Мне в то время едва минуло пятнадцать лет, и дела сестры меня совершенно не интересовали, поскольку моя голова была забита латынью, греческим и богословием. Я обожал философию; учивший меня настоятель соседнего аббатства говорил, что я подаю большие надежды. Мне не нужны были иные развлечения, кроме верховой езды и фехтования. Каждый вечер я посвящал чтению манускриптов, размышлениям и молитве, надеясь в скором будущем стать достойным вести диспуты хоть с самим Франциском Ассизским. Розалия насмешливо называла меня святошей, но мне было все равно. Я не интересовался тем, что происходило в замке, и только рыцарские турниры могли вытащить меня из-за книг. Как раз во время одного из таких турниров, когда в Освальде было множество приезжих вельмож, я и узнал, что на свете есть вещи, о которых я не имел представления...
Я только что вернулся с верховой прогулки и, оставив в стойле своего жеребца, направился в замок, чтобы переодеться к ужину. В конюшне было полно лошадей, но слуги уже разошлись, и только в дальнем углу горела забытая кем-то масляная лампа. Не успел я дойти до дверей, как меня окликнули. Обернувшись, я заметил спрятавшуюся за сеновалом Розалию, которая жестами умоляла меня подойти к ней. Взяв лампу, я подошел и спросил, в чем дело. Схватив меня за руку, Розалия потащила меня к дальней стене, где никто не мог нас видеть и слышать. Вид у нее был несчастный, в покрасневших глазах стояли слезы.
"Элвин, - сказала она, едва сдерживая рыдание, - наш отец сошел с ума!" Я засмеялся. "Что же он сделал?" "Умоляю, Элвин, не смейся надо мной. Это ужасно. Он решил выдать меня замуж!" Я пожал плечами. "Вот уж ничего ужасного. Ты ведь не хотела бы отправиться в монастырь, правда? А у отца не было выбора, как я понимаю..." Слезы хлынули из ее глаз, и это немного смягчило меня. "Полно, - попытался я утешить ее, - все не так плохо. Ведь ты сама своим поведением толкнула его на это решение... А потом, если муж будет любить тебя, ты не пожалеешь." "О чем ты говоришь, Элвин? Знаешь ли ты, кого отец выбрал мне в мужья?" Я ответил, что мне это неизвестно. "Ричмонда Гриза!" - выдохнула она и разрыдалась пуще прежнего. Я оторопел. Барон Ричмонд Гриз был жирным детиной лет тридцати, жадным и злым, а его грубость и вздорный характер снискали ему всеобщую ненависть. Его побаивались, потому что он был богат и нигде не появлялся без дюжины оруженосцев и слуг, но сильнее страха было отвращение. "Почему же выбор отца пал на эту скотину?" - потрясенно спросил я. "Отец... проиграл ему в кости. Проиграл слишком много, чтобы расплатиться. И он расплатился мной." Я не знал, что сказать. Отец был для меня человеком честным, идеалом рыцаря и мужчины. Я не мог поверить словам сестры. "Этого не может быть, - пробормотал я. - Наш отец никогда не поступил бы так..." "Но он так поступил! - выкрикнула Розалия. - Ричмонд уже считает меня своей собственностью! Он поймал меня на лестнице и пытался стащить с меня платье, но я вырвалась... Элвин, я ненавижу его! Он жирный, вонючий, у него такое брюхо, словно он сожрал целого вепря и запил его бочкой эля! У него грязные толстые пальцы, и он шарил ими по всему моему телу..." Рыдая, она обняла меня и прижала голову к моей груди. Я тоже обнял ее, стараясь утешить, бормоча неловкие слова ободрения, и вдруг она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.
