Решительно выхожу из воды, поднимаясь по шероховатым ступеням — пусть смотрит, пусть сравнивает со своей невестой или виртуальными куклами, от меня не убудет.
На его лице нет и следа удивления, а потому я не спеша протягиваю руку за халатом.
— Гордас! Я скоро замерзну.
— Да, сейчас, сейчас…
Он расправляет тонко-ворсистую ткань и накидывает халат мне на плечи, а потом… Боже! Он встает на колени передо мной, прижимается щекой к моему влажному животу, обнимает меня за бедра поверх халата и продолжает тереться лицом о мою кожу. У меня перехватывает дыхание, пересыхает во рту, ноги слабеют, а пальцы рук сами ныряют в густую массу его спутанных волос.
— Что ты… зачем…
Он не отвечает, а просто целует меня внизу живота, скользит языком по самым чувствительным складочкам моего тела. Все очень просто… Что может быть легче… Гордас заводит ладонь между моих ног, заставляя немного раздвинуть их, так ему будет удобнее, я уступаю, и даже хочу приподнять колено и закинуть ногу ему на плечо, но тогда мне придется целиком раскрыться перед ним, а это будет слишком, слишком…
Чувствую, как стучит пульс в висках, будто колокольным набатом гудит в голове кровь, и таким же гулким эхом отдается в паху желание принять в себя мужское естество. Я была не готова к такому, я хотела одеться и поболтать перед сном, может, пара почти дружеских поцелуев и довольно.
Гордас застал меня врасплох, сейчас — ночью у воды, расслабленная и открытая, я не смогу долго сопротивляться, неужели он не понимает, что может случиться дальше или нарочно распаляет меня, заставляя… Заставляя обманывать своего отца!
— Гордас, а если Лоут узнает?
Последний довод, за который цеплялся мой здравый смысл — он разбился о стальные аргументы юноши.
— Я с ним говорил… Когда понял, что хочу тебя всю, собирался уехать, оставить вас вдвоем. Это трудно, но я бы смог. Тем более, мне и так скоро уезжать, так зачем усложнять. Он не отпустил, сказал, что последние дни я должен провести дома, и если ты позволишь себя любить, он против не будет. Если ты позволишь… Ты такая сладкая, нежная, я хочу целовать тебя везде, можно?
Вот оно что… Оказывается, нам обоим выдано разрешение на приятное времяпровождение вместе. Лоут хотел сделать сыну подарок перед разлукой. Отлично устроился. Приобрел игрушку сразу себе и сыну. А ведь я была готова привыкнуть к нему, стать ему хорошей, верной женой. И не надо мне никаких любовников, живых или синтетических. А вот оно как вышло…
Я запуталась, словно попала в какую-то невидимую паутину и не знаю, за какую ниточку потянуть, чтобы петля еще туже не сдавила горло.
— Ну, бери… Если так нужно, бери, что хотел.
Я сама сбросила халат с плеч и расплела на затылке намокший узел волос. Заметив перемену в моем настроении, Гордас поднялся и теперь стоял напротив меня — большой, сильный, красивый мужчина, способный доставить мне массу чувственных удовольствий. Что же мне мешает их получить?
Пресловутая порядочность? Грош ей цена — лицемерие и ханжество, в мыслях я уже не раз ложилась под бочок к своему белокурому ангелу. И я бы очень старалась, решившись подарить ему самые приятные мгновения наяву, но ведь это сразу же все изменит. Тогда мне придется спать с двумя мужчинами. С мужем и его взрослым сыном. Спать с двумя, любить двоих…
Они очередность установят или договорятся ласкать меня одновременно? Вспышкой молнии в памяти встала сцена нашей супружеской любви на глазах у свидетеля. Будь же честна сама с собой, Соня, тебе понравилось?
