— Пойде-е-ем, — протянула Аленка, спрыгнувшая со стола, пока Макс отключал панель, — а то я уж начала бояться, что мне сегодня ночью только кофе поспать и не даст.
— Зараза… — Макс качнулся вперед, снова сгребая эту нахалку в охапку и прижимая к себе, — вот неймется тебе, да?
— Моя задница хочет приключений, — хихикнула Аленка. Ох, какое неосторожное заявление. Ох, какое неосторожное и многообещающее заявление.
— Сейчас мы ей все организуем, — усмехнулся Макс, — воля клиента — закон!
Глава 19
Влюбленность надо было запретить как факт, как опасное биологическое оружие. Потому что она превращала взрослую умную (вроде как) и слегка самоуверенную женщину в отчаянную девчонку, которая чувствовала себя неуклюжей. Во флирте, в постели — и каждый чертов день. Стоило только Максу появиться в поле зрения, и Аленка, которая могла обстебать кого хочешь, превращалась в стеснительную выпускницу и не знала, как связать пару слов. И речи не шло, чтобы оборжать Макса, как того же Темыча, у Аленки едва хватало духу хоть на какие-то подколки.
И вообще-то это было ужасно грустно, потому что… Потому что Макса она может разочаровать. Ну что это — весь год была этакой языкастой заразой, а приехала и пытается закосить под девственницу. Ну и кому такое чудовище нужно? Скучно же!
Эти мысли делали Аленке больно. Потому что, честно говоря, она ужасно хотела в кои-то веки понравиться не той язвой, какой была в режиме «активной защиты», а тем мирным зверьком, которым была под этим панцирем. Может… Может, тогда не она бы одна наслаждалась этой тишиной, этим вибрирующим между ней и Максом спокойствием, отсутствием вечной войны. Аленка давно устала воевать. Аленка хотела сдаться — причем только Максу, и больше никому. Остальные варианты «завоевателей» даже не рассматривались. И сейчас… Сейчас Аленка сдавалась Максу — снова вынудив его пойти в активное наступление. Так и хотелось сказать: «Завоевывай меня, милый, как хочешь — так и завоевывай». Ему себя хотелось отдать целиком. Даром.
Игра началась, как только Макс закрыл дверь спальни. Как только защелкнулся внутренний замок, а у Аленки в груди заплясало суицидальное предчувствие «приключений». И лишь в эту секунду Аленка полностью поняла, как соскучилась по Максу за весь этот чертов день, как изголодалась по его желанию, по его телу и по нему самому, целиком.
Аленка сидела на кровати и в царящем в комнате полумраке глядела на Макса. А Макс — неторопливый, грациозный, как охотящийся гепард, шагнул к Аленке, опуская ладонь ей на щеку. Большой палец скользнул по губам — и уже от этого кожу закололо от предвкушения, а внизу живота начал разливаться жар. Ох, нельзя было так проваливаться в мужчину, ох нельзя…
— Значит, хочешь «приключений»? — вкрадчиво улыбнулся Макс…
— Хочу-у-у, — протянула Аленка, слабо представляя, что этот «изобретатель» хочет ей устроить, — ужасно хочу, Макс…
— Ох, Сан, — Макс усмехнулся — это отразилось в голосе, — ты таким эротичным тоном это все говоришь, что мне тебя хочется драть, не прекращая.
— Думаешь, устанешь это реализовывать? — Аленка отважно хихикнула, запрокидывая голову.
— Сейчас проверим, кто быстрей устанет, — опасно улыбнулся Макс.
В этом соревновании Аленка бы на себя не поставила. Но не поддразнить просто не могла. Это было ужасно извращенно — практически как ложиться в лапы к хищнику и умолять о том, чтобы он с тобой разделался, делать для этого все, что можешь, дразнить и искушать. Все, лишь бы он уже сожрал тебя целиком, без трепета, без церемоний — чтобы все, что есть в душе, все наслаждалось этой «предсмертной агонией».
— Давай уже, — выдохнула она, чуть привставая, сгребая Макса за грудки рубашки и роняя его на себя — а себя на кровать.
На этом «предварительные пляски» закончились — антилопа подставилась, а гепард на неё набросился. Аленка же осталась без джинс гораздо быстрее, чем успела опомниться. Ей-богу, Макс с неё их так резко содрал, что было даже удивительно, как они не разлетелись в клочья. И все, «укрощение» случилось, и язвительная зараза, в миру известная, как Алена Андреевна Яковлева, превратилась в постанывающую, извивающуюся, изнемогающую от желания женщину.
