— А чего Вы ожидаете? — я кричу на него, слезы катятся по щекам. — Что я предам тех, кого я люблю? Чтобы стала такой, как Вы, и отказалась от своих принципов ради спасения?
— В ваших устах это звучит так, как будто это плохо, — равнодушно парирует он. — Поверьте мне, вы не протянете здесь долго в живых, если и дальше будете цепляться за свои принципы.
Он хватает меня за подбородок, заставляя посмотреть на него. Выражение его лица остается абсолютно нечитаемым.
— Помогая мне, ты поможешь себе. Или тебе нужны еще… аргументы?
Несмотря на то, что я знаю, что я должна сказать, я все равно как будто заставляю себя произнести эти слова.
— Я никогда не буду помогать Вам! Ублюдок!
Он отпускает мой подбородок, но только для того, чтобы грубо схватить мою руку, ни мало не заботясь о сломанных пальцах.
— Неужели, Вам мало? — я издаю стон, больше похожий на всхлип.
Он медлит, окидывая меня ледяным взглядом.
— Очевидно, да.
Он прижимает кончик палочки к моей ладони и шепчет заклинание. Я не могу его расслышать.
И моя рука начинает гореть.
Сначала это просто покалывание, будто обожглась крапивой. Но постепенно становится все горячее и горячее, причиняя адские муки! Жжение, словно электрический ток, пробегает по моим нервам. Раскаленное железо прожигает плоть, и я кричу. Кричу, падая на колени, а он все еще крепко держит мою руку и прижимает к ней палочку.
Я чувствую, как моя кожа покрывается волдырями!
Впиваюсь ногтями свободной руки в его ногу, оглушительно крича:
— Господи, Боже мой, пожалуйста…
Он убирает палочку и отпускает мою руку. Я падаю на четвереньки и смотрю на свою поврежденную руку: изогнутые, пурпурно-красные, сломанные пальцы, и красная обожженная кожа, которая распухает и покрывается волдырями у меня на глазах.
Боже.
— Поверь мне, грязнокровка, у меня еще куча подобных фокусов в запасе. Ты так и будешь бросать мне вызов за вызовом? — хладнокровно произносит Люциус.
Я все еще лежу, свернувшись, на полу, рыдая и тяжело дыша. Пытаюсь хоть как-то успокоить боль в руке.
Просто скажи ему…
Ни за что!
Поднимаю на него глаза, захлебываясь рыданиями так, что голова начинает кружиться.
— Да пошел ты! — я срываюсь на крик.
В ответ он наступает ногой на мою больную руку. Я кричу до хрипоты, когда он с силой нажимает ботинком на мои сломанные пальцы и обожженную кожу.
— Ублюдок!
— Меня уже порядком достало все это, поэтому спрашиваю в последний раз. — Он кричит, чтобы я смогла услышать его сквозь собственные вопли. — С кем дружит Гарри Поттер?
Обожженная кожа рвется, а разбитые костяшки крошатся под его нажимом. Боль, мучение, страдание переполняют меня. Я не чувствую ничего, кроме непрекращающейся агонии. Такая боль за пределами моего понимания. Отныне боль — это не то, что я чувствую. Боль — это я. Сплошная болевая пульсирующая точка.
Сделай это, Гермиона. Ничто не стоит таких мучений.
Я должна. Я просто не выдержу. Не могу больше терпеть эту боль. Она должна закончиться, и я могу остановить ее…
— Я, — начинаю хныкать, — и Рон. Мы… мы его лучшие…
…скрип, хруст, крик боли…
— Я знаю это, девчонка, — он нетерпеливо повышает голос. — Я же сказал, что не хочу слышать о вас двоих. Мне нужны другие. Имена тех, о ком я еще не знаю.
Я не могу сказать ему. Не могу.
Ботинки давят на руку еще сильнее и жестче. О, нееееет…
— Невилл Лонгботом, — я спотыкаюсь, — Луна Лавгуд, Рубеус Хагрид, опожалуйстапожалуйста… Джинни Уизли…
Я замираю в ужасе от того, что я только что натворила, но Люциус поворачивает носок стопы. И опять. О, нет, нет неееееет!
— Кто-нибудь еще? — вопрошает он, игнорируя мои крики.
