И ступени, ведущие наверх, пылью заросли. Правда, было видно, что Робин периодически прохаживается по ним метлой. Прямо дорожку посередине вымел.
– Как тут грязно, – озадаченно прокомментировал Тиберик. – Если вы здесь живете, почему никогда не прибирались? Вот Аля…
– Помолчи, – хмуро оборвал его Мариус. – Я тебя сейчас оставлю своей няньке, Марго, а сам вернусь в город. Надеюсь, у тебя хватит ума никуда не убегать? Сгинешь сам. Не выживешь.
– Хорошо, – Тиберик поднял лицо и забавно сморщился, – я не буду убегать.
Они добрались до комнаты, где раньше всегда по вечерам собиралась прислуга. Там у камина сидела в кресле-качалке Марго и что-то вязала. Пушистый котенок трогал лапкой клубок.
– Марго, – позвал Мариус, все еще крепко сжимая в руке детскую ладонь.
Женщина всполошилась, отложила в сторону рукоделие и вскочила с кресла, наверное, слишком резко, потому что тут же охнула и невольно схватилась за поясницу. Вот она, старость. Всегда что-нибудь болит, не сердце, так спина, не спина, так ноги.
– Ниат Эльдор! Ох, слава Пастырю… А я уж заждалась вас, пирожков напекла, таких, как вы любили, с яблоками…
И осеклась, уставившись на Тиберика. А Мариус молча смотрел на нее и с тоской думал, что жизнь его нянюшки стремительно катится к завершению. Как быстро. И как мало отпущено простому человеку. Ему очень не нравился восковой цвет морщинистого лица Марго, это было хорошо видно, когда она убрала волосы под белоснежный чепец. По-хорошему надо позвать лекаря, но… Еще никто и никого не исцелил от такой напасти, как старость.
– Вот, – сказал он, отпуская наконец детскую руку. – Это Тиберик Ритц. Теперь будет жить с нами. Накорми его и обустрой как-нибудь для него комнату. Там, где помещения прислуги.
Марго всплеснула руками.
– Ох, ниат Эльдор! Да где ж вы… – И, словно вспомнив что-то, посмотрела особенно пристально. – А что с девушкой?
Мариус коротко пожал плечами:
– В тюрьме. Получит, что ей причитается.
Доброе лицо Марго вытянулось, а взгляд вдруг потух. И, не глядя больше на Мариуса, она засеменила к Тиберику, протянула ему руку.
– Ну, малыш, пойдем? Меня зовут тетя Марго. Пойдем на кухню, там есть бульон и пирожки. Ты же, наверное, голодный?
Мариус вспомнил про пакет с рогаликами, хотел вручить его няньке, но та почему-то демонстративно отвернулась и повела мальчика прочь. Мариус огляделся, сгрузил рогалики на стол. Вот и пойми этих женщин. А ведь хотел как лучше. Что она себе надумала? Нет, ну в самом деле, не могла же она решить, что он отпустит мало того что воровку, так еще и двуликую?
– И все им не так, – буркнул себе под нос, – я еще и виноват выхожу. Наверное, надо было ей все деньги отдать и фамильные драгоценности в придачу? Нет-нет, так дело не пойдет…
Почему-то снова он подумал о том, что маленький мальчик и двуликая каким-то образом оказались на улице. Если у родителей Тиберика было в доме много книг, они не бедствовали, это точно. А так-то… Пятилетний малыш и двуликая, которую с ее-то печатью никто не возьмет на работу. Что ей оставалось? Только в дешевый бордель. Но она предпочла другой способ заработка.
Постоял-постоял и пошел из дома. Его ждал экипаж, чтобы вернуться в Роутон. Настала пора нанести визит в отделение Святого Надзора.
На место своей службы он прибыл аккурат после обеда, когда дежурный зевал, похрустывая челюстью, а в коридорах Надзора было так тихо, что казалось, муху будет слышно. При виде нежданного посетителя дежурный недовольно нахмурился, а Мариус в свою очередь принялся с интересом его разглядывать. Совсем еще мальчишка, тощий словно жердь, черный мундир с серым кантом болтается на нем, как на вешалке. Дежурный тоже его рассматривал, и – надо же! – он не понимал, кто это явился в Надзор в черном же мундире, только с тройным золотым шнуром на груди.
– Чего желаете? – наконец соизволил спросить дежурный.
Мариус улыбнулся ему так, как до этого не улыбался Тиберику. Сладко и многообещающе.
