрать слова. Скорее всего, люди пели о том, что видели. Солнце, колосья, жницы… И перед внутренним взором невольно всплыл образ: небольшое поле на окраине леса, одинокая фигурка в нем, тонкие пальцы на рукоятке серпа, темные волосы, синие глаза…
От внезапного прикосновения к плечу, прохладного и легкого, Реймор невольно вздрогнул.
— Бедный-бедный Мор, — вкрадчивый голос прогнал видение. — Даже мне больно смотреть, как ты чахнешь день за днем.
Князь повернул голову. Девона, сидевшая на краю ложа, убрала руку и поднялась. Каждое ее движение сопровождал мелодичный звон браслетов. Сильно же он замечтался, если не услышал, как вошла любовница.
Реймор рассматривал многочисленные цепочки и ажурные полоски золота, которыми Дев украсила себя от запястий до локтей, и внезапно его сердце наполнилось печалью. Он прекрасно знал, что скрывается под всем этим великолепием. Старые шрамы, символ невероятной воли этой женщины, ее жертва во имя свободы, предостережение для всех остальных. Глядя на Белую Деву, сложно было представить, что это надменное и манящее холодной красотой лицо когда-то искажала боль. Каким недоумком нужно быть, чтобы причинить страдания такому великолепному… созданию?
Князь улыбнулся собственной меткости в подборе нужного определения. Девона действительно больше была похожа на изваяние из белого нефрита, чем на живого человека. От ее светлой, почти прозрачной кожи исходило призрачное сияние. Белоснежные брови и ресницы, длинные волосы, ниспадающие на плечи мягкими локонами, — каждая черта вопила о совершенстве. И все же природа не смогла удержаться от шутки, наградив красавицу глазами чудовища. Бледно-голубые, практически бесцветные, они вспыхивали алым, когда в них отражался свет.
Удивительно, сколько в Девоне было змеиного: треугольное личико с изящным узким подбородком, широкий рот и аккуратный маленький нос. Тонкая, высокая, гибкая, она не ходила, а плавно скользила.
Вот и сейчас в своем платье из тончайшего полупрозрачного шелка она двигалась так, будто находилась под толщей воды. Ослепительная белизна ткани напомнила Реймору о подвенечном платье той, с которой он сорвал наряд…
— Я могла бы выпить твою печаль, — осторожно начала Девона.
— Ни за что!
Реймор на всякий случай перевернулся и сел. Шея немного затекла, и он покрутил головой, чтобы разогнать кровь.
— Ладно, — любовница игриво улыбнулась, — тебе крупно повезло, что я знаю еще несколько способов развеселить тебя.
Она обнажила одно плечо и нежно провела по нему рукой. Князь в очередной раз поразился, сколько самолюбования было в каждом ее жесте. И пусть Дев говорит, что угодно, но сейчас она соблазняла не его, а себя.
Кончики ее пальцев исследовали собственное тело, осторожно, будто в первый раз. Девона прикоснулась к соскам, слегка сдавив их. Набухшие и упругие, сквозь ткань они казались бледно-розовыми жемчужинами. Продолжая одной рукой играть с грудью, второй Дев поглаживала бедра. Но такое развлечение ей быстро наскучило. Шелк, последняя преграда между руками и телом, медленно опустился на пол.
Реймор наблюдал за тем, как любовница, прикрыв глаза, ласкала себя. Неужели она думает о ком-то другом? Мысль неприятно щекотнула самолюбие, и князь поспешил от нее отмахнуться.
Видимо, устав ждать, Дев сама подошла к нему. Она забралась на ложе, развернулась к Реймору спиной и опустилась на колени. Князь видел, как длинные тонкие пальцы трепетали возле розовых лепестков. Ее лоно походило на бутон готовый вот-вот распуститься. Чарующая картина: дерзкий цветок, способный опьянить больше, чем иная благоухающая роза, манящий обманчивой невинностью…
Девона обернулась. Похоть, плясавшая в ее глазах, польстила Реймору. Ее тело жаждало грубости и силы. Именно поэтому князю было сложно удержаться от соблазна подразнить подругу. Он хотел овладеть ей медленно, привести в бешенство своей нежностью и долгими поцелуями, но не был уверен, что сдержит себя. Нет, для начала вместо желанного удовлетворения стоило наградить Дев звонким шлепком по заду.