Кто еще? Кто еще, кто угодно…
— Дин Томас и Шеймус Финниган, они жили в одной комнате. Ремус Люпин, Нимфадора Тонкс. Грозный Глаз… Я не могу думать — нет, нет, пожалуйста, не надо, ненадоненадо… мистер и миссис Уизли, Фред и Джордж Уизли, Флер Делакур, Эрни Макмиллан, Джастин Финч-Флетчли, Колин Криви, — я останавливаюсь, с трудом сглатывая и хватая ртом воздух. — Я не могу больше вспомнить…
— Постарайся, грязнокровка.
Блестящие ботинки вдавливают сломанные пальцы в каменный пол…
— ПОЖАЛУЙСТА… Я говорю Вам правду, я больше не могу вспомнить, я клянусь, КЛЯНУСЬ!
Он убирает ногу с моей ладони.
Я сворачиваюсь клубочком, сотрясаясь от боли. От боли и отвращения к самой себе по лицу текут слезы.
Что я наделала?
Сквозь пелену слез я вижу Люциуса. Он подходит к пергаменту и проверяет, что написано в нем. Когда он видит цвет чернил, его лицо расплывается в удовлетворенной улыбке, и он поворачивается ко мне.
Я не могу больше смотреть на него. Только не после того, что он сделал со мной. Закрываю глаза, отгораживаясь от всего. Так отчаянно хочу провалиться глубже в спасительную темноту…
— Вот видите, — я слышу, как его ботинки стучат по каменному полу, приближаясь ко мне и останавливаясь возле моего дрожащего тела. — Мы можем неплохо ладить, если только Вы захотите.
Что я могу ответить? Я дала ему то, что он хотел.
Я помогла ему.
Эта мысль невыносима.
Он ждет ответа в абсолютной тишине, и когда не получает его, вновь берет мою ладонь. Его прикосновение отдается болью во всей руке.
— Нет, не трогайте! — вскрикиваю я, отказываясь смотреть на него, и прижимаюсь лицом к холодному каменному полу.
Он касается волшебной палочкой моей руки. Мое тело напрягается, ожидая его дальнейших действий.
Но я не ожидала того, что происходит. По всей руке проходит поток тепла, до самых кончиков пальцев. Боли нет. Только приятное облегчение.
Я медленно поднимаю голову, не совсем доверяя своим ощущениям. Смотрю на руку…
Она зажила. Она исцелена. Я снова могу шевелить пальцами, и ожогов уже нет, только покрасневшие шрамы там, где они были. Около пальцев все еще есть синяки, но мне не больно, когда я сгибаю их. Люциус все еще держит мою руку. Слезы мгновенно высыхают, я судорожно вздыхаю.
Он отпускает мою руку, но я все еще смотрю на нее, пораженная тем, с какой легкостью она оказалась вылеченной, и как быстро ушла боль.
— Что заставило тебя думать, что ты можешь быть не такой, как все, грязнокровка?
Я резко вскидываю голову, замечая изменения в его голосе. Выражение его лица… странное. Я никогда прежде не видела его.
— Все вы, каждый, с кем я раньше имел дело, верили, что смогут противостоять боли. Но никто не выдержал. Я уже говорил тебе, когда я чего-то хочу, то получаю это со стопроцентной гарантией.
— Но какой ценой? — спрашиваю я, мое горло саднит от бесконечных криков. — Как далеко Вы можете зайти, чтобы получить желаемое? И где та грань, за которой Вы начинаете себя ненавидеть за то, что делаете?
По его лицу все еще нельзя прочесть и мысли.
— Цель оправдывает средства. Не то чтобы я жду, что ты поймешь это. Это сложно понять в столь юном возрасте.
— Я скажу Вам, чего я не понимаю, — слова срываются с языка прежде, чем я могу подумать о возможных последствиях. — Зачем Вам пытать людей ради получения информации? Почему бы просто не использовать Веритасерум? Это бы облегчило Вам работу.
Я замолкаю, чтобы не сказать лишнего.
Можешь не притворяться, что не хочешь, чтобы он использовал его. Тогда ты смогла бы избежать боли и угрызений совести…
Мрачная, извращенная улыбка играет на его лице. И это делает его живым, потому что так разительно отличается от спокойной, холодной маски, которую он всегда носит.
— Нет, не думаю. — Он склоняется ко мне и медленно проводит кончиком волшебной палочки по моей щеке. — Этот способ более… интересный, тебе так не кажется? Не отрицаю, что меня злит, когда ты отказываешься делать то, что тебе говорят. Я не поощряю дерзость. Никогда и никому. Не говоря уже о грязнокровках. Но есть что-то… мне доставляет удовольствие смотреть, как ты в конечном счете сдаешься, признавая неизбежность происходящего и проявляя какое-то подобие добровольного подчинения.
