Но эстет во мне сегодня подбухнул и готов был сердобольно уступить место бабским загонам. А именно — я скользила взглядом по нему, так же расслабленно сидящему рядом, в распахнутом черном пальто, темно-синей рубашке, отглаженных брюках и начищенных туфлях до блеска, что прямо-таки заставляло моего эстета восторженно повизгивать. И понимать, что вот не одной мне это может нравиться. Он вообще не может не нравится, пока прессовать на начинает. В нем чувствуется горячая кровь, бесспорный патриархат, абсолютный авторитаризм, основанный на безукоризненной логике, неукротимой силе и физической и моральной, и готовности всегда и во всем взять на себя только ведущую роль и абсолютно все последствия за нее. В нем есть безопасность, надежность и живая, такая истинно мужская терпкая и твердая энергетика. Это чувствуется. За скупой мимикой, за глубоким, низким, всегда ровным и негромким голосом, чувствуется в ровном карем пламени глаз, который может как и отогреть так и сжечь к чертям, в зависимости от того, что ты из себя представляешь, когда смотришь ему в глаза.
В нем чувствуется сила и авторитарность. Не потому что он так себя ставит. Потому что он координирует, потому что истинно просчитывает все и сразу, мыслит воистину масштабно и всеохватывающе. Потому что он очень умен. Он читает по лицу, по мимике, по каждому движению, по мысли, которая только зародиться должна. Это не интуиция, это дохуя знаний, это безукоризненная логика. О жизни и о людях. Это глубина. Он сразу в омут с головой и любые поверхностные течения, по которым идет большинство для него давно прозрачны и так предсказуемы, потому что его кайф это только хард.
Я смотрю на него и понимаю, что это идеально. Что он не может, сука, не может не нравится, если ты находишься в зоне его интереса и ты женского пола. Вот не может. Поплывешь, как бы не сопротивлялась. Я вот поплыла, хотя стойко это сопротивлялась потому что все видела и все понимала. Капитально поплыла. А еще есть Ангелиночка. И она тоже вот не дура. Сообразительная, безукоризненно работающая сучка, и она постоянно крутится там. А ему нравятся умные и исполнительные. А еще она достаточно симпатичная. Блять, ну пиздец просто. Но прежде чем я успела себя накрутить, Эмин закончил звонок и кинул на меня взгляд:
— Что? — голос негромкий, немного раздраженный. Вызывающий то же самое.
Я только хотела ответить, как ему снова позвонили и опять разговор на басурманском.
— Ну, конечно, ради Ангелиночки вот можно отклонить, а я могу и подождать, — недовольно фыркнула, доставая из кармана сигареты и чувствуя его убийственный взгляд.
Вот понимала, что меня заносит, что вообще это глупо. Но алкоголь в крови слегка ослабил тормоза и хорошо так напитывал патологическую ревность. А если брать вообще, то что, собственно, не так я сказала? Правда же. Еще и ей сначала сообщил о своей встрече, а потом только мне. Сначала ей. Разумеется, а то без Ангелиночки же все развалится, бизнес под откос пойдет! Криминальная война начнется, если она шебуршать салфетками вокруг него завтра не будет!
Раздраженно повернулась к Асаеву. Он, даже не глядя на меня, упреждающе поднял ладонь руки. Прищурено смотрела на крепкие длинные пальцы. Жест какой-то… как для псов своих. Совсем что ли не соображает?.. Я только собиралась укусить его за руку, но в мой расслабленный алкоголем творческий порыв ударила ассоциация. Будет безмолвный взрыв. Осколки. Снова. Я больше не хочу. После того, что он рассказал, после того, что я рассказала, я этого не хочу… Тем более из-за какой-то Ангелины. Вот всралась она мне вообще!
Смотрела на ровный профиль Эмина и понимала, что вот из-за нее не хочу его доводить. По крайней мере сейчас. Вон мужик дела решает во третьем часу ночи, ему сейчас не до разборок. И тут за потоком слов на басурманском я услышала милое сердцу жесткое и безапелляционное «арбайтен». Все, прощай крыша.
Я выкинула сигарету, а он начал опускать ладонь, но я перехватила его кисть. Эмин перевел на меня взгляд аккурат в тот момент, когда я, улыбаясь и глядя ему в глаза, медленно провела языком от основания ладони выше, с нажимом по среднему пальцу и мягко накрыла его губами. Он аж сбился на полуслове, не отпуская взглядом мои губы, медленно скользящие по его среднему пальцу. Почти до основания, которое я слегка прикусила, чувствуя как разгорается внутри жар напитывающийся томлением зарождающимся в его глазах.