"Клянусь, он не получит мою невинность, - сказала она. - Я не могу избежать того, что прикажет мне отец, но моей любви Ричмонд не получит!" "Ты знаешь способ этого избежать?" - с сомнением спросил я. Она обхватила меня за шею и, заставив меня склонить голову, прошептала: "Да." Я сказал, что сделаю все, что она попросит, чтобы помочь ей, и это была истина. Ее участь показалась мне действительно страшной, и я готов был заколоть Ричмонда Гриза кинжалом или вызвать его на честный поединок по одному слову Розалии. "Да, Элвин, - сказала она, - только на тебя я могу надеяться, только ты один можешь помочь мне." Ее руки легли мне на плечи, и она испытующе посмотрела мне в глаза. "Элвин, ты такой молодой, такой красивый... - Ее голос понизился до шепота. - У тебя такое стройное, сильное тело... Ты единственный, кто может взять мою чистоту. Прошу тебя..." Я не понимал, чего она хочет. В моей голове не было места подобному. В древних трактатах и святой Библии такое толковалось однозначно; я не задавался вопросом о кровосмешении, твердо усвоив, что это - смертный грех. Поэтому я постарался объяснить Розалии, что именно этого она не вправе от меня требовать. Наивный! Ее пальцы уже расстегнули ворот моей рубашки и гладили мою грудь. Она быстро целовала меня в шею, шепча ласковые слова, повторяя, что я лучше всех мужчин в мире... Я стоял неподвижно, умоляя ее подумать о наших душах, но она только нервно засмеялась и, сдернув с плеч платье, накрыла моими ладонями свои маленькие, крепкие, едва начавшие развиваться груди. Я невольно сжал их, и соски затвердели под моими пальцами. Губы Розалии приоткрылись, ее лицо было совсем близко. "Поцелуй меня, Элвин," - попросила она, но я, собрав всю свою волю, отвернулся. Тогда она стала раздевать меня, продолжая осыпать порывистыми неумелыми ласками и поцелуями. Стыд и ужас охватили меня, когда я очутился перед ней обнаженный. Упав на душистое сено, Розалия подняла подол платья и развела ноги, открыв моему взору то, чего я не видел никогда в жизни. "Иди сюда," - сказала она почти с мольбой. Я не знал, что делать, и стоял перед ней, думая лишь об одном - о том, что мое тело жаждет греха и она видит это. "Элвин, мы должны сделать это, - прошептала Розалия. - Ты же не допустишь, чтобы я досталась Ричмонду Гризу..." Она приподнялась и потянула меня на себя. Я очутился на ней сверху, чувствуя огонь ее гладкого, нежного тела. Она была такая хрупкая, такая юная, что я едва не заплакал, умоляя господа простить меня. Розалия целовала мое лицо, а потом своей рукой направила меня в себя. Страх и наслаждение смешались в моей душе, застлав глаза сладостным туманом, когда я вошел в ее тело, преодолевая сопротивление невинной плоти... Ее крик мгновенно отрезвил меня. Я вдруг ясно осознал, что натворил, и попытался отстраниться от нее, но она крепче обняла меня, прижимая к своему животу. Она заставила меня продолжать. Я не мог сдерживаться. Она вскрикивала, стонала и металась подо мной... Я уже плохо понимал, что делал. Помню только острое, до боли, блаженство, разорвавшее мое тело на тысячи звезд в сладкой агонии, жаркий шепот Розалии, ее слезы и кровь на ее бедрах и моих руках...
С того вечера мы стали ближе друг к другу. Розалия явилась к отцу, умоляя его отсрочить свадьбу с Ричмондом Гризом, и он, поддавшись на ее слезы и кроткое поведение, согласился. Я надеялся, что то, что было между нами, со временем перестанет напоминать о себе такими угрызениями совести, и молился с особенным усердием, прося Бога помиловать мою душу. Мне все время казалось, что кто-нибудь мог видеть нас в конюшне, рассказать все отцу и покрыть нас позором. Я ненавидел себя и даже стал сторонником флагеллантов, истязая свое тело розгами. Всячески избегая Розалии, я тем не менее был рад, что она спаслась от замужества - хотя бы временно. А потом... Однажды ночью я услышал стук в дверь моей комнаты. Открыв, я увидел на пороге Розалию - бледную, босую, в тонкой ночной рубашке, сквозь которую просвечивало ее тело. Она молча вошла, затворила дверь и бросилась мне на шею. Она сказала, что не может жить без моих ласк... Наши ночные встречи продолжались, и отец ничего не знал о них. Он был доволен, что Розалия присмирела и перестала заигрывать с мужчинами. Часто мы седлали лошадей и уезжали далеко в поля, и там любили друг друга прямо на земле, среди цветов и трав, до полного изнеможения, отдавая себя до последней капли этому странному чувству... Все это могло бы продолжаться долго, но вскоре на нас обрушилось несчастье: отец умер, оставив меня хозяином Освальда. Мне было чуть больше восемнадцати лет, и я не знал, как справиться со свалившимися на меня делами. Вдобавок, Розалия подрастала. Ее тело приобрело округлость и плавность форм, а утонченный порок и чувственность, сквозившие в каждом ее движении, сделали ее предметом вожделения всех окрестных рыцарей. У меня многие просили ее руки, но я не решался лишиться Розалии, ставшей моей единственной опорой и утешением после смерти отца...
