Дальше гости, гости, гости. Вечные проблемы — куда ставить цветы и зачем нам пятый сервиз? Мамино шиканье про «дарёного коня». Громогласные возгласы тёти Симы на тему, когда же она сможет понянчить моего первенца и её же разглагольствования о современной молодёжи, не видящей реальной жизни «за своими интернетами». Кир, ехидно напевающий: «День рожденья — праздник детства, и никуда-никуда-никуда от него нам не деться». Ненавистная мне попса, потому что «а подо что гости будут танцевать». Родители, которые только и знают, что курсируют между столом и кухней, будто слуги в королевском замке, спешащие накормить придворных.
Бедные мои! Точно знаю, что всю ночь не спали. Папа возился с мясом, мама — с тортом.
Вот за это — за усталых измотанных родителей, старающихся держаться бодро и шутить, я и ненавижу праздники.
Я вообще не компанейский человек. И через полчаса этого фарса у меня раскалывается голова и скулы сводит от дежурных улыбок.
Чмокнув маму в щёку и извинившись перед гостями, которые решают, перейти ли уже к десерту или продолжить с горячим, ухожу к себе в комнату.
У меня тут отличная звукоизоляция. Закрыл дверь — и полная тишина. А мне сейчас очень нужно хотя бы несколько минут тишины.
Но полежать не получается, едва голова касается подушки, нарисовывается Кир.
— Не злись, коть. Я быстро. Только подарю и уйду.
Решаю махнуть рукой на мигрень и чувствую себя любопытной кошечкой, почуявшей лакомство.
У Кира всегда классные подарки, не то что «нужные» от тёти Симы.
Сажусь, Кир опускается рядом и достаёт из кармана небольшую коробочку.
Меня бросает в ледяной пот. Нет, только не это! Кирка, не порти всё! Мы же только друзья, так нечестно!
Должно быть, он считывает панику на моем лице, ласково похлопывает по плечу и говорит:
— Успокойся, коть. Это не то, что ты подумала. Убедись сама.
Я осторожно открываю коробочку, как будто оттуда сейчас выскочит нечто и укусит прямо за нос.
Но всё оказывается не так страшно — на маленькой подушечке из голубого бархата лежит… горошина.
Да-да, обычная горошина. Очень яркая аппетитная горошина.
Но прежде, чем я успеваю вскинуть брови в своём фирменном «Что за фигня?», Кир поворачивает прикроватную бра, и горошина начинает сиять.
Изумрудные зайчики скачут по стенам, и я, восторженная и завороженная, не могу оторвать от них взгляд.
— Она драгоценная? — спрашиваю и осторожно трогаю гладкую поверхность. На ощупь как жемчуг. — Что это за камень?
Кир таинственно улыбается.
— Помнишь, ты злилась, что неподалёку от твоего сувенирного открылась антикварная лавка.
Киваю. Ещё бы не ругаться — такой отток клиентов, ринувшихся на «что-то новенькое»!
— Но причём тут та лавка?
— Притом, что именно там я купил эту вещицу.
Недобро щурюсь:
— Конкурентов поддерживаешь?
Кир разводит руками.
— Я ничего не мог поделать, хозяин лавки утверждал, будто эта штука — волшебная!
— В самом деле? — скептически оглядываю горошину. Сияет как-то… коварно, что ли. Словно говорит: а ты проверь? — И как же она… работает?
Кир пожимает плечами.
— Не знаю, коть. Твой подарок, тебе и испытывать. Хотя, постой. Тот чувак, кажется, сказал: она исполняет желания. Например, может перенести тебя куда угодно!
— Вот прям куда угодно? — недоверчиво бормочу я, но с кровати на всякий случай, спускаюсь.
— Узнай сама. Твой подарок.
— Хорошо.
Облизываю губы — во рту пересохло от волнения: не каждый день тебе дарят волшебные горошины. Аккуратно вынимаю свой подарок из бархатного плена ложемента, зажимаю в кулаке, выхожу на середину комнаты и прочищаю горло — заветное желание должно звучать чётко, чтобы вселенная вняла каждой букве:
— Хочу очутиться в сказке!
Но не выдерживаю и в конце хихикаю. Ну что за абсу…
…Пол разверзается, утягивая меня в громадную воронку.
— Кир! Кир! — в панике ору и тяну к нему руки.
— Держись, коть! Я не оставлю тебя!