Языком с нажимом на тыльную сторону пальца и вакуум во рту, а кончиками пальцев свободной от его кисти руки пробежалась по его паху. Одновременно совсем однозначно делая движение вперед и надавливая языком на его палец. На его губах едва заметная полуулыбка, палец проводит мне по языку, ногтем по кончику.
И это подожгло. И подожгло сильнее, когда он перевел взгляд в затылок Аслана за рулем, отвел телефон от уха и негромко быстро что-то приказал.
Мобильный снова прижат к его левому уху, мягко высвобождает правую, с несильным нажимом скользнув мне ногтем по языку. Но теряюсь я не от этого, а от того, что поняла, что именно Эмин сказал Аслану — тот отвернул зеркало заднего вида так, что при всем желании не мог видеть заднее сидение. И свернул на объездную, так до дома втрое дальше.
И меня уже без всяких вариантов вернуться к рациональности добил краткий жест Эмина, требующий придвинуться ближе и положить голову ему на плечо. Чтобы слышал дыхание.
Придвинулась. Левой рукой он так же держал телефон у уха, правой сжал мое колено и повел так, чтобы перекинула через его ногу. В горле пересохло, когда его ладонь медленно пошла по моей ноге от колена в вверх, по бедру, сдвигая ткань платья, уходя на внутреннюю сторону бедра, и отстранив от капрона чулок пальцы уперся во вторую ногу, подсказывая развести шире.
И выдохнула ему в шею, когда почувствовала нажим подушечками его пальцев на кружево моего нижнего белья. Пробный, аккуратный нажим, чуть усилившийся, пославший в мой выдох краткую заминку, когда ткань безнадежно намокла, а из низа живота начала разливаться горячеющая тяжесть по суженным сосудам.
А он все так же по телефону, голос негромкий, серьезный, на губах полуулыбка, глаза полуприкрыты. И пальцы сдвигают ткань, касаясь жестче, причиняя дискомфорт. Вздрогнула, рефлекторно задержала на миллисекунду вдох, и он тут же ослабил нажим, и уже касался легко, почти поверхностно, разжигая пламя в крови без следа стершее даже эхо дискомфорта.
Коснулась языком кожи его шеи. Обоняние уловило слабый аромат нероли с легкой горечью и свежестью его парфюма. Опьянило.
Он закончил звонок, чуть подался вперед, убирая телефон в карман и снова негромкий приказ Аслану, прибавившему музыку в салоне до максимума.
Эмин повернул ко мне лицо. В глазах неизбежность, губы полуулыбаются, нажим пальцев жестче и палец внутрь, сорвавший во мне тормоза, горячей волной безусловного удовольствия пронесшегося под кожей, сорвавшего с моих губ стон. И он прильнул поцелуем. Язык скользнул по зубам, надавил на мой и… второй палец. Тело выгнуло на сидении от потока истомы огненной тяжестью пронесшейся по каждой клеточке. В поисках хоть чего-то земного, хоть чего-то, за что можно было зацепиться, когда мышцы немели от силы горячего безумия в душе и теле становящегося громче от каждого движения его пальцев, обняла за шею. Укусила несильно, сорвано выдыхая, и вжимаясь в него насколько позволяло положение. А он внезапно убрал руку, заставив мгновенно терять силу наслаждение в венах и я возмущенно вскинула голову. Рассмеялся мне в губы и, перехватив за плечо, дернул на себя, заставляя сесть сверху, прижаться к его паху.
— Эмин, нет… — прикусила губу, прижавшись лбом к его лбу и смешивая наше горячее дыхание. Обхватила руками его голову и невольно вздрогнула когда его пальцы с силой стиснули ягодицы.
— Да, Яна. — Он подался вперед проводя горячим языком по моим пересохшим губам и одновременно снимая с моих плеч куртку.
Но я еще была здесь. В машине, которую вел Аслан. И даже упоительные биты, вплетающиеся в полумрак черного салона не стирали грань на которой я балансировала. Не стирали с трудом. Потому что Эмин, отбросив куртку на сидение рядом, снова откинулся на спинку и сел ниже, одновременно запуская руки под мягкий креп платья, ногтями по животу и выше, чтобы сжать грудь. И слегка двинуть бедрами вверх, заявляя, что компромисса не будет. Здесь и сейчас. Прямо сейчас. Сорвав меня с грани прищуренным взглядом в котором было уже не искушение, в котором было откровенное желание вызывающее во мне жадный отклик.
Губы в губы, дыхание сорванное, огонь по венам. Сжимает грудь сильнее, обрывая сердце, разум, душу. Дикий, тяжелый, неукротимый импульс под кожей в разум сметающим ударом, стирая все грани мира. Обняла его за голову, вжимаясь сильнее в его тело, с упоение, с алчностью пила жесткие поцелуи. Теснее вжимаясь в его пах, подаваясь вперед по эрекции, заставляя его прикусить мне губу, потому что он тоже уже за гранью. И возвращаться не хочет. И не нужно.
