Бер оглядел меня медленно, а потом глянул резко и быстро.
- Надень сорочку! - взгляд такой, словно ведром ледяной воды окатил. Я поёжилась от неожиданного холода в душе.
Захотелось от стыда провалиться сквозь землю. За что мне се?
Я оделась, окликнула его, а взгляд отвела в сторону, не могу глядеть на него. Обида затопляла меня, слёзы стремительно текли из глаз.
Спустя пару минут я не стала ждать дозволения Бера, просто сама пошла одеваться, стараясь не поворачиваться к нему лицом. Переплела волосы, подобрала их под сороку. Заметила, что Бер стал в сторонке под деревом и что-то вычерчивал угольком в сельской книге, порою бросая взгляд на пустой луг.
- Ты готова? Поехали? - спросил он, даже не поворачиваясь ко мне. Я кивнула, но думаю, он даже не заметил. Молча вскочил в седло, подал мне руку, умостил меня пред собою, и мы поехали осматривать близлежащие луга.
Мы объехали несколько лугов. Бер осматривал траву, порою ломал, порою срезал ножом, находящимся за голенищем сапога, а верхом он ездил только в сей обуви. Меня он высаживал под каким-нибудь деревом и объезжал уже местность целиком сам, делал заметки в своей книге, потом возвращался. Вот бы взглянуть туда, но я подавила своё любопытство.
И я не понимала, зачем он меня с собою взял. Я думала, и правда, помощь нужна. Но пока я не сделала ничего нужного. И мне было жаль времени. Бер-то не прохлаждался, как я. А я откровенно скучала. Любовалась природой, слушая крики птиц, гнездившихся в высокой траве. Наблюдала за насекомыми, кружащимися над полевыми цветами, сопросождая полёт равномерным жужжанием. Глядела на безоблачное синее небо. Запахи разнотравья позволяли вдохнуть полной грудью и медленно выдыхать, наслаждаясь ими. Трава уже начала подсыхать местами. Всё же уже месяц дождей не было после продолжительных ливней поздней весной. Растительность тут же пошла в рост, и Бер едва успел со всем управиться в срок. Помогали всей семьёй, а тут я ещё с боку припёку. Сейчас же всё высохло. Даже наш колодец опустел, приходилось ходить за водою на другой конец села и стараться не замечать того, что говорили деревенские бабы обо мне. Как мы спим, втроём ли, а как милуемся? Было, неприятно такое слушать.
Муж подъехал, я перевела взгляд на него. Записал что-то в книгу, потом стал класть в сумку, глядя увлечённо на небосклон, да выронил. Я хотела сказать ему о сём, но Бер уже умчался на лошади, пока я раздумывала. Подошла, подняла книгу. Было очень интересно, что же он в ней записывал. Открыла.
"Дела земельные," - гласил заголовок, выведенный большими буквицами на первой странице.
Вначале шли какие-то заметки по плодородности почвы, что-то там ещё, что я не понимала, шли рисунки, схемы, мне не понятные. Где-то через четверть книги был заголовок: "Дела луговые". Дальше были картинки трав, нарисованные угольком и раскрашенные разными цветами. Подписи все шли ровным одинаковым мелким прямым почерком. Его удобно читать, даже такие мелкие буковки. Как он умудряется так тонко писать угольком? Было много и чистых страничек, в которые предстояло ещё что-то записать. Эту книгу я видела пару раз дома, в недоступном для детей месте, а значит, семейная и ценная. Затем шёл раздел с жатвой. А вот четвёртый раздел гласил: "Нос сюда совать не следует, личное. Перед передачей кому бы то ни было, вынуть." Я взглянула на книгу иными глазами - последний раздел легко вынимался.
Любопытство наше, женское, до добра не доводит... Хотя взглянуть очень хотелось. Но я закрыла книгу. Не могла я так подло поступить с тем, кто выхаживал меня, принял в свою семью. Пусть он недавно обидел меня, пренебрёг. Но ничего дурного ведь не сделал.
- Ты видела? - раздался сухой низкий голос сзади.
Я повернулась, подошла к нему, сидящему на лошади.
- Ежели захочешь, сам покажешь. Я не могу предать твоё доверие, - сказала я, протягивая ему книгу и не отводя взгляда. Бер взял книгу.
- Благодарю, - он вытащил вкладыш и протянул мне. - Возьми, можешь посмотреть, пока я внесу заметки.
