Меня поразило, что из всего сайта она обратила внимание именно на это. На те фотографии было нелегко смотреть, но в них был реальный посыл. Именно эти фото были черно-белыми.
— Это было для статьи в газете пять лет назад. Можно сказать что она выбрала меня. Я работал фрилансером в то время и поехал туда с репортером, чтобы осветить нынешнее состояние Кубы и народа.
Вообще-то, я отсутствовал дома дольше всего во время той поездки.
Мои только фото на сайте, не сопровождающая статья.
— Ну в этом и красота. Фото рассказывают историю, даже без объяснений, что доказывает твой талант. Я не просто так говорю это.
Поверь мне, я ужасная лгунья. Твои работы действительно удивительные.
Мне всегда было сложно принимать комплименты, особенно касающиеся моих работ. Но я пытался.
— Спасибо.
— Ты расскажешь мне больше об этом?
— Конкретно про Кубу?
Она наклонилась, её глаза были полны любопытства. — Да.
По какой-то причине, я чувствовал себя обязанным.
— Я не знаю заметила ли ты фото подростков с тату. Там у молодых людей существует подпольная панк культура. Многие из них были под амфетамином, когда я снимал их.
— Ты слышал когда-то про Los Frikis? — спросила она.
Я кивнув, удивленно. — Да, вообще-то, я интересовался этим, когда был там.
— Те дети напоминают мне современную версию Los Frikis. Надеюсь, у людей, которых ты фотографировал сейчас дела обстоят намного лучше, чем у их предшественников. Я помню, как читала про Los Frikis и была полностью поражена тем, что некоторые намеренно вводили себе ВИЧ, чтобы освободится от собственного правительства.
Представь, что тебя заставляют физически трудится или сажают в тюрьму только из-за того, что ты выглядишь иначе. Поэтому ты заражаешь себя, чтобы избежать опасности и попадаешь в карантинный санаторий. Это говорит о том, насколько все плохо. Это разбивает мое сердце.
Я знал, что мои глаза были широко открыты. — Откуда ты узнала об этом?
— Я читала статью об этом какое-то время назад. Некоторые вещи ты никогда не забудешь.
— Ты права.
— А как насчет фотографий маленьких детей?
— Это был детский дом.
— О, это грустно.
Я посмотрел на свою тарелку, вспоминая одного ребенка, у которого всё ещё был маленький кусочек моего сердца.
— Был один маленький мальчик. Его звали Дэниел. Ему было всего пять лет. У него была митохондриальная болезнь.
— Я слышала об этом. Какая именно?
— Это наследственное заболевание, которое поражает различные части тела, например клетки мозга, нервы, мышцы, почки, сердце. Его речь была нарушена, и он был прикован к инвалидной коляске. По какой-то причине он действительно принял меня, продолжал тянуться ко мне в течение недели, когда мы были там. В первый раз, когда я встретил его, я ел мандаринку. Он взял её у меня и начал есть.
Женщина в приюте сказала, что он никогда не делал ничего подобного, никогда так легко не общался с кем-то. Моя связь с ним была странной, но глубокой. Я приносил ему мандаринки каждый день. Я действительно хотел бы сделать что-то большее для него.
— Например забрать его домой?
— Это приходило мне в голову, хочешь верь, хочешь нет. Я никогда не переставал думать о нем — до такой степени, что через год связался с приютом.
— Что произошло?
Тяжело было говорить. — Они закрылись. Я понятия не имею, где сейчас кто-нибудь из этих детей. Это преследует меня по сей день.
— О нет. Что ты планировал сделать… когда позвонил им?
— Я не знаю. Я честно не могу тебе сказать. Я просто хотел убедиться, что с ним все в порядке — возможно, выяснить, как я могу помочь ему финансово. Я сделал несколько звонков, но никто не мог сказать мне, что случилось с детьми, которые там были.
— Это страшно, но ты знаешь, тот факт, что ты всё еще думал о нем после того, как уехал и хотел помочь, говорит о том, какой ты человек.
Прошло много времени с тех пор, как кто-то смотрел на меня с восхищением в глазах. Если бы я только заслуживал это.