– Мы желаем, – сказал он медленно, – чтобы нас проводили в кабинет приора Роутона и чтобы через десять минут там же был заведующий архивом.
Белобрысые брови дежурного поползли на лоб.
– А вы кто вообще, фьер? Не ошиблись, часом, дверью? Может, вам в дом умалишенных…
Но не договорил. Через мгновение его лицо встретилось со столешницей, еще раз и еще. Услышав хруст носа, Мариус отпустил недотепу и рявкнул:
– Встать! Как смеешь сидеть в присутствии приора? Почему не при оружии? Как вы тут, мать вашу, собираетесь Роутон защищать? Тарелками с кашей, а?
Хлюпая кровью, дежурный как-то очень быстро вывернулся из-за стола и метнулся в темень коридора. Мариус прислушался к суматошным звукам шагов, пожал плечами. Вероятно, прежний приор был человеком ленивым. Или очень слабым, распустил тут всех. Ну ничего. Теперь у Роутона есть новый приор, и уж он-то организует все правильно.
Через полчаса он уже сидел за письменным столом в собственном кабинете. И не беда, что по углам сидели откормленные пауки, а солнечный свет едва пробивался сквозь пыльные окна. Важно, что лампа на столе ярко горела, а перед дверьми навытяжку стояли пятеро, включая того самого парнишку со сломанным теперь носом.
– Так… – Мариус довольно потянулся, похрустел пальцами. – Это все? Все, кто служит здесь Надзору?
– Ну да, приор, – вздохнул обладатель пивного брюха и багровой физиономии.
Мариус представил себе, как он будет отбиваться от тварей роя, и ему даже смеяться не захотелось. Скорее плакать.
– Представьтесь, – бросил он, глядя в заплывшее лицо.
– Рейсон Кресс, ниат.
– Хорошо, – обвел прочих тяжелым взглядом. – Надеюсь, уже никому не нужно объяснять, кто я такой, а?
– Нет, – дружно прошелестело в кабинете.
– Мне не нравится, что я тут вижу, – продолжал Мариус. – Когда Магистр предложил мне это место, я принял его, потому что Роутон – моя родина, и моя задача защитить его от крагхов. Но что я здесь вижу? Зажравшихся, заплывших жиром, немощных, никуда не годных… У кого-нибудь из вас есть ступень стража?
Молчание.
Следовательно, стражей здесь не было.
– Приор Эймс был стражем, – кое-как прохлюпал парнишка.
– Я так понимаю, был единственный здесь страж, – холодно заключил Мариус. – И это тогда, когда Пелена так близко к Роутону…
Он помолчал. Почему-то ожидал иного, когда ступал в портал до Роутона. Ожидал увидеть бравых защитников, посвящающих все свободное время тренировкам. И что застал? Кучку жалких, никуда не годных… Стало горько и обидно. Почему Магистр не думает о городах на периферии земель Порядка? На кой столько стражей в столице, когда Пелена по окраинам?
– Стражи-то все в столице, – прокряхтел Рейсон Кресс, словно читая его мысли. – А нам-то что, мы люди маленькие.
– Никто не будет смотреть, какие вы люди, если произойдет прорыв, – мрачно ответил Мариус. – Впрочем, я буду думать, что с этим всем делать. А сейчас… Я хочу, чтобы мне принесли из архива дело семьи Ритц. Кто из вас заведует архивом?
– Так я ж и заведую, ниат, – пробурчал Кресс. – Сейчас, сейчас все будет. Извольте подождать минутку.
– Я подожду три минуты. Через три минуты с вашим носом будет то же самое, что и с этим, – кивнул он, указывая на бедолагу-дежурного. – А теперь все вон! Приведите себя в порядок. И приведите в порядок здание Святого Надзора.
Наверное, он произвел нужное впечатление на сотрудников, потому что тоненькая картонная папка лежала на столе ровно через три минуты.
– Так быстро? – Мариус только бровь приподнял.
– Так, приор, дел мало в Роутоне. Это последнее, сверху лежало, – слегка заикаясь от страха, пробулькал Кресс и попятился к двери.
– Идите, идите. – Мариус откинулся в кресле. – И даю вам совет. Прекращайте заправляться пивом, Кресс. Твари роя любят потрошить таких вот пузатых. Внутренности жирненькие, они их любят.
Кресс поперхнулся и ретировался так быстро, как мог. А Мариус остался один на один с папкой из желтого картона.