Ярость переполняет меня, и меня почти тошнит от этого. Я чувствую, как она поднимается внутри меня бушующим ураганом, готовым разнести меня на куски.
— Зачем Вы делаете это со мной? — Я кричу, вскакивая на ноги. Он тоже поднимается, не позволяя мне ни секунды быть выше него. — Он сказал, Вы можете использовать любые необходимые средства, чтобы выудить из меня информацию. Я слышала это. Тогда почему Вы пытаете меня? Ведь Вы не должны. Вы могли бы использовать Империус или сыворотку правды. Но Вы не станете. Вы выбираете то, что принесет мне как можно больше страданий, даже если это осложнит Вам всё. Почему Вы так хотите сделать мне больно? Я Вам ничего не сделала! За что Вы меня так ненавидите?
Возникает пауза. Мои слова повисают в воздухе. Улыбка исчезает с его лица.
— Ты — грязнокровка, — наконец, отвечает он. — И поэтому я тебя ненавижу. И поэтому я буду пытать тебя, а не использовать более простые методы. Любой Пожиратель Смерти поступил бы так же, я не одинок в своей позиции. Потому что нельзя упускать ни единой возможности преподать тебе урок.
— Какой урок? Что я должна выучить?
— Свое место, девчонка, свое место! — Он повышает голос, не скрывая раздражение и гнев. — Никто из вас, магглорожденных, не знает своего места. Строите из себя волшебников и ведьм, как будто вы принадлежите нашему миру. А ты, ты хуже всех со своими замашками всезнайки и интеллектуальным снобизмом. Определяешь себя, как равную, если не выше, рядом со своими чистокровными сверстниками, когда ты всего лишь ошибка природы. Поэтому я хочу причинить тебе боль.
Он резко отворачивается от меня и отходит к противоположной стороне комнаты. Останавливается возле двери в камеру и проводит рукой по своим светлым волосам, делая глубокий вздох.
Да, точно. Возьми себя в руки. Не можешь позволить себе отвлекаться на эмоции, да? Ведь тогда все станет слишком личным, не так ли?
Я наблюдаю, как он берет себя в руки, и когда он поворачивается, его лицо не выражает никаких эмоций.
— Кажется, мы достигли прогресса, — он говорит так, будто последних нескольких минут никогда не было. — Вы назвали мне друзей Гарри Поттера. Ну, конечно, не без борьбы, но Ваш здравый смысл все-таки преобладал над Вашими «идеалами». Спасибо Вам за то, что назвали так много имен.
Кровь потоком устремилась по венам, разнося по телу так много эмоций: ненависть, вина, замешательство.
Как он может так говорить, когда это он заставил меня выдать их?
— Да уж, кажется, Гарри очень популярен, — продолжает он. — Но, почему бы и нет? Мальчику-Который-Выжил было суждено стать героем, которому поклоняются все.
К чему он клонит?
Главное — не сорваться сейчас. Попытайся выстоять.
— У героев всегда бурная личная жизнь, — лениво тянет он.
Господи, нет!
— Я хочу, чтобы ты назвала мне всех девушек, с которыми он когда-либо… встречался, — ухмыляясь, говорит Люциус.
Не могу поверить!
— Зачем? — спрашиваю я.
Чувствую, как невидимый кулак бьет меня в живот. Так же делал Волдеморт. Я сгибаюсь пополам, сильно кашляя, потому что не могу вздохнуть. Держусь за живот в попытке прогнать пульсирующую боль.
— Здесь не ты задаешь вопросы, грязнокровка. Кажется, я ясно дал понять это.
Я смотрю на него снизу вверх. Он поднимает волшебную палочку, готовый наложить на меня заклятие за то, что я опять ослушалась; мышцы его лица слегка подрагивают — видимо, он пытается бороться с рвущейся наружу яростью.
Просто скажи ему то, что он хочет знать.
Нет!
Он сделает еще больней, если ты не скажешь. Скажи честно, ты готова снова испытать это?
Но боль моей сломанной и обожженной ладони сейчас кажется такой далекой и нереальной.
Я смогу. Я должна.
Я выпрямляюсь, не обращая внимания на боль в ребрах.
