Вернулся Дакос, и я смогла умыться ледяной водой, что он полил мне на руки из бурдюка. Я кое-как омыла плечи и грудь, а потом торопливо натянула одежду на влажное тело. Мне хотелось пить, но после первого же глотка меня едва не стошнило, показалось, что вода имеет солоноватый привкус крови. Опять это изматывающее чувство тошноты… Я жадно накинулась на персики и, пока ела их, Дакос не сводил с меня напряженного взгляда.
— Скажи мне только одно, ты согласишься уехать со мной? Прямо сейчас. Мы выйдем отсюда незаметно, я возьму коня и увезу тебя.
Я отрицательно мотала головой, глотая сочную мякоть фрукта.
— У меня есть дом. Он в Риме. Я останусь здесь. И если ты хотел убить меня, самое время. Только как-нибудь быстро и не очень больно. Думаю, ты это умеешь.
— Значит, все-таки любишь его…
Дакос встал в проеме беседки и уперся руками в ее резные стены.
— Я так и знал, что ты не согласишься, да и сам я ни за что бы не бросил своих людей. Я тебя проверял.
Потом мужчина повернулся ко мне, его лицо было серьезно и сурово:
— Едва станет светать, я выведу тебя к позициям римлян, это не так далеко. Ты скажешь, что была в плену и сбежала. Скажешь, что знаешь Оливию Котта и консула Каррона. Пусть тебя отведут к центуриону, а он даст знать дальше. Неужели ты могла подумать, что я смогу убить тебя? Мне проще было бы самому себе перерезать глотку. А сейчас отдыхай и попробуй уснуть. Я буду снаружи. Мне тяжело видеть тебя и не прикасаться снова.
Он исчез в темноте, а я повалилась на ложе, сжалась в комочек, стараясь унять тошноту и успокоить дыхание. Голова была тяжелой, веки смыкались, и скоро я провалилась в сонное забытье.
Глава 17. Посреди легиона
Легче лисенка скрыть под одеждой,
чем утаить вас — ревность и нежность…
М. Цветаева
Пробуждение было приятным, мне снился Гай, он что-то тихо рассказывал, целуя меня на нашем ложе. Я отвечала ему нежностью, обнимала его, как вдруг почувствовала под руками длинные волосы и открыла глаза, тотчас отстранившись от мужчины. Рядом лежал Дакос, он снова потянулся ко мне, желая опустить на покрывало. Но я уверенно села и поправила на себе рубашку. Откуда-то пришло ощущение своей правоты и силы. Я испытующе посмотрела на фракийца и строго спросила:
— Уже наступил рассвет? Ты обещал вывести меня из лагеря или снова передумал?
— Я сдержу свое слово.
Мы вышли из беседки и Дакос повел меня к зарослям можжевельника, где у полуразрушенной изгороди был привязан его конь. Пройдя до конца аллеи, мы оказались у маленьких ворот, там находились двое стражников, но Дакос негромко что-то им объяснил и нас пропустили. Над холмистой равниной стояла дымка тумана, я невольно ежилась от утренней прохлады, хотя голова была ясная и свежая. Кажется, я отлично выспалась. Надеюсь, силы не оставят меня до конца пути, мне остался один последний рывочек, а там… Лишь бы вернуться в Рим, в свой дом, забраться в какой-нибудь темный угол и постараться забыть все подробности последних дней.
Дакос отвез меня до редкой оливковой рощицы и спустил с коня.
— Дальше пойдешь сама. За деревьями поле, а за ним расположились римляне. Надеюсь, ты будешь храброй… Они, кажется, убрали еще не все трупы.
— Что?
— Вчера там прошла небольшая стычка. Мы попробовали покусать друг друга, но поле осталось за ними, а нам пришлось отойти, хотя римляне и не стали преследовать, им еще придется пару дней зализывать раны, ожидая подкрепление. Дошли слухи, что у Казилина его солдат сильно потрепал Тир — сириец. Он ведь начал это восстание, за ним пошло много рабов. Тир тоже был гладиатором и, говорят, дело не обошлось без женщины. Все войны ведутся за земли и женщин.
— Еще за свободу!
— Да, да… За свободу для себя и своей женщины на богатой земле. Или просто на родной…
Я молчала, опустив голову. Он был прав. И я ничем не могла утешить его.
— Прощай… И пусть Боги, в которых ты веришь, помогут тебе остаться в живых!