Элвин замолчал, его лицо стало задумчивым и печальным. Казалось, он думал о чем-то важном, но не хотел говорить об этом.
- А Ричмонд Гриз? - спросил Гай. - Он отступился от обещанной невесты?
- Он был весьма настойчив. Я вызвал его на поединок и доказал ему глупость и непомерную наглость его притязаний. Ричмонда увезли из Освальда на носилках, и я обещал убить его, если он посмеет сюда когда-нибудь вернуться. Мой отец оказался слишком малодушен, согласившись на его условия. Вообще говоря, образ отца сильно померк в моих глазах после его смерти. Розалия стала искать утешения в любовных интрижках, дав волю своей непомерной похоти, а я... я стал единственным мужчиной, который был в состоянии дать ей то, чего ей требовалось.
- Она действительно хороша собой, - мечтательно проговорил Гай. - Очень хороша...
- Ты хотел бы провести с ней ночь? - усмехнулся герцог, взъерошив его волосы. - Нет ничего легче. Думаю, мне удастся уговорить ее быть с тобой поласковее. Розалия любит новые ощущения и мужчин, которые еще не обладали ею. Я не ревную своих любовников к своей сестре, так что ты сможешь оценить ее прелести в полной мере.
Гай улыбнулся помимо воли и покачал головой.
- В чем дело? - спросил Элвин. - Неужели у тебя есть еще кто-то на примете?
- Я... - Гай запнулся и покраснел.
- Понимаю. Я всегда думал, что ты не такой, как другие. Ты ни за что не скажешь, кто твоя избранница, но для меня это не тайна. Эта белокурая крошка, Леона Блейк, которая вручила тебе сегодня кубок? У тебя неплохой вкус, Гай. Воплощение невинности, кротости и простоты - хорошая жена для честного рыцаря. - Он натянуто улыбнулся. - Ты уже спал с ней?
- Нет, - смущенно ответил Гай. - Я и говорил-то с ней всего два раза... Но она мне нравится.
Элвин Освальд расхохотался, и в его смехе не было веселости.
- Запомни, мой мальчик, - сказал он, - женщина может казаться кем угодно, ангелом или демоном, голубкой или сосудом греха, но она всегда лицемерна и продажна. Леона Блейк прекрасна, мила и целомудренна? Думай так. Я докажу тебе обратное. Если ты захочешь жениться на ней после того, как я сделаю это, - женись, я не стану тебе препятствовать.
- Почему ты так зол? Ты ее совсем не знаешь.
- Возможно, во мне говорит ревность, - засмеялся герцог. - Но я обещаю, что не позже чем через два дня она будет принадлежать тебе.
- Ловлю тебя на слове. - Гай сел на постели, сжав руками плечи лежащего герцога, и тот притянул его к себе.
- На этом самом ложе, - прошептал Элвин в самое ухо юноши, - ты получишь эту юную леди уже завтра, если я не ошибся в ней. Я хочу, чтобы ты пришел сюда завтра вечером вместе с ней. Со мной будет Розалия, так что нашу крошку Блейк не ожидает ужин в обществе только двух кавалеров.
- Спасибо, Элвин. Остается только надеяться, что Леона согласится. - Гай вспомнил записку, переданную ему слугой, и подумал, что уговорить девушку теперь будет не так-то просто.
- Ты плохо знаешь женщин, мой мальчик. - Элвин привлек его к себе и нежно поцеловал в губы. - Она согласится.
Гай обнял его мускулистые плечи.
- Я хочу, чтобы ты имел возможность сравнить женщин и мужчин, - прошептал Элвин, прижимаясь к нему. - Ты должен сделать выбор...
- То, что я узнал сегодня, мне понравилось, - улыбнулся юноша. - Хотя я и не думал, что такое может быть между мужчинами.
- Высшее доверие, Гай. Это гораздо выше, чем обычная дружба. Мужчины так много могут дать друг другу... Я видел однажды, как этим занимались монахи в аббатстве. Взрослый мужчина и юноша, почти мальчик, двое в монастырском саду, среди цветущих яблонь... Мужчина, стоя на коленях, обнимал колени юноши и ласкал его, пока тот не упал ему на руки в полном изнеможении, обессиленный страстью. Я тогда был еще слишком мал, чтобы понять...
Он снова поцеловал Гая, закрыл глаза и заключил юношу в объятия.
- Отдохни, мой ангел. Я не в силах дать тебе большего.