- А зачем ты вносишь сводку?
- Дабы прослеживать неслучайность. Природа периодична, не даром приметы существуют. А поскольку сейчас время такое, что всю мудрость можно просто не успеть передать потомкам, я и записываю.
Он развернул кобылу и ускакал. Странно, всегда записывал недалеко от меня, после объезда. Но думать о сём не стала, ведь я могла наконец-то узнать, что же там, под запретом... Я села и дрожащими руками раскрыла вкладыш.
Тут были рисунки. Без пояснений. Взгляды, прорисованные кусочки человеческого тела - глаза, носы, губы, уши и так далее. Дальше шли лица. Причём детальность поражала. На меня смотрели живые люди со своими какими-то мыслями, чувствами. Рисунки были чёрно-белые, но вот глубина теней была так хорошо передана... В основном он рисовал детей. Своих детей. А потом были зарисовки меня. Первый рисунок - разбросанные в беспорядке волнами пряди тёмно-русых волос(рисунок был раскрашен), чуть приоткрытые слегка припухлые розовые губы, закрытые глаза с длинными ресницами, прямой носик, точёные черты овального лица. Да, мне говорили, что я княжеской внешности. А отец шутил, что найдёт мне мужа-Князя. Губы были прорисованы очень старательно, словно рисовальщик мечтал поцеловать их. Вторая картинка: я же на коленях с умоляющим взглядом и заломленными руками. Не помнила я такого. Но я много чего забыла. Неужели было?
Затем был начат рисунок, на котором были лишь одни глаза. Неужели я так выгляжу? Какая детальность очей... Едва заметно проступал контур губ и носа. Но глаза, они передавали столько чувств. Растерянность, любопытство, стыд... Как он смог всё передать? Он изучал меня, а потом зарисовывал? Душу обуревали непонятные чувства. С одной стороны поднималось ликование, ведь других женщин он не рисовал, как и Голубу. А с другой... я не знала, как к сему относиться. Получается, я ему интересна только как объект для позирования. Теперь понятна его речь о том, что он хотел бы меня увидеть на лугу. Почему так пристально смотрел в очи, он словно рисовал меня взглядом. А я ведь предстала в таком виде перед ним. О боги, за что мне се? Я закрыла лицо ладошками от смущения. Как мне теперь с этим жить? А ежели он нарисует меня в том виде, и кто-то увидит...
- Цветочек, ты чего? - услышала я его голос совсем рядом. Почему я не слышала, как он спешился рядом и присел ко мне.
- Ты... ты... я... а я... - слёзы сами хлынули из глаз. Я не могла совладать со своими чувствами да разобраться в них.
Он притянул меня к себе, обнял. А я разрыдалась.
- Я закончил дела, покушаем? - он чуть отстранился и заглянул ко мне в очи. Я молча кивнула, а он поднялся и принялся доставать из седельной сумки еду. Я уже немного успокоилась. - Я не буду рисовать тебя в таком виде. Хотя мне было интересно тебя такой увидеть. Но се слишком личное и делиться с бумагой этим я просто не могу. Се ведь не мысли, а вдруг кто увидит. Я не хочу, чтобы кто-то другой тебя такой видел... И се относится как к домочадцам, так и к чужим. Не хочу делить тебя с кем-то ещё. - У него был такой взгляд, когда он говорил, затуманенный немного, но решительный. В душе рождались непонятные чувства. Скажи, что любишь, ведь любишь?
- Я тебя нарисую в сорочке, как и хотел. Но как ложатся тени на женское тело мне было интересно посмотреть, потому не зря ты разделась. Я потом попрошу тебя ещё как-нибудь, мне надо поглядеть с разных углов на тебя. Ладно?
Я сглотнула. Отказать? Я ведь хотела внимания, особенного, не просто такого, как к Голубе... Я ощущала смущение и в то же время радость. От чего? Что стала объектом его грёз?
- Ежели ты мне будешь показывать свои рисунки, то да... - нерешительно, но быстро выпалила я.
- Знаешь, я раньше ведь не рисовал людей. Потом детки пошли, и я какое-то время наблюдал за ними. Некоторые картинки у меня до сих пор стоят перед глазами. А когда ты появилась, всё изменилось. Мне захотелось рисовать, и я понял, почему меня мучили образы детей. Я хотел нарисовать их, те мгновения, которые навсегда остались в памяти, просто не понимал. Купил вкладыш с сей целью. И стал рисовать, потом и до тебя очередь дошла, потому что ты мне начала сниться. И мне нужно было избавиться от наваждения.