В течение следующих получаса Хизер слушала, как я рассказывал ей больше историй из моих путешествий. Ее больше интересовали люди, с которыми я встречался на этом пути, чем места, которые я посещал, и я обнаружил, что это говорит о том, каким человеком она была.
Когда с озера подул прохладный летний ветерок, у раздвижной двери появилась мать Хизер.
Хизер заметила и сказала: «Мама, иди присоединяйся к нам».
— Нет. Я только вышла, чтобы принять свою таблетку. Я возвращаюсь в свою комнату.
— Приятно познакомиться, миссис Чедвик, — сказал я.
— Называйте меня Алиса.
Я встал и протянул руку. — Ноа Каваллари.
Она пожала её. — Думаю, это моя возможность поблагодарить вас за вашу помощь.
Сев обратно, я сказал: «Нет, спасибо не нужно. Как я и сказал Хизер, мне действительно нравится физический труд.» — Моя дочь настаивает на том, что у вас нет скрытых мотивов, но я не совсем уверена, что верю в это.
Отлично. Блядь. — Я могу заверить вас, у меня их нет.
— Сколько вам лет, сэр?
Дерьмо. Я не хотел разглашать свой возраст, главным образом потому, что знал, что Хизер так чертовски хотела его узнать. Но я не мог лгать.
— Тридцать четыре.
Хизер посмотрела на меня, и я точно знал, о чем она подумала: тридцать четыре не настолько уж много. Я сказал ей, что достаточно взрослый, чтобы быть ее отцом, потому что часть меня хотела, чтобы она поверила, будто я старше чем на самом деле, и у неё не появлялись никакие идеи.
— Ну, ты слишком взрослый для Хизер, но она, кажется, совершенно поражена тобой.
Хизер выглядела удрученной. — Мама, пожалуйста.
Но Алиса продолжала наступать. — Последнее, что ей нужно, чтобы ею поиграл и использовал человек, который в городе проездом. Она уязвима и ранимая. Если вы не планируете остаться здесь на озере Уиннипесоки, в чем я очень сомневаюсь, я советую вам действовать осторожно.
Хизер стиснула зубы. — Прекрати.
Мне нужно было пресечь это в зародыше. — Я не знаю, сколькими способами должен сказать это, миссис Чедвик — Алиса, — но у меня нет романтических намерений по отношению к вашей дочери. Она слишком молода для меня. Я приехал сюда не для того, чтобы усложнять свою жизнь, а наоборот. Так что ваши переживания беспочвенны.
Она скептически смотрела на меня несколько секунд. — Ну, тогда хорошо.
Мне нужно было убраться отсюда немедленно. Мало того, что эта женщина заставляла меня чувствовать себя совершенно неловко, так еще Хизер выглядела будто готова была заплакать или взорваться. Чем дольше я остаюсь, тем хуже будет эта ситуация.
— На этой ноте я хочу поблагодарить тебя, Хизер, за очень хороший ужин. Я отнесу свою тарелку внутрь на кухню и уйду.
Необычно, что Хизер не протестовала. На самом деле, она не сказала ни слова. Я понял, как она была расстроена.
Когда я вышел из кухни и направился к двери, чтобы надеть туфли, я заметил, что один из них пропал.
Какого черта? Краем глаза я заметил, как Толстоголовый уставился на меня. Мало того, моя туфля была у него во рту.
— Дружище, мне она нужна.
Он зарычал, когда я подошел. Когда я протянул руку, он утащил ее наверх.
Ты шутишь, что ли? Я не собирался преследовать его, поэтому я решил уйти в одной чертовой туфле.
Когда я шел по дороге, странное чувство последовало за мной по пути к лодочному домику. И это было не из-за того, что моя нога была в грязном мокром носке.
Это был гнев.
Я злился, что Хизер жила в виртуальном плену потребностей своей матери. Она заслуживала того, чтобы прожить свою жизнь, ходить в колледж, путешествовать и делать все, что ей чертовски приятно. Это бы продолжалось некоторое время, так как она была подростком. Но более того, я был зол на себя. Как бы я не хотел это признавать, мне нравилось сидеть на улице и разговаривать с ней больше, чем что-либо за действительно долгое время.
И это не было частью чертового плана.
Глава пятая
Хизер
— Как ты могла так поступить со мной? — ругалась я.