— Гад! — глухо огрызнулась Бела Дева, и тут же получила еще один.
Князь сделал верную ставку. Учащенное дыхание и едва заметный румянец — все говорило о том, что Дев решительно настроена продолжить игру. Реймор надеялся, что теперь ее внимание будет обращено на него, но не тут-то было.
Девона так и застыла в той же позе, на коленях с широко раздвинутыми ногами, и ее руки остались там же. Длинные пальцы по одному исчезали внутри. Они легко скользили туда и обратно.
Реймор знал, какая она влажная и горячая, и уже пожалел о своем решении, однако остановить этот ритмичный чувственный танец казалось преступлением. Пришлось последовать примеру подруги, довольствуясь волнительным зрелищем.
Их стоны становились громче, и ни один не собирался останавливаться. Князь, откинувшись на подушки, не понимал, что происходит: то ли они соперничали, наказывая друг друга, то ли дарили высшее наслаждение.
Девона выгнулась, легкая дрожь накатывала на нее волнами, она застонала и замерла. Жалобно звякнули браслеты, время остановилось. Тишину нарушало лишь их тяжелое дыхание.
— Право слово, хватит страдать из-за своей пастушки, — насмешливо произнесла Дев. — Хочешь, притворюсь девственницей? Натремся медом и пойдем валяться в траве…
— Я просил не напоминать мне.
— Справедливо. Вот только ты не забывал. Ни на мгновенье.
Реймор знал, что возражать бессмысленно. Девона всегда отличалась способностью зреть в корень и называть вещи своими именами.
— И даже не спросишь, чем она лучше тебя? — князь не мог определиться, что угнетало больше: молчание или отсутствие у любовницы даже капельки ревности.
Дев улеглась рядом и блаженно улыбнулась:
— Ничем. Лучше меня не бывает. Но так и быть, спрошу, что в ней такого особенного?
— Сам не знаю.
— Мор, не пойму, почему ты просто не заберешь ее?
— Сотню раз повторял: она замужем.
— А вот если она станет вдовой, — в голосе Дев проскользнули хищные интонации.
Ремйор не стал спорить и отвернулся. Ему показалось, что так легче противостоять соблазну. «На моих землях будет литься лишь вражеская кровь», — мысленно повторил он, будто сам себя заклинал. К тому же отбирать у Мей нормальную жизнь, с мужем, детишками и козами, было по меньшей мере жестоко. Что-то подсказывала князю, что маленькая упрямица, которую удалось приручить на одну ночь, не согласилась бы стать его игрушкой здесь, во дворце. Подобные мысли насчет других женщин никогда не приходили Реймору в голову. Возможно, стоило поделиться этой историей с советниками, чтобы до них дошло, что он вовсе не лишен зрелой рассудительности.
— Дорогой, мне, правда, больно смотреть на тебя. Позволь себе освободиться, отдай мне свою тоску, — ласковый шепот над ухом баюкал и туманил разум.
— А вместе с ней и радость? Спасибо, не нужно.
Неожиданно из коридора донеслись звуки шагов и приглушенный разговор стражи с кем-то, кто очень рвался в княжеские покои.
— Да вспучите же вы его! — гаркнул Реймор так, что Девона дернулась.
Из-за двери высунулась огненная голова Элдера:
— Князь, ты не поверишь!
Дружинник так торопился, что не спросил позволения войти, и только когда оказался в комнате, заметил обнаженную Девону. Элдер осекся, некоторое время он глазел на альбиноску, но затем, опомнившись, потупил взор. Дев, напротив, не без интереса рассматривала рыжего. Даже на локте приподнялась. Выражение лица у нее при этом было задумчиво-сосредоточенное, будто она присматривалась к жеребцу, прежде чем купить. Чего доброго, Дев прикажет бедняге открыть рот и начнет изучать зубы. Реймор кашлянул. Любовница повернулась к нему и вопросительно приподняла бровь. Глаза ее заговорщицки поблескивали. Князю вдруг стало интересно, способна ли она думать о чем-то, кроме распутства. Следовало спровадить Элдера прежде, чем Девона от размышлений перейдет к действиям.
— В чем дело?
— Ведьма в твоих землях.
— Ты совсем не похож на мою матушку, — отмахнулся Реймор, и, заметив удивление на лице дружинник, недовольно пояснил: — Иначе, зачем рассказываешь эти сказки? О моем сне нынче есть кому печься.