Отстранил на мгновение, левая рука стискивает мой подбородок, заставляя вглядеться в горячий бушующий мрак в карих глазах, пальцы правой растягивают ремень. Несколько секунд, томительных и убивающих тратиться чтобы сдвинуть раздражающую кожу ткань одежды, его и моей. Подскасзка приподняться над его бедрами, касается, и стискивает мой подбородок почти до боли, когда я медленно опускаюсь на него сверху. В его глазах поволока, губы спаяны, чтобы не выдать. Что?.. Стона? Слова? Собственного слома?.. Секундная мысль потонула в хаосе, воцарившемся в моем сознании, требующем начать двигаться на нем. Но я замерла, убиваемая пламенем внизу живота и убиваемая гораздо вернее наслаждением насыщающим его глаза.
Пальцы левой руки отпустили подбородок и надавили мне на бедро, вынуждая сесть на нем еще ниже. Еще глубже. До предела. И не удержать стона от яркого, до искр перед глазами, распирающего до онемения чувства, пославшего свинцовую тяжесть в ноги и дрожь в тело.
Подалась вперед, обхватывая неверными руками подголовник за ним. Слегка прикусил грудь сквозь ткань платья и надавил пальцами на мои бедра, когда слегка приподнялась на нем. Не так. Надо по другому. Вжаться теснее, наплевать, что жарко и воздуха не хватает, двигаться не вверх, а вперед, чтобы меня просто крыло изнутри. И крыло. Почти не отрываясь от его тела, ритмично быстро вперед, сгорая от каждого движения, от тесноты, от жара, отдающего эхом внутри. Неудобно, мышцы ног и рук напряжены до предела Неудобно, но остановитьсясейчас выше человеческих возможностей. Опустив голову, выдыхаю ему куда-то в висок, сходя с ума не только от того, как быстро полнятся вены горячим свинцом от каждого движения, но и от того, насколько горячо его учащенное дыхание, прожигающее ткань платья на груди.
Подсказывает быстрее и я чувствую, как впереди маячит два предела. Один тот, достигнув которого я, скорее всего сдохну, потому что уже каждый миг на нем схож с оргазмом, а другой предел — грань выносливости напряженного донельзя тела, и лучше действительно сдохнуть, чем его достигнуть раньше первого.
Эмин снова укусил, напитывая огнем стягивающее в преддверии срыва эхо волны в теле, отпустил мои бедра, медленно подался вперед, чтобы перехватить щиколотки и положить на свои широко разведенные колени. Ритм почти срывается, и я чувствую проступающее сквозь горячий хаос разума отчаяние, потому что тело подводит, оно на грани. И внутри все тоже почти уже на грани, почти стянуто, почти на пороге… И он резко, ударом снизу подался вверх одновременно с силой нажав руками мне на бедра, заставляя просесть на нем максимально возможно.
Это молниеносно швырнуло к первой грани. Вышвырнуло за нее почти болью, почти безумием. Да нет, не почти. Безумием до боли. От мощи взрыва, разметавшего во мне меня до структурных единиц, стало почти физически больно. Мышцы сковало, по телу дрожь от невыносимого ада, разрывающего вены паралитическим огнем наслаждения, разум горячей тьмой. Уткнулась лицом в его шею, чувствуя как мышцы выворачивает сход взрывной волны, стершей из разума три его остаточных движения. Эмин задержал дыхание и надавил мне на живот. Подалась назад с трудом, еще скованная сходом оргазма и почти в него вернувшаяся, когда увидела как он, вздрогнув, с силой стискивает челюсть, закрывая глаза, и как ведет головой вправо и вниз, рвано выдыхая сквозь зубы. А на пальцах его правой руки белесые, мерцающие в полумраке потеки. Эмин откинул голову на подголовник, глядя на меня сквозь ресницы. Дыхание восстанавливается медленно, мир возвращается тоже. Тяжело сидеть так, неудобно, а я не могу отвести взгляда от его отставленной на сидении руки.
Неверными пальцами потянулась, перехватила его кисть и повела ладонь к своему лицу. С трудом перевела взгляд в его глаза и коснулась языком чуть солоноватой кожи. Слизывая. И едва сдерживая себя от порыва вывести его на второй раунд, когда он, задержав дыхание, завороженно смотрел за движением моего языка по его пальцам, за онемевшими губами, сцеловывающими остатки. Перевел взгляд мне в глаза, с трудом сглотнул, и в его взгляде было все. Просто все. Сжал свободной рукой вырез платья и рывком дернул на себя, чтобы поцеловать губы, которые я медленно и с наслаждением облизывала.