— Я просто пытаюсь защитить тебя, — сказала мама.
— Тем, что унизила меня до чертиков? Этот человек вел себя уважительно. Сперва, ты забиваешь на ужин. А потом отпугиваешь его чушью.
— Каждое слово, которое я сказала, — правда. Что ему от тебя нужно, если он уезжает в конце лета?
Теперь я кричала. — Он ничего не хочет! Я уже сказала тебе, что я его не интересую в этом смысле. Почему ты этого не понимаешь? Он ни черта не пытался сделать, а ты просто выставила дурой себя и меня. Ты ведешь себя так, как будто я ребенок. Мне почти двадцать один год — взрослая. Я не понимаю, что из этого ты не понимаешь. — Я взяла свою тарелку. — Я не могу этого сделать. Мне нужно в свою комнату.
— Хизер… мне очень жаль. Я просто…
— Я не могу! — крикнула я, уходя.
С мамой было много проблем, но я любила ее и знала, что у нее хорошие намерения. Она искренне верила, что каким-то образом защищает меня. Но я не могла смотреть на нее всю оставшуюся ночь.
После того, как я приняла душ, чтобы успокоиться, я написала Ною.
Хизер: Мне очень жаль. Я абсолютно расстроена. Через несколько секунд он ответил.
Ноаа: Не надо. Хизер: Мне стыдно из-за того, что она тебе наговорила. Ноа: Тебе нечего стыдиться. Ты ничего не сделала. Было кое-что, что я действительно хотела снять как груз с души.
Хизер: Тебе не нужно меня жалеть… из-за моей ситуации. Я вижу, что ты жалеешь меня. Знаешь, у меня есть выбор. Я могла бы уехатьиз дома. Я выбрала остаться. Я видела, что он печатал ответ.
Ноа: Я знаю это. Хизер: Итак… 34, да? Ноа: Да. Хизер: Это не так уж и много. Ноа: Все еще достаточно, чтобы быть твоим отцом. Хизер: Да, если бы тебе было 14, когда я родилась! Ноа: Технически возможно. Хизер: Ты заставил меня думать, что тебе за сорок, хотя я никогда недумала, что ты так выглядишь. В этом больше смысла. Ноа: Между 34 и 20 огромная разница. Единственное, что сейчас было между тридцати четырьмя и двадцатью, это короткая прогулка к лодочному домику. Я не могла сдержать то, что чувствовала. У нас была связь сегодня вечером. Я это чувствовала. Я хотела увидеть его снова.
Хизер: Я могу зайти? Через минуту он наконец ответил.
Ноа: Не думаю, что это хорошая идея. Я была готова к такому ответу, но это все равно было неприятно.
Хизер: Хорошо. Я чувствовала себя такой поверженной. Даже если он не интересовался мной в романтическом плане, я не была готова пожелать ему спокойной ночи. Хорошо… может быть, часть меня все еще надеялась, что он передумает насчет меня.
Несколько минут спустя случилось последнее, что я ожидала, — снова зазвонил телефон.
Ноа: Если только… Мое сердце екнуло, когда я напечатала.
Хизер: Если только что? Ноа: Если только не остался хлеб. Мы его не тронули. Ты еговыбросила? Я мечтал о нём. Хизер: Нет! Я забыла о нём. Он все еще лежит на столе. Ноа: Что ж, будет стыдно, оставлять его портиться. Ты должнапринести хлеб, а я брошу его в тостер.Хлеб — и ты рядом — было бы здорово. Я не могла перестать улыбаться, отвечая ему.
Хизер: Буду через пять минут. *** Я должна была догадаться, что он не собирался приглашать меня внутрь.
Когда я пришла, Ноа курил сигару на крыльце. Думаю, я не могла его винить. Если не считать маленького столика, весь домик представлял собой просто спальню. Не было даже дивана, только кровать и кухонный уголок. Нам пришлось бы сидеть на кровати, и я понимала, что он этого не хотел.
— Итак… — сказала я. — Тедди принес мне это, когда я выходила. — Большой ботинок Ноа с глухим стуком приземлился после того, как я бросила его на землю.
— Это его имя? Я мысленно называю его Толстоголовым, — он улыбнулся.
— У него действительно большая голова.
— Самая большая, которую я когда-либо видел у собаки.