Когда хотят описать безвыходное положение мужчины, говорят, что его «взяли за яйца». Аленку же с тем же результатом твердые беспощадные пальцы Макса прихватили за клитор, и все — ей стало ни до чего. Все, что она могла — только прикусывать губы Макса в голодном исступлении, да трепыхаться — потому что неподвижно лежать было невозможно, но всякое движение ничуть эту «пытку» не облегчало, лишь все сильнее раскаляло мир добела.
Было жарко, было чертовски жарко, и жажду, раздиравшую тело, можно было утолять только поцелуями, которые, черт побери, — ничего не утоляли, но без них было попросту невозможно. И внутри — каждая чертова складка, каждый миллиметр лона уже изнемогали от нетерпения. И пальцы Макса скользили по девичьим губам, уже маслянистым от смазки.
— Засадишь мне? — выдохнула Аленка в отчаянии, впиваясь в плечи Макса, потому что казалось, что терпеть — сил нет. Она сейчас могла растопить айсберг, только уложив на него свою перегретую, раскаленную тушку.
— О да, — фыркнул Макс, — только добавим кое-что…
Он на пару мучительно долгих секунд отвлекся от Аленки, потянулся куда-то за пределы кровати, и Аленке оставалось лишь пытаться вывернуться из-под его жестоких пальцев, которые продолжали её мучить, впиваясь в набухший клитор. И от этого было восхитительно жарко. Аленке даже нравилось заводиться, нравилось хотеть именно Макса…
Что он хочет добавить, а? Вроде все было предельно ясно — ну по крайней мере Аленка была уверена, как именно её сегодня поимеют — в конце концов, сама же на это настойчиво намекала. Была вполне не прочь попробовать и анальный секс — с этим конкретным мужчиной, который настолько сносил крышу. Раз уж даже обычный с Максом оказался настолько космическим, кто знает, может, и «необычный» произведет такое же впечатление? Тем более, что Аленка помнила — еще по общению в личке, — Макс-то этот вид утех весьма ценил.
Ожидания оправдались — Макс закончил там свою возню и провел скользкими от кремовой смазки пальцами по ягодицам — и от этого Аленка все-таки сжалась — как душой, так и телом.
— Ну-ну, сладкая моя, не бойся, — мягко шепнул Макс, а его руки продолжали творить непотребство.
Господи, ну вот, Яковлева, кто тебя тянул за язык, ну вот скажи?
Пальцы Макса — скользкие, но еще более нежные из-за лубриканта — осторожно толкнулись в задний проход, и Аленка ужасно хотела заорать. Если бы еще не было угрозы разбудить «императрицу»… Терпи, Яковлева, терпи, раз уж напросилась, тем более, что, бо-о-оже, какой же обдолбанный этот кайф… Звезды на темном небе выплясывали брейкданс и готовились устроить самый грандиозный звездопад, которого вселенная Аленки Яковлевой еще не видела.
Блин! Блин-блин-блин… Это было почти больно — но лишь почти, а еще это было… приятно, да… Странно, но, черт его раздери, приятно — и, наверное, только извращенцы бы кайфовали от того, что им осторожно, нежно, но все-таки довольно глубоко толкаются пальцами в анус, растягивая чувствительную дырочку, подготавливая её.
Нет, все-таки в сексе ужасно важны эмоции… Не будь такого совпадения в эмоциональном плане, не будь Аленка по уши влюблена в этого несносного экспериментатора — хрена с два она бы согласилась на подобные вещи. Но с ним… Ему — можно было все. Каждую ночь с ним хотелось врезать в память. И Аленка сама понимала, что так нельзя — мужика только спугнешь такой глубокой влюбленностью, граничащей с зависимостью. Ну, правда, разве мужик не был завоевателем? Разве ему не было принципиально важно покорять, желательно долго и упорно, и вот чем дольше и упорней — тем лучше, тем крепче ты западала в его сердце. Ну, по крайней мере, Аленка слышала именно такую версию. Что она, мол, слишком легко сдается, слишком легко влюбляется. Потом разучила себя так влюбляться, так проваливаться, научилась видеть мужские недостатки, но вот тут — хрена с два, не было тех недостатков, и крыша съезжала так отчаянно и торопливо, что хотелось предъявить ей иск за такое предательство. Боже, только бы не надоесть своей влюбленностью Максу раньше, хоть бы он не устал от неё, не пресытился Аленкой до конца её отпуска. Хотя бы полторы недели бы выдержать рядом с ним, потом хотя бы будет что вспомнить… Каждый момент с ним — такой вот острый и в то же время сладкий, раскаляющий с каждой секундой все сильнее. Аленка вцепилась зубами в плечо Макса — потому что это было нечестно, совершенно нечестно. Она тут изнемогала, а он над ней издевался.