Не знаю, что уж там Гордас прочел на моем окаменевшем лице, только он медленно поднял злосчастный халат и заставил меня одеться. Затем поправил пояс, затянув его туже, чем следовало и, подхватив меня на руки, понес к дому. Я обняла юношу за шею и только прошептала чуть слышно:
— Ты же выкупаться хотел, отпусти меня, я пойду сама. Гордас, я скверная женщина, твоя невеста в сто раз меня лучше, она делает, что хочет и ни в чем себя не винит. И вообще у нас все неправильно получается, это я виновата, я дала тебе какие-то надежды, но ты такой заманчивый, а Лоут мой муж и твой отец…
Кажется, я несла чушь, все собрала в кучу, во всем призналась и покаялась сразу. Хотела, чтобы он меня понял, не обижался, не осуждал, а понял, почему мы не можем заняться сексом на лежаке у бассейна. Но вот осталась ли я довольна его ответом…
— Если для твоего спокойствия нужно, чтобы я к тебе больше не прикасался — я не прикоснусь. Я очень люблю тебя и хочу, чтобы тебе было хорошо.
Такой милый мальчик! Он не мог выдумать более изощренней пытки для нас двоих.
Глава 26. «Слушай сердца зов…»
Мы стояли в темной гостиной и не могли расстаться, не хватало сил отцепиться друг от друга и разойтись по своим комнатам. Наконец я придумала:
— Хочу пить. Попрошу Рин сделать мне чай. Все равно не усну, буду сидеть на кухне и болтать с роботом.
— Тогда я, пожалуй, присоединюсь к тебе.
— Наверно скоро начнет светать, я-то выспалась, а вот ты даже не прилег. Завтра Лоут опять устроит тебе какие-нибудь проверки, будешь клевать носом, а потом еще торжественный вечер… Ты готовился? От вас вообще что-то требуется на этом мероприятии? Показательные спортивные выступления, танцевальный номер?
Гордас пожал плечами:
— Ничего такого, мы просто выслушаем строгое напутствие и можно развлекаться наравне с прочими гостями. А вчера я отдыхал — ходил к реке. Там хорошо. А пролетая над пляжем, заметил Кайли с ее андроидом. Она возвращалась от подруги.
— И ты не мог пройти мимо столь изысканной леди!
— Почему ты сердишься на нее?
— Она задирает нос перед тобой, разве сам не видишь?
— Она — милая, но ей больше нравится проводить время с другим.
— Значит, будь она к тебе благосклонна, я стала бы тебе не нужна?
— Как это может быть? Кайли — это Кайли, а ты — это ты!
— Конечно, ведь я позволяю тебе гораздо больше вольностей!
В самом деле, надо успокоиться и прекратить на него нападать из-за ерунды. Да, я ревную, я дико ревную, не имея на подобные чувства ни малейшего права. Хочу, чтобы Гордас обожал только меня, и мало что готова дать взамен, а ему нужно все. Вот только как он это «все» себе представляет? По отношению к его отцу, разумеется…
— Рин, я сама достану посуду, не беспокойся. Нет, рыбу я не хочу, но, может Гордас будет — оставь. Сейчас он вернется, мы решили отменить сегодняшнюю ночь до утра. Я сама его покормлю… Только тихо, а то сюда нагрянет зануда Рик и начнет меня укладывать в постельку. Или Лоут скомандует отбой, не надо его будить.
Давай-ка я помогу тебе развернуть запеканку… Ммм… Еще теплая, какой запах — у меня уже потекли слюнки! Достаточно, иди к себе, а мы посидим немного одни и разбежимся по уголкам. Спасибо, Рин, ты наше сокровище! Если что — Рику меня не выдавай!
Мы с Гордасом остались вдвоем на затемненной кухне и лакомились всякой вкуснятиной. Я махнула рукой на свое недавнее желание похудеть и за обе щеки уплетала ломтики подсоленного сыра в прозрачном желе, чередуя их с непомерно большими черными маслинами. Гордас ел неохотно, больше подкармливая меня. Он выбирал нежные кусочки форели, обмакивал их в соус и отправлял прямиком мне в рот. Разве можно было отказаться?
А потом Гордас и вовсе отошел к приоткрытому окну, подняв руки, уперся ими по обе стороны проема. Наверно, тоже решил полюбоваться далеким заревом Короны или первыми лучами рассвета. Я потерялась во времени — я не знаю, скоро ли новый день. Да это и не важно… Не могу думать о часах, разглядывая точеный силуэт мужчины у стены. Не оборачиваясь ко мне, Гордас проговорил:
— Знаешь, пока тебя не было, я написал песню, слова сами пришли в голову, там — на лугу у реки. Я не знаю, хорошо ли получилось, но повторяю их про себя, кажется вышло складно.
— Ты мне споешь?