Девона кивнула, подарив князю озорную улыбку.
— Не сомневаюсь, но тут такое дело. Ведьма сожгла дом вместе с мужем на глазах у сотни человек.
— Наверняка он того заслуживал, — сладко потянулась Дев.
Она встала, чтобы поднять свое платье. Проходя мимо Элдера, Девона, будто случайно, коснулась его плечом. Реймор видел, как трудно дружиннику бороться с соблазном, чтобы не обернуться. Князь решил помочь парню:
— И конечно, все эти люди готовы подтвердить, что ведьма вызвала огонь щелчком пальцев?
— Нет…
— Так я и думал.
— Но дом выгорел дотла, хозяин хорошенько поджарился: умереть не умер, но уродом остался. А ей ничего. Представляешь?
— Ладно. И где же эта ведьма обитает?
— В Медоу.
Элдер хитро прищурился. Наверняка, начал издалека, чтобы удивить князя. И, стоит признать, это ему удалось.
— Как давно?
Этот вопрос Реймор и Девона задали одновременно, чем очень удивили дружинника. Его веселость бесследно испарилась.
— Еще весной. Я немного порасспрашивал, получается, сразу после того, как мы оттуда уехали. Кстати, зовут ведьму Мейден. И пожар она устроила на следующий день после свадьбы, — Элдер больше не говорил загадками, а был собран и серьезен, видимо, боясь упустить что-то важное.
— Неужели та самая? — Девона подскочила к князю.
Реймор не ответил. Он вскочил с ложа, затем присел на край. Внутри все оборвалось: слишком много совпадений.
— А почему раньше ничего не было слышно? — гаркнул князь.
Он и сам удивился, вместо тревоги в его голосе был только гнев. Элдер посерел. Казалось, даже его огненные волосы потускнели. Реймор испытывал невероятное раздражение, будто ответа не было вечность. Он понимал, что дружинник ни в чем не виноват, но сдерживать себя было крайне сложно.
— Она сбежала, — подгоняемый нетерпеливым сопением господина, Элдер нервничал. — Ее долго искали. Пару недель назад только обратно вернули.
— И она не сопротивлялась? Никого больше не сожгла?
— Так за ней же охотника послали. Он ее выследил, поймал, высек руны…
— Чудовище! — Девона положила руку, на плечо князю.
Браслеты громко звякнули прямо над ухом. Краем глаза Реймор заметил безобразные рубцы. Не удивительно, что она в ярости. Ей прекрасно известно, каково, когда тебя клеймят. Дважды.
— Сейчас ведьма в Медоу ждет казни.
— Что?! — сорвалась на крик Дев.
— Тамошний жрец решил, что ее нужно сжечь на закате в день равноденствия, чтобы снять проклятие с деревни. Всем известно, что после появления ведьмы случает мор…
— Глупцы! — взывала Девона. — Это же завтра!
Она сжала пальцы, и Реймор почувствовал, как в плечо впиваются ногти. Боль отрезвляла. У них нет времени обсуждать превратности судьбы. Он глянул на Дев и понял, она сама рванула бы в Медоу, если бы был хоть один шанс успеть вовремя. Не ради Мей, нет, но ради него.
— Реймор, очнись! Сделай же что-нибудь.
Князь не заставил просить себя дважды. Несколько шагов и вот он на террасе. Внизу ущелье, за ним — поля. Солнце безжалостно клонилось к горизонту, по земле ползли длинные тени. Медлить нельзя. Реймор подошел к перилам и сиганул вниз.
— Князь! — крик Элдера был последним, что он услышал прежде, чем от свистящего ветра заложило уши.
Глава 8
Глухой звук отодвигаемых камней прервал чуткий сон Мейден. Она вздрогнула. Привыкнуть к такому невозможно, хоть вечность здесь проведи.
Даже в минуты отчаяния, балансируя на грани безумия, Мей не позволяла себе сбиться со счета. Семнадцать дней в земляном колодце, который специально для нее вырыли жители Медоу. Три ярда сырой земли, видимо, сочли недостаточным препятствием для «ведьмы», поэтому сверху яму накрыли настилом из досок и привалили камнями. К счастью, мучители предусмотрительно оставили в нем несколько щелей, чтобы пленница не погибла раньше назначенного времени.