— Милый, пожалуйста… — сорвалось с языка, — возьми меня…
Это была чертова ваниль, чертова банальность — но, слава богу, Максу на эту банальность оказалось плевать.
— С радостью, котенок, — голос Макса срывался от нетерпения, и это Аленке понравилось. Как же хорошо, что этот голод одолевал не только её. А, блин, что это?
Между ягодиц толкнулось что-то округлое, плотное… Пробка? Вот как Макс понял просьбу устроить приключения? Та-а-ак, отлично, вот это реально сюрприз — это обострило предвкушение еще сильнее…
— Блин, — Аленка аж всхлипнула от ощущений. Пробка оказалась несколько тверже, чем пальцы, и даже с учетом того, что Аленку вроде как к этому подготовили — ощущение было все равно о-очень странное, сложное, многогранное.
— Больно? — встревоженно шепнул Макс.
— Н-нет, — выдохнула девушка, отчаянно пытаясь привыкнуть к ощущению пробки в заднице, — туго…
— Это хорошо, — Макс усмехнулся и навалился на Аленку еще плотнее, опрокидывая её на спину, — сейчас будет еще туже.
Пробка вошла глубже, задевая столько чувствительных точек внутри, что уже от этого хотелось умереть. Но… это было рано. Это было слишком рано.
Потому что Макс, наконец, Аленке засадил. Медленно, неторопливо толкнулся членом внутрь раскаленного лона и… С губ Аленки сорвался рваный выдох. И весь мир превратился в один лишь звук «А», гулкий, острый, впивающийся в кожу, выворачивающий наизнанку. Никаких звуков, никаких криков, не разбудить бы, но… Внутри себя — можно, можно быть этой оглушительной «А». Протяжной. Раскатистой.
— Господи, Сан, — каждый хриплый выдох Макса — чертова награда. Каждый свидетельство того, что ему с ней так же хорошо. Всякий прятался в копилку, чтобы потом послужить доказательством — не только Аленка умирала от удовольствия со всяким толчком члена Макса внутрь нее. У Макса и так были такие размеры, что казалось — сильнее мужской член ощущать нельзя. Нет… Можно было… Вот сейчас, когда из-за пробки Аленка сжималась всем телом, ощущала член Макса как никогда до этого. И чувствительных точек внутри оказалось гораздо больше, чем казалось — и каждая, каждая сейчас заставляла Аленку внутренне содрогаться от острого, сладкого, слегка болезненного восторга. Даже орать силы не было, только дышать. Дышать и подаваться навстречу члену Макса. Еще, еще, Ольховский, давай еще!
Глава 20
Будильник не имел ничего святого и не ведал милосердия. Да и вообще необходимость вылезать из-под одеяла угнетала Макса ужасно, когда под боком, свернувшись клубочком, как кошка, спала теплая девушка. И не простая девушка, а его личный наркотик, без дозы которого даже утро начинать не хотелось. Потянулся, сгреб Аленку в охапку, притянул к себе, зарылся лицом в мягкие волосы. Ох, не зря будильник переводить не стал, ох не зря… Целый час есть до момента, когда вставать было бы уже поздно, и есть время на «утреннюю зарядку»…
— Ольховский, побойся бога, дай хоть пару часов поспать, — хихикнула уже проснувшаяся нахалка, стоило только нашарить ладонью её грудь и лишь слегка её стиснуть, и вполовину не так жадно, как хотелось бы.
«Дай поспать»… Ага, сейчас, дорогая, размечталась. Кто ж тебе даст спокойно лежать рядышком, дышать — и всячески искушать. Хочешь покоя — просто беги. Не с тем ты связалась. Хотя, если и попытаешься сбежать — Макс обожает играть в догонялки. Ну, если без злоупотребления и перебарщивания. Нет, ну бессовестная женщина, а! Между прочим, выдала эту фразу, самым бесстыжим образом прижимаясь попкой к самой стратегически уязвимой области мужского тела. И на Макса совершенно предсказуемо накатило еще сильнее, и в своих желаниях он еще крепче утвердился…
— Я вообще не религиозен, так что придумай более убедительный аргумент, — хмыкнул Макс, — можешь пощады попросить, я, может, и смилуюсь.