— А я, кажется, ясно дала понять, что Вам придется вытягивать из меня информацию.
Он закатывает глаза.
— Как утомительно, — вздыхает он. — Я не настолько терпелив, чтобы выдержать все нюансы вашего поведения. Почему Вы не хотите облегчить эту ситуацию для нас обоих?
Я приподнимаю брови, обдумывая подходящий ответ.
— Что ж, видимо, я просто трудный подросток.
На секунду, его рот искривляется в некоем подобии улыбки.
По крайней мере, мне так кажется…
Но уже в следующую секунду это впечатление исчезает.
Он поднимает свою палочку, но медлит секунду, задумчиво хмурясь.
— Итак, какой же способ убеждения будет самым… действенным?
Я жду. Я жду целую вечность, в то время как он продолжает этот театр абсурда, играя в нерешительность. Я чувствую, что мой живот крутит и вяжет узлом, пока я вынуждена гадать, что он собирается сделать со мной. Я предполагаю, что это именно тот эффект, к которому он и стремился.
— Я мог бы использовать Круциатус, конечно, — он говорит тихо, будто сам с собой. Но я прекрасно слышу каждое его слово. — Но тогда никакого веселья, никакого разнообразия. Это так… так скучно, Вы не находите?
Я молчу. Но вряд ли он ждет ответ.
Он делает взмах палочкой
Я чувствую…
Ничего.
Просто пустоту.
Мысли покинули мою голову.
Ой, как мило.
Вся боль, вся мука от размышлений… пропали.
Лишь теплоерозовоесчастливоесонное состояние и никакой боли или мыслей или…
Нож. В бледной руке.
Я беру его.
— Порежь свою ногу.
Не надо…
Сомнения смывает теплым, успокаивающим голосом, будто струящимся с небес.
— Порежь ногу. Больно не будет, я обещаю.
Он прав.
Ничто не может мне навредить, ничто мне не навредит. Не в этом состоянии плотнойуютнойукромной теплоты, обволакивающем меня.
Я знаю, что делаю.
Я погружаю нож в свою ногу-
Ааааааааааааааааааа!
— Тебе не больно на самом деле. Веди ножом дальше вниз по бедру.
БольнобольноКАКБОЛЬНО!
— Нет, не больно. Воткни нож прямо в свою плоть…
— И снова
И снова…
А потом голос исчезает.
О боже, моя НОГА!
Я в агонии. Боль обрушивается на меня так быстро, что крики и вопли буквально сами вырываются из меня. Я падаю на пол от болевого шока и в ужасе смотрю на свою искромсанную ногу.
Господи Иисусе!
Мои джинсы разорваны в клочья, а мои бедра все в глубоких, кровавых бороздах. Также здесь грязь; грязь с моих джинсов смешивается с моей кровью, образуя это огромное, отвратительное месиво! Грязь и кровь и лоскуты кожи, но нож исчез…и обожеобожеобожеобоже! Так много теплой, липкой, темной крови, сочащейся из ран, орошающей мои ноги и пол, запекающаяся полосками на моей коже.
Я должна ему сказать, должна.
— Послушайте, я скажу вам то, что вы хотите знать. Но, пожалуйста, пожалуйста, залечите мою ногу!
— Сначала вы мне сообщите имена его девушек, — он говорит совершенно безэмоционально. — Тогда, возможно, я рассмотрю Ваше предложение.
— Пожалуйста, я умоляю Вас…
— Нет. Сначала Вы мне сообщите то, что мне нужно.
— Почему Вы мне не поможете?
Нет ответа.
Я должна остановить это кровотечение.
Моя футболка. Возможно — да.
— Джинни! — Я кричу, стягивая футболку через голову и лихорадочно прижимаю ее к своим ранам, чтобы остановить поток крови. — Он встречался с Джинни, но они расстались пару недель назад…
— Джинни? — Я не смотрю на него, пока он говорит. — Не Джинни ли Уизли? Дочь Артура Уизли?
— Да! — Я больше даже не слежу за тем, что говорю. Я лишь знаю, что должна остановить эту боль прежде, чем она убьет меня. Моя футболка пропитывается насквозь, но кровь все еще идет. Ничто не может ее остановить, ничто…
— Что ж, это ценная информация. Кто-то еще?
— Пожалуйста, моя нога…
— Сначала я хочу имена всех остальных, грязнокровка. Твоя нога может подождать. Не волнуйся, я не собираюсь позволить тебе умереть.