— Прошай, Божественная! Любимая, жестокая…
Мы обнялись и почему-то не спешили разомкнуть руки. Он сам, тяжело вздохнув, отпустил меня, на последок легко коснувшись губ поцелуем.
— Иди! И забери с собой мое сердце и мою душу. Так мне будет легче сражаться. Тогда я буду непобедим. А ты будь счастлива… как ты пожелаешь и с кем пожелаешь.
Он горько усмехнулся, подталкивая меня вперед. И я пошла через рощу к полю, по колено в тумане, стараясь не оглядываться на высокую фигуру всадника, что остался позади.
А потом начался кошмар… В ноздри мне ударил резкий отвратительный запах, и я чуть на споткнулась о неподвижное тело человека, что лежало на окраине леска. Мне пришлось зажать нос рукой и, стараясь задерживать дыхание, я решила поскорее пересечь поле. Самое страшное, что в клочьях тумана я не могла четко видеть, что находится на земле в двух шагах передо мной — то и дело я натыкалась на нового мертвеца. Окинув взглядом расстилающееся передо мной пространство, я едва могла сдержать испуганный вопль, кругом были люди, точнее, то, что от них осталось. Они валялись в самых разных позах, истерзанные, изрубленные, с обезображенными застывшими лицами.
Хорошо, что мой желудок был пуст, иначе меня бы вывернуло наизнанку от этого зрелища, но я упрямо пробиралась вперед, отпрыгивая в сторону от каждой зловещей находки. Вскоре мне стало казаться, что кое-кто здесь еще жив или это туман и мое воспаленное воображение начали играть со мной злые шутки. Мне чудилось, что синюшная откинутая рука со скрюченными пальцами уже тянется к моей лодыжке, а это запрокинутое к небу молодое лицо с остановившимся взором пытается мне улыбнуться.
Был момент, когда мне остро захотелось повернуть назад и бежать к Дакосу, но я заставила себя идти дальше, пока не увидела вдалеке три человеческие фигуры. Кто-то ходил между убитыми и периодически наклонялся, желая ограбить мертвого или убедиться, что он уже и впрямь не способен дышать. Вдруг совсем рядом до моего уха донесся жалобный стон. Я вскрикнула и кинулась в сторону, заметив, что неподалеку от меня зашевелился мужчина, а через минуту он уже пытался подняться на колени. Из тумана впереди послышался крик:
— Прочь! Эй, Квинт забери женщину, я сам разберусь с ублюдком.
Я торопилась оказаться как можно дальше от восставшего "мертвеца" и даже пикнуть не успела, когда впечаталась в грудь невысокого пожилого мужчины. Удар оказался весьма болезненный, потому что на солдате были бронзовые латы, нашитые на кожаную безрукавку.
— Откуда ты здесь взялась? Отвечай!
Я перевела дыхание и, глядя в прищуренные маленькие глазки легионера, выпалила разом:
— Мое имя — Наталия. Я жила на вилле Кордация, что принадлежит Консулу Каррону. Я его близкая подруга и ждала Гая Мария с победой. Виллу захватили мятежники, а тех верных слуг, кто пытался меня защитить, жестоко перебили. Меня саму хотели обменять на какого-то человека и потому заперли в чулане, но мне чудом удалось бежать. Умоляю, помогите вернуться в Рим. Сообщите обо мне Каррону, он мой друг и обязательно поможет.
Кажется, солдат туго соображал или я что-то неверно объяснила, он держал меня перед собой на вытянутых руках и бесцеремонно разглядывал.
— Так ты римлянка? Что-то не похоже… А, может быть, ты лазутчица, тебя послали разведать наши позиции и ночью ты улизнешь обратно к своим друзьям?
От такого предположения я чуть дар речи на потеряла. Почему же он мне не верит?
Надо было срочно поднять свой статус в его глазах.
— Я хорошо знаю Гая Мария, я гостила на его вилле, пока не набежали эти… грязные рабы. Сообщите обо мне вашему руководству…
Легионер усмехнулся, в его глазах мне почудилось злорадство:
— Так, тебя послали убить Каррона? Или кого-то из его трибунов… Все ясно! Может, еще ты скажешь, что располагаешь ценными сведениями, которые должна сообщить лично консулу? Ну, отвечай же, шлюха!