— Иди сюда, ты встанешь вот здесь и будешь смотреть на небо, а я тебе расскажу тихо-тихо, может, тогда и тебе понравится.
Я выполнила его просьбу, и теперь мы стояли у окна вместе. Гордас легко обнял меня за плечи и смотрел туда, где высоко над кронами самых больших деревьев полыхал раскаленный венец Марионы.
— Над обугленным рвом
Между ночью и днем
Переброшены сходни.
Если б я был пророк, я сказал бы вам — будьте свободны!
Хуже огненных врат называть свои цепи наградой.
В этом страх виноват — но не стоит бояться, не надо!
Этот мир состоит из любви между небом и твердью.
Этот мир состоит из любви между жизнью и смертью.
Пей вино ветров в зареве лугов,
Слушай сердца зов пока еще не поздно…
Этот мир состоит из любви — боль придумали люди.
Этот мир состоит из любви — и иначе не будет! (с)
— Гордас, я всегда знала, что в душе ты поэт и романтик. Ты придумал замечательную песню, я ее выучу. В ней красивые, правильные слова, но немного… немного… Я просто хочу сказать, что иногда мы все понимаем, но не можем изменить.
Он резко развернул меня к себе, наклонился и горячо зашептал прямо мне в губы
— Соня, мне страшно. Мне очень страшно, и я никому не могу об этом сказать, только тебе. Отец знать не должен, он назовет меня трусом, а я хочу, чтобы он мной гордился. Я докажу, что достоин рода Шалок, все наши мужчины возвращались с Маракха, значит, я тоже вернусь, другого нельзя представить.
А вдруг потом все изменится для меня? И сам я стану другим, не таким, как сейчас. Говорят, на Маракхе люди умирают и рождаются заново, их сердца начинают биться иначе. Вот чего я боюсь — потерять себя. И тебя тоже. И пусть «мия» — это только старая сказка… Все равно, как тебя называть… мия… мейла…
Отведя в стороны пряди отросших волос, я взяла его лицо в ладони.
— Ничего плохого с тобой не случится. Я буду молиться Марионе, и она тебя пощадит, я с ней договорюсь, вот увидишь. Выполню все ее прихоти, и спасу тебя. Слышишь… Ничего не бойся… хороший мой.
Я поцеловала его. В первый раз сама поцеловала прямо в губы и он ответил… А потом вспыхнул свет, и мы невольно принялись жмуриться, пряча глаза. У дверей раздался надтреснутый хрипловатый голос Лоута:
— Я был в твоей комнате, искал тебя. А-а… и ты тоже не спишь…
Внезапно я почувствовала себя жутко уставшей, захотелось прошмыгнуть наверх, запрыгнуть на свою кровать и с головой укрыться одеялом. Никого не видеть, ни с кем не говорить. Но Лоут, кажется, ждет объяснений. Я скажу то, что он примет легко.
— Мы решили перекусить, раз уж у нас всеобщая бессонница. А вообще, я немного волнуюсь, мне впервые придется выходить в свет. Джемма сказала, что на Прощальном вечере будет много солидных гостей. Не хочется выглядеть замухрышкой рядом с тобой.
— Твои тревоги напрасны. Ты у нас красавица, Соня. Все будут смотреть на тебя с восхищением.
«Ты — у нас… Что ж… Очень интересно!»
— Доброй ночи, Гордас! Хотя, что там осталось от ночи… Я иду к себе…
— Ты уже сыта?
Муж смотрел на меня, чуть приподняв в усмешке уголки губ — неужели он все знает про нас и забавляется нашим смущением. «Напротив, я очень голодна, но ты меня насытить не сможешь…». А вслух я произнесла:
— Пожалуй, и теперь собираюсь поваляться в постели до того как поднимется «солнце»… Или сразу оба светила — истинная звезда и ее двойник.
Пусть мужчины понимают мои слова как угодно — я уже лечу по лестнице на второй этаж, но в коридоре растерянно замираю, пытаясь определиться: вернуться в свою комнату или лечь в постель мужа.
Покорно принимать ласки Лоута и представлять на его месте другого мужчину… Жаль, не могу закрыться у себя изнутри, он непременно войдет ко мне, и я должна буду ему отказать. Отказать впервые.
— Можно остаться с тобой здесь, раз не захотела пойти в нашу спальню?