Он несколько запоздало пожалел о том, что не перекусил дома (но дома Марго почему-то разобиделась и обедать не позвала) и что не потребовал кофе в кабинет. Ерунда. Поужинает, как вернется. Сейчас его интересовало дело семьи Ритц, и Мариус углубился в чтение.
Дело состояло из пары тонких листков, испещренных каллиграфически выведенными буквами. Пробежавшись глазами по сухим официальным предложениям, Мариус понял две вещи: во-первых, Алайна Ритц была приемной в этой семье. Во-вторых, семья была далеко не бедной, отец занимался переплетом книг, но все имущество волшебным образом испарилось, когда супруги Ритц отправились с детьми на пикник куда-то ближе к Пелене и там погибли. Их растерзанные тела были найдены на лужайке, рядом была раскидана снедь, скатерть, салфетки. И труп крагха. В тот самый миг, когда Тиберик отошел к ручью, на людей напал крагх, и тогда же в приемной Алайне всколыхнулось проклятие двуликости. Она не успела спасти приемных родителей, но чудом умудрилась выпотрошить крагха. Вернулась в Роутон с Тибериком, сама пришла в Надзор, «где ей была поставлена печать второго уровня, выполненная приором Роутона лично». А потом дело неожиданно закрыли. И ни слова о том, почему Тиберик, законный наследник, остался без имущества.
Мариус нервно кусал губу.
Происходило в Роутоне что-то неприятное, грязное.
Он встал из-за стола, выглянул в коридор и рявкнул во всю силу легких:
– Кресс! Кресс, а ну, ко мне!
Дальше было еще интереснее.
Мариус постучал ногтями по картонной папке, глядя в узкие темные глаза заведующего архивом.
– Скажите-ка мне, Кресс, куда делось имущество приемных родителей Алайны Ритц?
– Она оказалась двуликой, – пропыхтел мужчина, – по закону она наследовала имущество родителей, и в то же время имущество двуликих отходит Святому Надзору.
– Да вы что? Не знал, не знал.
Знал на самом деле, только вот здесь иной случай.
– Это приор Эймс так говорил.
– Алайна Ритц не была единственной наследницей, ее младший брат мог наследовать родительский дом. Куда они делись потом, эти дети?
Кресс пожал плечами:
– Я не знаю, приор. Возможно, девка пошла работать в бордель. Помнится, ей печать влепили на полрожи. Куда ей в таком виде? Только туда, где на лицо никто и смотреть не будет.
– А мальчик?
– А мальчик, возможно, умер. Дети, знаете ли, мрут как мухи.
Мариус скрипнул зубами и глянул на Кресса так злобно, что тот съежился и качнулся всем телом назад.
– Имущество семьи Ритц действительно перешло Надзору? Отвечайте, Кресс. Только правду. И все, что знаете!
– Приор все загреб. А потом дом перепродал кому-то, я не знаю кому.
– Служитель Святого Надзора нагрел руки на этом деле?
Кресс пожал плечами:
– Да бросьте, приор! Можно подумать, столичные так не делают. Девка могла унаследовать все имущество, но она оказалась двуликой. Мальчишку списали со счетов. Ну а имущество двуликих, всем известно…
– Пошел вон, – прошипел Мариус. – Пошел вон, иначе я тебя сейчас по стене размажу.
Кресс дернулся, посмотрел обиженно:
– Да за что, приор? Можно подумать, это я руки нагрел.
– Это Святой Надзор, придурок! – Мариус рявкнул во всю силу легких. – И если я хоть раз еще услышу нечто подобное, все отправитесь на виселицу! Все до единого!
Когда хлопнула дверь, Мариус уронил лицо в ладони. Роутон, его Роутон оказался на диво грязным местом. И покойный ныне приор вытворял здесь то, что совершенно не подобает служителю Надзора. Встреча с действительностью оказалась куда менее приятной, чем ожидал. Хорошо еще, что мальчишку привел домой, н-да…
Глава 2
Алайна Ритц
Ее, не церемонясь, снова швырнули на каменный пол. Алька не успела сгруппироваться, ударилась коленями и локтями, слезы так и брызнули.
– Посиди тут до вечера, – прозвучал сиплый голос, – да не нагадь! Мыть потом за тобой.
– Иди к крагхам, – огрызнулась устало. – Помоешь.
Хорошо, что тюремщик уже запирал снаружи дверь, иначе наверняка бы захотел вернуться и объяснить неудачливой воровке, что стоит, а чего не стоит говорить.