Он грубо тряхнул меня за плечи, и я только сейчас поняла весь ужас моего положения. Мне не поверят, меня примут за шпионку и запросто могут избить, изнасиловать, да хоть прямо сейчас, среди трупов, им же не привыкать…
— Умоляю… я не знаю никаких сведений, рабы издевались надо мной, грозили убить, я говорю чистую правду, поверьте…
— На тебе нет никаких следов насилия, женщина! Я не вижу ни одного синяка, разве что вот здесь, так… а что у тебя под одеждой… посмотрим…
Мужчина попытался стянуть платье с моих плеч, и я стала бешено сопротивляться. Вырваться из лап мятежников, чтобы стать жертвой солдат моего «генерала», какая чудовищная ирония судьбы! Не знаю, что было бы со мной дальше — этот легионер пытался раздеть меня и даже разорвал ворот туники, но его остановил подошедший товарищ.
— Оставь ее! Девчонка и так напугана, разве не видишь!
— Хочешь сам ее поиметь, Луций? Только после меня…
Я тут же обратилась к тому, кто пытался помочь мне, это был мой единственный шанс:
— Прошу вас, отведите меня к своим, я вас награжу, у меня есть деньги, умоляю, ради ваших детей, ваших жен, не трогайте меня. Я — свободная женщина и я подруга Каррона, он вас накажет…
Уж не знаю, что так сильно подействовало на похотливого Квинта, то ли мои слова о награде, то ли страх возможного наказания, но меня оставили в покое. И теперь, шмыгая носом, я стояла перед солдатами, придерживая рукой разорванную на груди одежду.
— Она врет! Она заодно с этими свиньями, недаром прибежала оттуда…
— В таком случае женщину надо сначала допросить!
Я умоляюще поглядела на высокого, сутуловатого парня, что вроде бы звали Луцием. Мне хотелось ему горы золотые наобещать, лишь бы он не отдал меня своему приятелю:
— Я не забуду вашу доброту и достойно отплачу вам. Как только откажусь в безопасности, позабочусь и о вашей награде. Что бы вы хотели? Деньги? Может, повышение по службе? Я знаю трибуна Кастора Ореста, доложите ему обо мне и я за вас похлопочу. И еще мне знаком претор… как же его… черт, забыла… он был с Кастором… Марк…
— Марк Гней Фабий!
Мы обернулись на третьего солдата. Он был явно старше остальных и выглядел весьма грозно. В руке мужчина держал окровавленный клинок, я пару секунд тупо смотрела, как на траву стекают бурые струйки с широкого лезвия и… последнее, что я помню, это прикосновение моей щеки к железным пластинкам на броне Луция. А потом — полная темнота.
Кажется меня разбудила боль… острая, почти невыносимая, рвущаяся изнутри. Я свернулась калачиком на постельке и подтянула колени к груди, стало немного легче. А потом я вдруг поняла, что на мне совсем другая одежда, вместо прежнего платья и рубашки, я была засунута в какую-то серую хламиду, явно на пару размеров больше того, что требовалось. Очень хотелось пить, во рту все пересохло, и в ушах раздавался тонкий, назойливый звон, будто комариный писк.
О, да у меня, оказывается, еще и женские проблемы, как все это не во время! Недаром на краю моего тюфяка лежит горка тряпок, а-йй…, ну, почему же так больно, просто сил нет терпеть… никогда так прежде не бывало. Наверно, я застонала вслух и меня услышали, потому что тряпичная перегородка откинулась и ко мне вошел мужчина — низенький, немолодой, с крепкими загорелыми руками, которые он вытирал куском ткани.
— Очнулась? Это хорошо, ты долго спала, я уже заволновался. Не печалься, госпожа, ты еще молода и родишь не одно дитя.
— Какое еще дитя? Вы кто? А я где нахожусь? — у меня даже виски заломило от кучи вопросов.
— Похоже, что ты потеряла ребенка, едва успев зачать его, но так уж распорядились Боги. Главное, что ты осталась жива, вырвавшись из лап этих мерзавцев. Ничего… Поправишься, наберешься сил и еще порадуешь своего мужчину.
— Нет, этого не может быть! Просто невозможно!
Я судорожно прикидывала свои даты, считала дни, мысли путались, ни о чем не хотелось думать.
— Пожалуйста, никому не говорите! Если Гай узнает, что случилось — он из меня душу вытрясет, он мне этого никогда не простит. Дура! Сидела бы дома, куда же меня понесло…
Я со стоном повалилась на лежанку, меня сковало отчаяние. Я все испортила, все разрушила, за это мне точно нет прощения. Лучше бы мне умереть.