Стало обидно. Значит, он чувства выплёскивает на бумагу, и то, что ко мне начал ощущать тоже выплеснул.
Я опустила голову на подобранные колени, стараясь спрятать слёзы. Да что ж со мной такое?
Ощутила, как Бер развязывает сороку.
- Что ты делаешь? - я запрокинула голову, пытаясь увидеть его взгляд. И я отчего-то очень хотела, чтобы он не останавливался.
- Хочу любоваться тобой, - голос его стал хриплым. - Прикасаться к твоим волосам. Я схожу с ума, Цветочек.
Глава 4
Я подавила рвущиеся наружу разочарование и возможную обиду. Он мне ничего не должен. Ведь так! Многое для меня сделал. Я должна быть благодарна. Итак возился со мною. И, всё больше убеждаюсь, что между нами ничего не было. Не видела я в его очах желания. Хотя сейчас всё было иначе. Мне кажется, или чьему-то терпению-таки пришёл конец?
- Бер, зачем ты меня взял с собой? - решила я отвлечь, пока мы не перешли черту. Я поняла, что пока не готова. Да, мы одни, и никто не осудит, ведь он -- мой муж, но как-то неправильно. Зачем тогда я его соблазняла ещё недавно? И я продолжила: - Помощь моя тебе ведь не нужна.
Я откинулась уже до конца на спину, а то неудобно сидеть задравши голову.
- Цветочек, - он присел рядом... Хочу избавиться от наваждения. После твоих поцелуев, я не могу ни о чём думать. Целую Голубу, а представляю тебя. Я пытался сохранить между нами расстояние, но стало только хуже.
Он навис надо мною. А у меня громко стучало сердце, ускоряя свой бег. Как же я хотела, чтобы он меня поцеловал. Да что со мной такое? Воспользоваться сим мгновением или не стоит? А ежели он после сего перестанет вообще меня замечать? Удовлетворит своё желание и на сём всё закончится?
Хочу ли я сего?
И он поцеловал, нежно, невыносимо приятно. Мысли путались, тело отзывалось нестерпимым жаром внизу живота. В душе разливалось тепло. Странно он избавляется от наваждения. Думает, что раз вкусив, перестанет испытывать желание? А он отстранился и сел рядом:
- Помилуемся?
И я готова была его убить за то, что всё испортил. Хотя тело и мечтает о его ласках, но мне сего мало, я хочу не разового удовлетворения животных потребностей, а чувствовать себя частью его.
А он расхохотался. Как быстро я смирилась со своим положением, не долго же я горевала по мужу. От его смеха у меня затряслись поджилки от злости, смешно ему! А мне рыдать хочется!
- Глупенькая ты, Васька! - сказал он. Я недоуменно смотрела на Бера: расслабленный, с полусогнутыми коленями, тёмно-русые волосы доставали до лопаток и были собраны в хвост. Широкая спина, закатанные до локтей рукава рубахи.
Он сорвал травинку и, засунув себе в рот, принялся жевать. Сел так, чтобы я видела его лицо.
- Что сразу обзываться?
- Хотел бы я твоего тела, мог бы воспользоваться тобой, когда ты бредила. Ты ведь меня принимала за Борова.
- И что же не воспользовался?
- Дак не хочу, чтоб ты меня другим называла и другого представляла. Я чего мучаюсь? Из-за Голубы. Всё ж клятвы давал быть верным лишь ей одной. Обстоятельства изменились, и ты вроде как моя и в то же время не моя. Да, союз на бумаге заключили, но... Наш союз не пред Богами и нашими сердцами. Считай договор не имеет силы. Но мне нужны не бумаги. Понимаешь?
Я помотала головой. Он ведь ответил на заданный вопрос.
- Мне нужно твоё сердце, - на мгновение он замолчал, перебирая в левой руке уже палочку, словно двигаясь по ней вверх, вниз. Затем взял в правую руку и повторил упражнение. Что он делает? А он меж тем продолжил: - Я как тебя тогда увидел впервые, сердце удар пропустило. А как про Сосновых спросили, так сердце в пятки ушло, думал родственница какая. И только узнав, что жена брата, понял всё, а потом едва успел подхватить, когда ты потеряла сознание. Почему мы не встретились раньше?
- В смысле?