Он тоже прыгает в воронку. Нас крутит, вертит, ударяет друг об друга и разбрасывает по сторонам. Все попытки дотянуться оказываются бессмысленными. Кажется, я реву в голос и охрипла от собственных криков. Кирилл — когда я последний раз вижу его лицо — выглядит испуганным и виноватым.
Нас растаскивает ещё дальше.
Я ухаю в настоящий смерч, меня «выбрасывает» в каком-то помещении, я больно ударяюсь головой и проваливаюсь ещё дальше — в абсолютно чёрную бездну, в забытьё…
Глава 2. У каждого своя сказка
Прихожу в себя медленно. Затылок ломит, а на веки словно повесили огромные гири. Но всё-таки удаётся кое-как разлепить глаза. Правда, сразу же зажмуриваюсь вновь. Свет… Он косо бьёт из окна под потолком.
Под потолком? Но в моём доме нет таких окон!
Уговариваю себя встать и оглядеться.
Когда белое пятно перед глазами, наконец, рассеивается, взгляд упирается в неоштукатуренную каменную кладку. Скольжу по ней взглядом до самого окна под потолком. Комната кверху чуть сужается. Или это у меня до сих пор всё плывёт?
Что за чёрт? Такое впечатление, будто я в какой-то башне!
Кир, какую хрень ты мне подарил? Где я?
Держась за тёмный необработанный камень стены, кое-как встаю.
Да уж. Если это шутка, то явно неудачная, Кир.
Комната небольшая.
Львиную долю пространства занимает кровать, с которой я сейчас и сползаю. В углу — грубо сколоченные стол и табурет. В другом — средства гигиены: кувшин, медный таз и, видимо, ночной горшок. Рядом бочка с водой. Походу — сразу для всех нужд.
На тумбочке возле кровати странный предмет. Напоминает уменьшенную копию летающей тарелки. Подхожу ближе. Замечаю на верхней крышке (или что у него там?) прорези, похожие на остриё копья. Тихонько стучу по непонятной штуковине. Она отзывается тонким приятным звуком. Нечто среднее между «музыкой ветра», поющей чащей и металлофоном.
Кир учёл даже мою любовь к удивительным музыкальным инструментам. Как мило. Или это не Кир?
По стенам — полки. На них аккуратными стопками сложено постельное бельё, вещи и стоят книги. Очень много книг. Словно владелец комнаты ограбил библиотеку. Судя по корешкам, инкрустированным золотом, и надписям готическими шрифтами, — фонд редкой книги.
Книги я тоже люблю.
Но сейчас мне был бы куда интереснее другой предмет. Зеркало. Обычное, мать его, зеркало!
Но зеркала нет.
А я чувствую себя как-то странно, голову оттягивает назад. Только сейчас обращаю внимание на свою шевелюру. Невозможно длинная! До пяток.
Помню, в детстве я всё время хотела стать настоящей принцессой. И почему-то думала, что у меня обязательно будут волосы до пола. Мне тогда казалось, что это невероятно красиво: идёшь, а за тобой — шлейфом — волосы.
Вот уж воистину — бойтесь своих желаний.
Заодно обращаю внимание на одежду. Вместо дизайнерского платья — рубище из грубой ткани.
И что-то тонко звенит. Так, какие у нас ещё сюрпризы? Приподымаю замусоленный подол.
Цепь? Серьёзно? Да что за хрень!
— Кир! — ору я и сжимаю кулаки. — Кир, гад! Ну, погоди! Я выберусь отсюда! И надеру тебе зад! Заставлю сожрать твою дурацкую горошину! Это уже не смешно!
Мне никто не отвечает.
И двери в комнате нет.
Только окошко под потолком, откуда льётся слабый свет.
Я что и вправду попала в сказку? В фигову Рапунцель?!
Узнать бы, как я вообще выгляжу. О, точно! У нас нет зеркала, но есть бочка с водой. То есть, по сути, первобытный предмет для смотрения на свою красоту.
Наклоняюсь с опаской, ожидая увидеть всё, что угодно. Но в отражении я как я, обычная. Разве что осунувшаяся и с тёмными кругами под глазами. Но это терпимо, хорошо хоть какая-нибудь бородавка внезапно не выросла.
Поскольку делать всё равно нечего, решаю на всякий случай простучать стены. Вдруг какой-то камень поддастся и получится выбраться.
Только вот куда? Где я?
Ни один камень, на том расстоянии, куда я смогла дотянуться, не поддался.
Вот же блинство!