— Я должна согласиться с тобой в этом.
— Да, когда я уходил, он держал во рту мою туфлю, а потом убежал с ней. Мне не хотелось гнать его наверх, поэтому я позволил ему забрать её.
— Я думаю, что забрав твою туфлю, он пытался заставить тебя остаться. Почему ты не пришел за мной вместо того, чтобы уйти домой в одной туфле?
— Иногда нужно понимать, когда необходимо уйти, даже если ты без обуви. Ты знаешь, о чем я говорю?
— Да. К сожалению, в этом случае я тебе верю. Я не буду винить тебя за то, что ты отменишь аренду и уедешь, — вздохнула я.
— Твоя мать просто заботится о тебе. Я бы тоже не стал доверять себе.
Почему же я доверяю Ноа так явно? Думаю, это просто интуитивное чувство.
— Я положу хлеб внутрь, — сказала я, протискиваясь мимо него и пробираясь в дом. Положив хлеб рядом с тостером, я вернулась на крыльцо.
Я села рядом с ним, и он автоматически отодвинулся на несколько дюймов. Казалось, он очень сознавал мою близость, и быто понятно, что это доставляло ему дискомфорт. Я просто не знала, почему — ему это не нравилось или нравилось, но не думаю, что это должно ему нравиться.
Ноа выпустил пару колец дыма. Его волосы были мокрыми после душа. От мысли о том, как он принимает душ, у меня стали твердеть соски, когда я представила, как вода течет по его спине к его мускулистой заднице.
Он переоделся в белую футболку, которая облегала его грудь. Я посмотрела на его предплечья и представила, как он использует их, чтобы поднять меня. Мне нравилось, как выступали на руках вены.
Поскольку я тоже приняла душ, я тщательно подбирала слова, оценивая его реакцию.
— Похоже, у нас обоих была одна и та же идея. Сегодня вечером мы вместе приняли душ.
Его кадык шевельнулся, когда он сглотнул. Мой комментарий создал визуализацию?
Определенно что-то было. Он оставался тихим, поэтому я сказала, — Я не знаю почему, но у меня такое чувство, что ты здесь с большей целью, чем ты сказал, и есть причина, по которой ты убежал от своей жизни. Это не мое дело и не имеет значения. Я просто рада, что ты здесь.
— В этом ты права.
— Ты что-то скрываешь?
— Это не твое дело. — Он выпустил немного дыма и проигнорировал мои попытки поиска дополнительной информации. — Я полагаю, ты не сказала своей матери, что придешь.
— Нет, но это не имеет значения. Я взрослая. Она может высказать свое мнение, но не может указывать мне, как жить. Я от многого отказалась, оставшись с ней дома и занимаясь здесь делами. Я не позволю ей говорить мне, с кем проводить время, вдобавок ко всему. — Я указала на его сигару. — Могу я попробовать?
— Нет.
— Да ладно. Ты не покупаешь мне вина. По крайней мере, ты мог бы разрешить мне один раз затянуться. Я никогда раньше не пробовала сигары.
Он стряхнул пепел и разочарованно вздохнул, прежде чем передать её мне.
Я обхватила её губами, почувствовав влажность из его рта. Мне захотелось почувствовать его рот на своем по-настоящему. Его глаза были прикованы к моим губам, когда я вдохнула и закашлялась.
Вернув сигару ему, я снова закашлялась. — Спасибо.
Ноа был удивлен. — Твоё мнение?
— Не для меня.
Он улыбнулся.
Мы немного помолчали, а потом он спросил, — Почему ты так смотришь на меня?
Я не понимала, что смотрела на него с юмором. Но я знала ответ.
— Потому что я так много хочу о тебе узнать, но боюсь, ты отрубишь мне голову, если я начну любопытствовать.
— Возможно ты права. — Он посмотрел на сигару в руке, прежде чем повернуться ко мне. — Что ты хочешь узнать, баттински?
— Всё. Слишком много чего, — вздохнула я. — Но для начала, почему такая выгодная партия, как ты, не женат в тридцать четыре года?
— Ты предполагаешь, что я еще не был женат.
Мое сердце почти остановилось. — Ты был женат?
Он посмотрел на свою сигару, затем на меня. — Да был.