- Мне не нужно большего, Элвин. Спокойной ночи.
Огонь догорал в камине, и алые искры всполохами пробегали по золе от сквозняка. Ночь смотрела в окна, а на востоке небо уже слабо алело - близилось утро. Положив руку на грудь уснувшего Элвина, Гай прислушивался к его ровному дыханию и биению его сердца. Новое чувство пробуждалось в его душе - чистое, необычайно светлое и в то же время сладостно порочное. Он познал запретную любовь и понял всю глубину наслаждения, которое может подарить один мужчина другому. Элвин по-прежнему оставался для него загадкой, но теперь к чувству интереса, уважения и восхищения примешивалась и любовь.
Он долго не мог заснуть, и только под утро забылся сном без сновидений, убаюканный ночной тишиной и теплом сильного тела герцога.
Гай проснулся от холода. Утренний серый свет проникал в раскрытое окно вместе с сыростью и запахами дождя и взрытой земли. За окном стелился белесый туман, густой над аллеями парка и рассеивавшийся над равниной. Элвина в комнате не было - он проснулся раньше и ушел, не желая будить Гая. Барон быстро оделся и собрался уходить, когда заметил белеющий на столе листок бумаги, приколотый к столешнице острием кинжала. Взяв записку, он пробежал глазами строчки, написанные четким, почти каллиграфическим почерком:
"Мой дорогой мальчик! Ты так прекрасен во сне, что я не решился разбудить тебя, несмотря на то, что хотел бы выехать на прогулку вместе с тобой. Сегодня чудесное утро для верховой езды, и я отправляюсь в парк. Увижу ли я тебя до вечера? Трудно представить, как я раньше мог жить без тебя, без твоего тепла, без твоей любви. Я счастлив, как только может быть счастлив человек. Помни свое обещание, а я помню свое: сегодня вечером, когда стемнеет, я жду тебя и Леону в этих покоях. Элвин."
Гай с улыбкой сложил листок и спрятал на груди. Волна нежности поднялась в его душе. Он вспомнил все, что было накануне; вспомнил лицо Элвина, его руки, его ласковый голос и его ласки, от которых трепетало все тело... Выйдя из комнаты, барон прикрыл за собой дверь и направился в свои покои. Попадавшаяся навстречу челядь и придворные узнавали его, кланяясь чуть ниже, чем раньше, - звание первого рыцаря обязывало к уважению. Дамы сдержанно улыбались, и Гай чувствовал спиной устремленные вслед ему восхищенные взгляды. Но сейчас внимание дам мало занимало его. Точнее, его интересовала лишь одна из них, однако прежде следовало навестить Тома и позавтракать.
Гай застал старого слугу в скверном настроении. Том мерил комнату шагами из угла в угол, беспокойно бормоча что-то себе под нос. Обернувшись на звук открывшейся двери, он заметил хозяина и бросился к нему, натыкаясь на мебель. В его покрасневших глазах показались слезы.
- Боже, я-то уже собирался искать ваше тело, милорд! - воскликнул он. - Я так боялся за вас! А герцог Освальд... Я никогда не доверял ему, это сфинкс, а не человек. Где вы были? С вами все в порядке? Надеюсь, вам не пришлось пустить в ход кинжалы?
- Все прекрасно, Том, - бодро заверил юноша. - Пир затянулся до поздней ночи, а потом мы долго беседовали с герцогом. Он замечательный человек, и я сумел снискать его доверие.
- Слава Богу! - Том искренне обрадовался и тут же засуетился возле накрытого стола. - Но вам надо хорошенько поесть, а потом отдохнуть. Я не намерен отпускать вас никуда, пока ваша рука не придет в нормальный вид.
Гай взял с блюда кусок холодной телятины и уселся в кресло.
- Ты похож на сварливую няньку, Том. Мне совсем не хочется сидеть в этой комнате подле тебя, чтобы тебя успокоить. Поверь, у меня нет врагов в Освальде. Виконт Брент еще долго не встанет с постели, а герцог Элвин мне покровительствует.
- А принцесса Розалия?
- Пусть она тебя не тревожит. Герцог не из тех мужчин, которые сидят под каблуком женщины.
- Боже, милорд!
- Послушай, Том, я не собираюсь слушать твои причитания. Кроме того, я хочу написать матушке в Санвер, чтобы она не волновалась за меня, а ты отвезешь письмо и сам расскажешь обо всем, что она спросит. Только не надо очень сгущать краски, старина.