Всхлипывая, Алька отползла в угол, привалилась спиной к стене и застыла, стиснув руками голову. Лоб и щеки пылали, треклятая печать Надзора по-прежнему ввинчивалась обжигающе-горячими корешками под череп, но уже не так, как в том доме. Там ей вообще казалось, что умирает и нет спасения ни ей, ни брату. Впрочем, его и так не было.
«Чтоб тебя крагхи сожрали», – подумала с внезапной ненавистью Алька о том мужике, который так ловко ее стреножил и отволок к судье Бриссу.
Конечно же, при ее везучести, она попала в дом к стражу Надзора. То-то ее так и проняло. То-то он ее чуть не пришиб. Алька почти кожей ощущала исходящую от него ненависть, яркую, пламенеющую. А как он ей на шею наступил? Чуть не сломал, козлина. Ну и теперь… А что теперь? Ей отрубят руки. Алька была готова поклясться, что именно этот страж позаботился о наказании. Обычно пойманным с поличным ворам всыпали розог. Если ловили повторно – да, рубили руку. Но не две.
– Чтоб тебя крагхи сожрали, – повторила она шепотом и облизнула растрескавшиеся губы.
Это же надо быть такой сволочью!
Тем более что на момент поимки у Альки при себе не было ни одной краденой вещи.
Голова по-прежнему болела. Дергало горячо и надоедливо со стороны печати и дальше за глазом, до затылка. Алька прислонилась больной стороной к холодным камням в надежде, что полегчает. Надо было думать – причем быстро, – как спасти Тиба. Она ведь обещала маме и папе, что будет заботиться, ежели что случится. И вот случилось.
Наверное, сам Небесный Пастырь вмешался, отправив Тиберика и Альку к ручью в тот солнечный осенний денек. И верно, тот же Пастырь позаботился о том, чтобы Тиберик увлеченно играл с пойманным лягушонком, пока Алька решила сходить за хлебом и ветчиной.
Увиденное зрелище отпечаталось в памяти, словно полотно безумного художника. Мама и папа лежали на траве, изломанные, страшные, бледные и вымазанные в земле и крови. Кровь была повсюду – на одежде, на траве, на смятой скатерти. Алька успела глянуть в неподвижные глаза мамы и, казалось, медленно каменела и умирала сама. А потом откуда-то сверху, из древесной кроны, вывалилось нечто. Он был похож на человека, очень похож. Только за спиной огромные крылья и вместо волос перья, и эти перья обрамляют перекошенное от ярости лицо. Глаза кровью налитые и совершенно безумные. В тот миг она даже не поняла, что существо было в одежде, видела только коричневые перья на руках, слипшиеся от пролитой крови.
Существо смотрело на Альку, крылья подрагивали за спиной, ветер шевелил перышки на голове. А потом тварь указала на Альку страшным когтистым пальцем и прохрипела:
– Ты. Идешь за мной. Пора возвращаться.
Она так и не поняла, что с ней случилось. Мир словно подернулся серой хмарью, тело странно изогнулось, хрустнуло внутри. Звук был такой, как будто кухарка тяжелым ножом рубила куриную тушку. Алька посмотрела на свои руки – сквозь бледную кожу просвечивал ряд ярко-синих перышек, по всему предплечью. А вместо аккуратно подстриженных ногтей – жуткие черные когти, загнутые, острые, как у ястреба.
И тогда, заверещав, она вдруг прыгнула на убийцу родителей.
Он то ли не успел, то ли не смог защититься. Это было странно, он ведь был большим и сильным. А она его выпотрошила без особых усилий. Тогда хотелось убивать. Не важно как – за маму и папу.
…Она сипло рассмеялась и посмотрела на свои руки. Бледные и худые, с обломанными ногтями. И кожа вот содрана на запястьях, браслеты наручников как будто специально с заусенцами.
Скоро, очень скоро у нее и таких рук не будет. И тогда останется просто умереть, потому что никому не нужна безрукая.
«Ты-то умрешь, да. Но как же Тиберик?»
Щеки вспыхнули снова, стоило вспомнить, как она умоляла стража спасти мальчика. Да, надо признаться себе самой: в те мгновения она была готова вылизать гаду сапоги, да и вообще сделать все что угодно, только бы он забрал Тиба и сдал в приют. В приюте хотя бы не дадут умереть с голоду. А так-то… Даже если маленький послушный Тиберик сможет выбраться из окна, куда он пойдет? Кому нужен будет?