Камни, а затем и деревянный щит отодвигали раз в день. Вниз на веревке спускали ведро, в котором обычно лежали мех с водой, кусок черствого хлеба и два-три вялых листа капусты. Обратно Мейден должна была отправлять другое ведро. С нечистотами.
Свет, хоть и не был ярким, все равно резал глаза. За время плена Мей успела отвыкнуть от солнца и свежего воздуха. Однако это печалило ее меньше всего.
Уныло скрипнула веревка, сверху раздалось недовольное кряхтение и брань. Сложно сказать, кому из односельчан принадлежал голос. Да и какая разница? На всем свете нет ни одной живой души, которая согласилась бы ей помочь.
Раскачивающееся ведро двигалось вниз рывками. Внутри что-то плескалось. Мейден не поверила глазам — вода. Чистая. И тряпка. Неужели ей все-таки дадут возможность привести себя в порядок пред казнью?
Она больше не умоляла освободить ее, не рыдала, не взывала к совести, не грозила страшными проклятьями. Мей пришлось смириться с мыслью, что все это бесполезно: приговор вынесен, и слушать ее никто не станет.
Неистовая жажда мести жителей Медоу, их абсолютная безжалостность поражали. Хотя чего еще можно было ожидать. Все они видели Калеба, на лице и теле которого алели плотные бугристые шрамы, видели пепелище сгоревшего дома и, вероятно, боялись оказаться следующими. Никого не волновало, почему все произошло. И сколько бы Мейден ни клялась, что не причиняла зла нарочно, ей не верили. И даже во внезапной болезни старосты, которая обездвижила его, лишив дара речи, люди усмотрели не волю Трех, а козни ведьмы.
В душе Мейден даже радовалась, прекрасно понимая, что если бы Стоунч мог встать с кровати, то она не прожила бы так долго. Наверняка староста забил бы ее камнями. И уж точно не пожалел бы невинное дитя, которое она носила под сердцем.
Мей подумала о ребенке, которому не суждено появиться на свет, и все внутри сжалось от леденящей печали, глубокой и острой. Горькое сожаление, будто водоворот, увлекало в прошлое. Пустые мысли, ведь ничего уже нельзя изменить. И все же Мейден не могла найти в себе силы противиться им.
Она недооценила преследователей. Остановила, едва миновала опасность. Наивно полагала, что может жить, как прежде, пусть и в другом месте. Слепо доверилась незнакомцу. Почему?
Мей хорошо помнила первые дни, которые провела в лесу. Холод, приходивший с наступлением темноты, и ночи, которые она провела без сна. Прячась под замшелыми корягами, как змея, она невольно вслушивалась в шорохи чащи. Хруст веток, уханье сов, отдаленный волчий вой — каждый звук наполнял ее сердце ужасом.
Несколько раз Мейден пробовала наколдовать огонь. Ничего не вышло. Она так и не поняла, как ей удалось вызывать пламя в доме старосты. Все попытки сосредоточиться и представить жар на кончиках пальцев не увенчались успехом.
Дни сменяли друг друга, а Мей все блуждала по лесу. Голод и отупляющая жажда стали ее верными спутниками. Коренья и ягоды не насыщали, утренней росы не хватало, чтобы напиться вволю. Скорее всего, глушь стала бы ее могилой, если бы не удивительная встреча.
В одно прекрасное утро она услышала глухой топот. Мейден выглянула из укрытия и не поверила глазам: между деревьями мелькнул знакомый силуэт. Вороной, тот самый, которого изловил Калеб и освободил, сам того не желая, князь Реймор. Жеребец был не только жив, но и выглядел прекрасно. Каким-то чудом ему удалось избавиться от седла, но не от поводьев.
Мей решила этим воспользоваться. Медленно, стараясь не испугать животное, она вышла из убежища. Вороной наблюдал за происходящим с интересом и даже позволил к себе приблизиться. Но едва Мейден протянула руку к поводьям, стал на дыбы. При желании он мог лишить ее жизни одним ударом копыт, но не стал. Только в сторону отскочил.
Несмотря на случившееся, животное и не думало убегать. Мей перевела дух и сделала еще одну попытку. Однако на каждый ее шаг вперед вороной отвечал двумя назад. А через какое-то время и вовсе потерял интерес к игре: развернулся и неспешно побрел по своим делам.