— Да…
— Если тебя что-то тревожит, расскажи мне, мейла. Мы вместе придумаем, как поступить. Мы даже можем уйти раньше с этого вечера, как скажешь. Мне тоже не по душе эти церемонии. Уж скорее бы это началось.
— Лоут, а что будет с Гордасом на Маракхе? Что там происходит с юношами?
— С будущими солдатами — защитниками Марионы. Мы всего лишь выберем лучших.
— Мы? Ты имеешь в виду, что сам поедешь на Маракх?
— Да, мне придется ненадолго оставить тебя — пару дней, а потом еще и еще. Есть определенные правила, они могут показаться странными, но эти ритуалы соблюдались веками. Однажды их хотели отменить, но бунтовщиков ждала суровая кара. Она умеет миловать и казнить…
— Ты говоришь о Марионе?
Лоут рассмеялся, запрокинув голову на моей кровати. Кулаки его сжались. Кончиками пальцев я коснулась цепочки знаков, опоясавших напряженный бицепс мужчины.
— Эта надпись на каком-то старом языке, да? Что она означает?
— Подними свой дух и удержись без опоры — сильный спасет себя сам.
— А на второй руке?
— Боль дарует прозрение и очищает разум. Прими ее молча.
Я хотела спросить кое-что еще, но боялась услышать ответ. И пока я медлила, Лоут уже обратился ко мне с мягкой улыбкой:
— Иди ко мне, мейла. Дай тебя обнять. Ложись, как тебе будет удобно. Ты моя награда за все испытания и невзгоды. Не грусти, Гордас тоже получит свою награду. Когда-нибудь… если сумеет заслужить…
Он перебирал мои волосы, целовал чувствительную кожу шеи, плеча, пока ладонь его сжимала мою грудь, большой палец поглаживал сжавшийся сосок…
— Я сейчас не могу… просто будь рядом и все. Не надо сейчас.
— Со-оня, я хочу взять тебя. Закрой глаза и отдыхай, я буду осторожен.
— Лоут, нет…
— Он слишком утомил тебя разговорами? Или чем-то еще?
Я словно в камень превратилась и уже не имела решимости спорить. Оставаясь лежать сбоку, Лоут распахнул на мне халат и поднял его края до талии. В такой позе он и взял меня, как обещал — плавно и бережно, медленно и размеренно. А потом вытер влагу между моих ног салфетками со столика и поправил на мне одежду.
Настойчиво пробиваясь сквозь занавеси, первые лучи Антарес золотили ворсинки на белоснежном ковре, подчеркивали вызывающую яркость одинокой розы, забытой в ледяном плену.
Я засыпала на груди любимого супруга и как мантру повторяла начало той песни: «Над обугленным рвом между ночью и днем переброшены сходни…» А сердце металось затравленным зверьком, еще не догадываясь, какие крепкие сети ему готовят.
Глава 27. Мрачное торжество
Они были такие красивые, мужественные — все как на подбор рослые, крепкие парни. Вытянувшись в струнку, Гордас стоял третьим в ряду. Таким сыном могли бы гордиться любые родители. Но Лоут рассеянно смотрел по сторонам, коротко кивал знакомым. Я заметила Таума Ласкона и помахала ему рукой. Значит, где-то рядом и Джемма, хотелось бы ее повидать.
Официальная часть показалась мне скомканной и несуразной. В гробовом молчании зала пожилой военный прочел короткую пафосную речь о том, что «защитники этому миру нужны лучшие из лучших» и «новая кровь послужит процветанию будущих поколений».
У меня возникали странные ассоциации, как будто наших парней собираются увозить в лабиринт на съедение Минотавру. И молодцев в расцвете лет ожидает неминуемо почетная смерть как дань чудовищной традиции. Вот тогда уж действительно «вечер прощания» — самое подходящее название для мрачного торжества. Недаром вся трибуна завалена белыми цветами, словно надгробие.
А вообще, считаю, подобное мероприятие надо проводить непосредственно перед отправкой ребят «в армию». Они же еще несколько недель будут дома, а с ними уже попрощались. И как уж тут лучше устроить — с праздничного стола прямиком в казармы или дать еще время собраться с духом…
Мои опасения по поводу толпы народа на празднике не оправдались. Постепенно прихожу к выводу, что население Марионы малочисленно и сокращается год от года. Может, и в этом есть какая-то особая задумка местной богини?