- Ну, дак я ни к кому того не испытывал, что к тебе. И Голубу полюбил не сразу. Нас же никто не спрашивал, хотим ли мы друг за дружку. Стерпится-слюбится, как говорится. Отец нашёл хорошую девку, ну и женили меня. Я молодой был, бесшабашный. Вот отец и надумал меня утихомирить таким способом. И правда, мозги вправил, со временем. Я ведь даже после женитьбы с ребятами ходил деревня на деревню, стенка на стенку. А потом Голубу в слезах за столом увидел у нас в доме, она всю ночь со Снежиком не спала, плакала с ним на руках. Вот тогда я и понял, что дурак.
Я, затаив дыхание, слушала Бера. Он никогда прежде не рассказывал о таком. Лишь про отца своего, маму, чему его учили родители. Мне казалось, он всегда был серьёзным.
Правда, со мной ведь пытался шутить, глупо, правда, но всё же. И се как-то не вязалось с его серьёзным характером. Жизнь заставила быть таким?
- И правда, полюбил жену со временем. А с тобой я чувствую, что не надо притворяться. С другими я себя заставляю быть хорошим хозяином. А с тобой получается более естественно, что ли. Что бы было, ежели б мы встретились раньше, до моей женитьбы?
- А что бы было? Я же для тебя маленькая. Вот сколько тебе лет? Не меньше двадцати пяти, а то и все тридцать.
- Верно подметила, двадцать девять.
- А женился во сколько?
- В двадцать один.
- Ну так а мне двенадцать было. Встретились бы, так я совсем дитя...
- Твоя правда. Но я б подождал. Сбежал бы из дома, ежели б надо было...
- Дурак ты, - ляпнула я, не подумав, с кем разговариваю. Робко взглянула на него, вдруг рассердится.
- Точно! - он расхохотался. - Но за дурака ответишь поцелуем!
- Что? - растерялась я.
- С тебя поцелуй.
- Не буду тебя целовать!
- Ах так! - он сощурил свои серые очи, ловко подскочил и меня в охапку схватил. Прислонил к дереву и давай щекотать.
Я смеялась, пока могла терпеть. Потом взмолилась. Не видела его таким весёлым и улыбчивым. Сердце радовалось, глядя на него. А у него ямочки на щеках выступают, когда смеётся. Всё же он красив, по-своему. Никогда меня не прельщали ни красавцы, ни воины. А Бер, пусть и огромным казался, сильным, но не чрезмерным. Да и я хоть и мелкая, да он на две головы выше, а сейчас я не ощущала себя не соответствующей ему. Поймала себя на мысли, что любуюсь им, высоко задрав голову.
- Отпущу, ежели поцелуешь, - и такая искренняя улыбка, что я не посмела отказать.
- Хорошо! - у меня щёки уже болели от смеха. Никогда в жизни столько не смеялась. Он тут же перестал щекотать и просто обнял. - Закрой очи! - попросила я.
Бер послушался. Сердце отбивало ускоренный ритм, я потянулась к нему, встала даже на мыски, но достала лишь ему до шеи.
Руки его вдруг нежно сжались вокруг моего стана и приподняли меня на уровень очей. И я медленно стала приближаться к нему. Он выглядел таким смешным, что улыбка сама расползлась до ушей. И я чмокнула его в уста. А он прижал меня к дереву, не позволяя отстраниться. Мы целовались словно отроки. И мне се нравилось. Нежные поцелуи, будоражащие кровь, сводящие меня с ума, не требующие ничего взамен, дарящие наслаждение, и неизвестные доселе чувства распускались в моей душе.
Не знаю, сколько прошло времени, пока он отпустил меня. Се ж какая силища должна быть - столько времени держать нелёгкую меня на весу. Я была хрупкой по сравнению с ним, но ведь не пушинка.
- У тебя талант. Никогда прежде не видела, чтоб кто-то так хорошо рисовал, - спустя какое-то время сказала ему, когда мы наконец-то начали кушать.
Бер почесал лоб, явно не зная, как на похвалу реагировать. А я рассмеялась. Не думала, что увижу его таким смущённым.
И тут меня пронзила жуткая головная боль. Я бы упала, ежели б не он. Пусть сидя падать недалеко, но всё же...
- Цветочек?
Боль прошла, раздался шёпот.
"Иди на восток. Пешком."
Я встала и пошла в ту сторону, где утром вставало солнышко, успев схватить Бера за руку и потащив за собой.