Без паники, Илона. Нужно успокоиться, сесть, а лучше лечь, вот так… кровать вполне удобная… вот и хорошо.
Когда они поймут, что я так не играю, они закончат представление и выпустят меня.
Должны выпустить.
Не звери же они.
Жалко, нет моих часов. Раньше меня бесило их механическое тиканье, но сейчас я была бы ему рада. Оказывается, это так ужасно — не знать, который час, год, какое вообще время.
Может, они где-то поместили камеры и теперь смотрят на меня в режиме онлайн и ржут?
Растягиваю губы в улыбке. Надеюсь, вышло достаточно нарочито?
Эй, ребята, пора заканчивать! Уже невесело! Стас, это же ты? Вы сговорились с Киром. На нём постановочная часть, на тебе — техническая, так ведь? Я угадала?
Стааасс, ээээйй, слышишь?!
Но только тишина и эхо: ишь-ишь-ишь…
Пробирает жуть.
Луплю по кровати изо всех сил. Ну, разве так можно! Взять и испортить весь день рождения! Ну что за гадство!
Чувствую, как подступают слёзы и в горле уже першит. У меня так всегда, перед тем как вот-вот разревусь. Но я не буду, не доставлю им удовольствие.
А может, стоит закрыть глаза, крепко-крепко, напрячься, а потом расслабится, открыть и всё…
Шаги! Точно шаги!..
Не определить откуда. Будто со всех сторон сразу.
Притворюсь, что заснула. Пусть на руках тащат. У меня стресс. Я заслужила. Заодно вполглаза буду смотреть, что у них за фокус с входом, который я не смогла найти.
Целый кусок стены взмывает вверх, будто театральная декорация из пенопласта. В образовавшем проёме появляется женщина с корзинкой в руках. Она ставит корзинку, нажимает на один из камней (эх, не успеваю увидеть, какой именно), и стена возвращается в прежнее состояние.
Я вскакиваю и смотрю на женщину, а сама думаю: если огреть поющей чашей, человек вырубится или нет?
Она невысокого роста, но плотно сбита и выглядит довольно крепкой. В целом, она вполне милая — доброе открытое лицо, мягкие округлые формы, толстая русая коса на плече, родинка на правой щеке. На вид моей гостье около тридцати пяти.
И, скорее всего, если я не буду вести себя дико, смогу получить ответы. Потому что даже вырубив её, вряд ли что-то смогу сама. Даже если и найду тот пресловутый рычаг в стене. А союзники мне совсем не помешают. Пусть даже этим союзником станет нанятая актриса.
Женщина перестаёт рассматривать меня, роняет корзинку и кидается заключать в объятия.
— Свершилось! Свершилось! Моя госпожа, пророчество исполнилось! Вы больше не уродина!
Высвобождаюсь из захвата, трясу головой и вскидываю руку вверх:
— Остановитесь! И давайте по порядку…
Она хлопает глазами, сглатывает, но всё-таки согласно кивает.
— Вот и здорово, сядьте, — указываю ей на табурет у стола, сама присаживаюсь на край кровати. — Давайте договоримся: я задаю вопрос, а вы на него честно отвечаете. Я понимаю, что вам заплатили. Но спектакль затянулся, и мне уже, прямо сказать, надоело всё это… — обвожу руками комнату.
— Немудрено, — вставляет женщина раньше, чем я успеваю задать вопрос, — Вы же здесь уже целых двадцать лет.
— Двадцать… лет… — поперхнувшись, повторяю я.
— Да, госпожа. Вас сюда же совсем крохотулькой принесли. И двух полных годков не было.
Тут меня разбирает смех. Хохочу весело и безудержно.
— Ну, ребята! Ну, молодцы! Такой сценарий! Душещипательно! А вы играете просто великолепно. И что вы с таким талантом делаете в нашем захолустье?
Женщина смотрит на меня ошарашено, а в конце тирады — нервно улыбается.
— Вы очень добры, моя госпожа, раз считаете меня талантливой. Но и очень злы, если полагаете, будто я играю. Я всегда была искренна с вами.
Она всхлипывает.
А вот это уже явный перебор.
— Прекратите немедленно! — срываюсь я. — Выведите меня отсюда. Я очень устала. Хочу видеть своих родных. И очень хочу намылить кой-кому шею.
Но женщина всхлипывает ещё громче и печальнее:
— Бедная моя госпожа, от длительного заточения у вас всё-таки помутился рассудок!