Обняла за шею, тая под его легкими, острожными поцелуями, млея от поверхностного прикосновения языком, вбирающим свой собственный вкус. Отстранился, обнял одной рукой, второй прижимая за затылок к своему плечу, чуть повернул голову и хрипло, низко выдохнул на самое ухо:
— Только ради тебя сюда стоило ехать несмотря ни на что… — Легкое прикосновение горячих губ к моему виску, и у меня мурашки по рукам. Неохотно слезла с него, оправляя одежду и глядя на него застегивающего ремень и усмехнувшегося, — Казакову еще один фонд замучу в качестве благодарности…
— Все равно он козел. — Фыркнула я, позволяя перекинуть уже обе свои ноги через его колено и наслаждаясь легкими поглаживаниями его пальцев.
— Тебя отдавать он не хотел. — Взгляд лукав, поддается вперед, доставая из кармана сигареты с зажигалкой.
— Отдал же. — Пожала плечом, поддаваясь, когда притянул ближе и прижимаясь к руке, лежащей на моих коленях
— А у него прямо выбор был. — Приоткрыл окно. Щелчок пальцами по дну пачки, сигарета в зубы, переброс пачки и она зажата между мизинцем и безымянным, а указательный щелкает зажигалкой зажатой в ладони. Полторы секунды действие, и я вдруг вспомнила тот день когда он держал меня на ноже. Молниеносное движение пальцев, чтобы перехватить за лезвие и подать мне оружие против себя. Следом в голове факт того, что он любитель покера. Лютый катала наверняка, с пальцами обращаться умеет. Причем во всех смыслах. Внизу живота стало тяжелеть, я усмехнулась, несильно прикусывая его за плечо. Эмин, улыбаясь, затянулся и медленно откинул голову на подлокотник, прикрывая глаза и протяжно выдыхая дым. — Выбора не было у него. У меня их деньги. И от меня зависит смогут ли они ими пользоваться беспрепятственно и оставлять себе солидные куски, которые должны были отстегивать полмиру, чтобы не трогали. Но когда я сказал, что мне нужна его управляющая чукча прямо весь на гавно изошел, правда, виду почти не подал. Это натолкнуло на определенные мысли…
— У нас ничего не было. — Твердо произнесла я, глядя в его ровный профиль.
— Я знаю. — Он фыркнул, приоткрывая глаза и скашивая на меня ироничный взгляд. — Понял еще до того, как спросил. Если бы было, Казаков бы не отдал, жадный он по части людей, которых своими считает… Дурной, блядь, ничему жизнь не учит. Вот вроде башка у него варит и двигаться он умеет хорошо, но очень много опасных моментов в характере. Доверие людям, стоит за них до последнего, прощает… Самые опасные вещи. Сгубившие не одну жизнь, но и целые империи. Хотя, тут стоит отдать должное, выбирать приближенных он умеет хорошо. Да, Яна Алексеевна? Ответственная ты моя… В коридоре меня чуть не изнасиловала, как чухнула что полкан там тащится навстречу. Хотя, по сути, ничего бы и не было, он тогда меня в лицо еще не знал. — Я угрюмо на него смотрела, Асаев хохотнул и затянулся. — Но видеть меня ему, разумеется, было все нежелательно. Особенно с учетом того, что я пришел к Казакову чтобы проинструктировать как его шакалов наебывать, в чистых деньгах купаться, сказал сколько это все будет стоить окончательно и принимал аванс, ну и расписывал как теперь людей будем кормить поразнообразнее и поинтереснее и… много чего еще. Нежелательно, чтобы царек видел как я шагаю по ресторану Казакова, а то, не дай боже, один к одному сложит, свору натравит и Влад Игорич снова отдыхать уедет, а я хороших откатов лишусь. Не критично, конечно, но все же… Так что ты молодец, Алексевна, бывшего рабовладельца спасла, мне хорошую перспективу прибыли сохранила. И Григорьев молодец, вовремя причапал, силушку твою богатырскую проявиться заставил. — Я убито покачала головой, жестом попросив сигарету и глубоко затянувшись медленно выдохнула, скептично глядя на усмехнувшегося Эмина. — Так что не гони на Казакова, он почти заплакал, когда я объявил, что вы вынуждены расстаться. Нормальный он. — Эмин затянулся в последний раз и выдохнув дым, закрыл окно. Положил руку на спинку сидения, вынуждая меня теснее придвинуться к нему и положить голову на плечо. — Потому и дальше не двигается, хотя предлагали не раз. И я предложил, когда рокировку вел… понимает, что ебануть нехуево может, когда у тебя определенные качества есть. Чем дальше, тем меньше людского, по другому никак.