В палатку вошел еще один мужчина, представительный и высокомерный, я сразу заметила это, едва мне пришлось повернуться на его голос. В руке солдат держал серебристый шлем, а на доспехах, что прикрывали грудь, была изображена виноградная лоза, свернутая в кольцо.
— Ты говорила, что знаешь трибуна Ореста, верно?
— Это так. Он бы мне помог. А… где сейчас консул Каррон?
Я с волнением ожидала ответа. Мужчина равнодушно смотрел на меня, кривя губы:
— Консул руководит штурмом Казилина, это день пути отсюда на быстрой лошади. Трибун Орест сейчас в лагере, что ты хотела ему передать? Говори быстрее, женщина, мне некогда возиться с тобой…
Я подтянула дерюжку, что укрывала меня до пояса, собралась с духом и воскликнула:
— Передайте трибуну Кастору Оресту, что подруга Консула Каррона — Наталия сейчас здесь и едва жива от всего, что ей пришлось пережить. Пусть Орест навестит меня, как только сможет, я должна написать письмо Гаю, а потом хочу вернуться в Рим. Это все!
— Думаешь, военный трибун станет бегать по зову какой-то подруги, когда в разгаре самая позорная война за последнюю сотню лет Империи? Не многого ли ты хочешь, женщина?
У меня не хватало сил спорить и что-то доказывать, я слабела и едва могла ворочать языком, жажда становилась все сильнее и никто не догадался предложить мне воды.
— А вы сами-то кто такой? Если Гай Марий узнает, что его невеста умерла посреди его легиона, кто сообщит ему об этом? Может быть, вы донесете до консула это печальное известие?
Мужчины посмотрели на меня с удивлением, повисла напряженная тишина. Я откинулась на свой тюфяк, чувствуя, что тряпки у меня между ног совершенно промокли. Все, я сейчас тут кровью истеку и меня похоронят прямо в общей могиле со всеми погибшими легионерами. А что еще со мной делать, раз я для римлян — приблуда, непонятно откуда взявшаяся? Никто не верит, никто и слушать не хочет…
Моего лба коснулась чья-то теплая рука, потом меня осторожно приподняли за голову, поддерживая затылок, в рот мне полилась вода и я смогла, наконец, утолить жажду.
— Я — лекарь Скрибоний Аттикс, и сделаю все, чтобы сохранить тебе жизнь, госпожа. Будь спокойна, тебе ничего не грозит, я сейчас приготовлю отвар и ты спокойно поспишь. Тебе нужно отдыхать и пить снадобья, а через пару дней ты уже сможешь отправиться в город, где о тебе позаботятся родные.
Со стороны занавески раздались странные, каркающие звуки, мужчина, что расспрашивал меня, будто горло прочищал, раздумывая, что бы еще заявить. Похоже, мои слова о том, что я являюсь невестой их командира, здорово выбили ребят из колеи. А вдруг, да правда? Невеста консула помрет у них на глазах, оправдывайся потом…
— Тебя нужно перенести в мою палатку. Я сейчас распоряжусь. Я доложу о тебе трибуну, Госпожа. Мы все для тебя сделаем.
Я слушала его равнодушно, мне было уже все равно. Сейчас я была один на один со своим горем и своей болью, у меня даже не осталось сил на слезы. Я отвернулась к матерчатой стене и закрыла глаза.
Не знаю, сколько прошло времени, но мне послышался над собой знакомый голос. Пришел Кастор и я немного приободрилась. Кажется, мы расстались всего-то сутки назад, а по мне, так прошла целая вечность. Молодой трибун сел на какой-то чурбанчик около моей лежанки и начал рассказывать, что все получилось не так, как планировали римские стратеги. Восставших рабов поддержали гладиаторы Казилина, они прямо на арене бросились на устроителей игрищ и положили много народу, а после заставили своих хозяев убивать друг друга на той же арене.
Еще Орест горестно сокрушался о том, что случилось с нашим маленьким отрядом, винил себя в моем похищении, чуть ли не волосы готов был рвать на голове, опасаясь гнева консула. Я пыталась, как могла, успокоить человека, что теперь-то страдать, дело сделано, Кассия и Атратиона тоже не оживить.
— Орест, помоги мне добраться до города!
— Разве ты не хочешь увидеться с Гаем Марием? Ведь ты ехала к нему…