— Может? — вопреки собственной заявке Аленка в руках Макса вполне себе возбужденно выгибалась, прижимаясь к нему покрепче, — то есть я попрошу пощады, а ты можешь не смиловаться?
— Ну, это как будешь умолять… — шепнул Макс, ладонью раздвигая ноги Аленки, накрывая ладонью нежные девичьи лепестки. Все между ножек Сан уже пылало, и влаги с каждой секундой становилось все больше — а в груди Макса отчаянно рычал голодный зверь, требовавший навалиться на эту дурочку всем телом и отодрать, пока не успела пикнуть, не успела перехотеть. Впрочем… Аленка была не из тех экземпляров, что предпочитали сон хорошему бодрящему сексу. Нет, она — тихонько судорожно дышала, прикусывая губки, от того лишь, как Макс сжимал одной ладонью мягкую грудку, а второй — дразня, легкими порхающими движениями касался нежного чувствительного девичьего местечка. Дышала, вздрагивала, елозила бедрами, заставляя член Макса все больше каменеть, а ему самому срывая с предохранителей последние гаечки. Вот ведь… Влип. И нет, даже «отлипать» не хотелось ни на секунду, хотелось — больше, влипнуть еще глубже, до того было вкусно находиться в этом сладком медовом плену.
— Ну что, начнешь умолять, нет? — вкрадчиво поинтересовался Макс, неторопливо погружая два пальца в мокрую дырочку — немного, всего лишь на одну фалангу. Чтобы еще сильнее раздразнить. И получилось — девушка вильнула бедрами, пытаясь насадиться на его пальцы еще глубже.
— Да-а-а, — рвано выдохнула Аленка, — давай уже членом, умоляю.
Не то чтобы это было по плану… Но, раз его девочка просекла маленькую слабость Макса к такого рода «просьбам», то её следовало наградить за такую удивительную наблюдательность.
Она сама приподняла бедра, подставляясь поудобнее, Максу осталось лишь подложить под животик подушку и уже навалиться на девушку всем телом, всей тяжестью, и вогнать член во влажную тугую девичью плоть. Неторопливо, наслаждаясь каждой тягучей сладостной секундой, каждым звуком сдавленного стона, сорвавшегося с губ Аленки.
Вообще-то она была огромная молодец. У неё хватало ума не кричать во весь голос, нет, но даже по тихим полузадушенным всхлипам, по ладоням, исступленно бивших по простыням всякий раз, когда Макс засаживал член в тело Аленки, доставая до самого бархатного чувствительного донышка — по всему этому было ясно, что девушке нравится то, что с ней делают. Очень нравится. Очень-очень-очень… И зверь в груди Макса удовлетворенно урчал и требовал толкаться в эту сладкую тесную щель еще и еще, заставить Сан — его солнечную кошку — изнемогать под ним, биться в конвульсиях удовольствия, заставить её кончить, черт побери. Раз, два, десять — сколько ей понадобится, чтобы понять, что ей не нужен никто, кроме Макса?
Ох, смелое желание, самому бы дотянуть до её оргазма… Макс никогда не жаловался на собственную «стойкость», но с Аленкой почему-то каждый раз ощущал себя чертовым шестнадцатилетним задротящим девственником, кончающим чуть ли не от одного только вида голой женщины. Почему-то каждую секунду соития с Сан — оргазм стучался в виски, и удерживать его удавалось лишь общей неторопливостью, да дыхательными упражнениями… Держись, Ольховский, держись, кажется, она наконец кончает — да-а-а, теперь можно… Можно отпустить вожжи… И упасть на Аленку, прижимаясь собственной грудью к спине девушки. Ох, Сан… Сумасшедшее жаркое солнце… До чего же ты хороша, сладкая…
Она лежала под ним тихонько, тяжело дыша и жмурясь.
— Останусь вашей простыней навечно, милорд, — тихонько шепнула Аленка, а Макс фыркнул. Их словечки… Те, что придавали общению теплый, коричный привкус близости. У него были прозвища для неё, у неё — для него. Он знал, как можно раздразнить Сан — она могла завести его с пол-оборота. А Макс иной раз чувствовал, что слишком легко ведется на это её кокетство, но… но перестать вестись не получалось.
— Оставайся со мной навечно собой, солнечная, — выдохнул Макс, скатываясь с Аленки. Блин, нет, наверное, рановато он забросил эту удочку, но оно как-то само сорвалось. Ладно, если что, потом можно будет прикинуться, что это было не всерьез — если она сейчас напугается и начнет ползать по кровати в поисках своих трусов для торопливого побега.