Я шарахаю ладонью по столу так, что книги на полках подпрыгивают. Женщина вздрагивает, втягивает голову в плечи, зажмуривается и жалобно скулит.
— Хватит! — ору я. — Заканчивайте! Самый худший день рождения в жизни удался! Прям, на Оскар! Уже невесело. Идёмте. Отведите меня к родителям. Я им всё выскажу!
Женщина робко приоткрывает глаза, но всё ещё не перестаёт причитать про бедную девочку.
Однако мои последние слова встречает с явным энтузиазмом.
— Да-да, — говорит она, вскакивая и суетливо выкладывая на кровать вещи из корзинки: гребень, сложенную одежду, башмаки… — Ваши матушка и батюшка, да благоденствовать им вечно, как раз и прислали меня за вами. Но только мой вам совет, милая госпожа, не вздумайте ничего высказывать! Ваша матушка сильно не в духе сейчас. После того, как ваш брат сбежал с той актрисой.
Сбежал? Вот же гад! Засунул меня сюда и тю-тю! Но Ольга же менеджер, а не актриса? Хотя актриса она тоже неплохая. Убедительно играет влюблённую. И да, если они уехали раньше времени, мама, конечно же, зла. И я буду. Брат называется!
— Хорошо, — уже более миролюбиво соглашаюсь я. — Этому прохвосту Стасу я сама позвоню и скажу, что думаю о его поведении. Вздумал мне тоже — сбегать!
— Так вы знаете, где он?! — радостно вскрывает женщина. — Он где-то рядом? В этой башне?
— С чего вы взяли, что рядом?
— Ну, вы же сказали «позвоню». Звонить, наверное, будете своим тэнк-драме? — она кивает на поющую чашу. И у меня глаза лезут на лоб.
— Так эта штука, чтобы звонить? Этакий новомодный телефон?
— Нет, — мотает головой женщина, — Она — чтобы играть. Извлекать красивые звуки. А что такое «телефон» я не знаю.
— Не знаете, что такое телефон? И что значит «позвонить по телефону» тоже не знаете? И что для звонка вовсе необязательно быть рядом?
— Нет, понятия не имею для чего он, этот телефон?
— Средство связи.
— Стало быть, вы всё-таки связываетесь с братом? Не зря говорили, будто вы — ведьма.
Взрываюсь:
— Сама ты ведьма! И мать твоя ведьма! И бабушка! И вообще все вы — семейка грёбанных ведьм! Решили свести меня с ума? Голову мне морочите? Ну, ничего! Вот подожди, я выберусь отсюда и устрою тебе сладкую жизнь! Ты у меня по-настоящему взвоешь!
Она бухается на колени, хватает меня за край рубища и затягивает с причитаниями:
— За что? Моя добрая госпожа, за что?! Я же всегда была преданна вам! Заботилась о вас! Из-за вашего уродства даже родная мать отвернулась от вас, а я нет! Пощадите, госпожа! У меня же дети!
Отбрыкиваюсь от неё, забираюсь на кровать, притягиваю колени и упираюсь в них головой.
Так, всё. Комедия начинает переходить в фарс.
— Знаете, я тоже хочу спросить: за что? Все эти муки в мой день рождения!
— Я всегда жалела вас, — по-прежнему стоя на коленях, продолжает причитать она. — Когда вас малюткой сюда в башню унесли — я сама королеве всё высказала. Меня тогда высекли. Но я не отступилась. Вы не были виноваты, что родились уродкой. А она!.. Что за мать, если отказалась от своей кровинки?!
И протяжный тонкий вой.
— Вы бредите! — тихо, но зло говорю я. — Мама в нас со Стасом души не чает. И отец — тоже.
— Простите меня, госпожа, но я скажу, — она вскидывает голову и смотрит прямо и гордо: —…Ваш отец — безвольный болванчик под каблуком у этой мегеры…
Вдох-выдох-вдох. Как на фитнесе. Спокойно, Илона, спокойно. Ты ведь хотела спросить у неё о многом. Так спрашивай.
— Какой сейчас год?
Женщина не поднимается, но оживление налицо. Облизывает губы, быстрыми нервными движениями отводит волосы за уши:
— Сто двадцать тысяч восемьсот семьдесят девятый от первой сказки.
— В какой мы стране?
— В Сказочной, госпожа. А если точнее, в Северной Атомике, королевстве вашей матушки.
В голове всплывает: