========== Глава 1 Боль ==========
Он выстрадал его смерть, без сожаления отдав этому страданию всего себя. Но оказалось, в дотла сожженной душе ещё оставалась та едва ощутимая точка, с которой можно было начать новый отсчет, которую с огромным трудом, но все-таки можно было назвать источником возрождения. Всё это страшное время она была, и сейчас неожиданно вернула Джона Ватсона к жизни, помогла ему научиться снова делать простые вещи: жить, дышать, улыбаться и даже любить.
Боль не ушла, она просто стала привычной, и с ней уже можно было смириться.
Итак, Джон выстрадал его смерть.
Как пережить его возвращение, он не знал…
*
Чтобы как-то держаться, необходимо было полностью всё изменить. Так он и сделал.
Покинул навсегда Бейкер-стрит, ушел из хирургии и оборвал все привычные связи, прекратив общение со всеми из прошлой жизни. Легче ему, конечно, не стало, но всё-таки это было движение.
Единственным человеком, которого Джон не смог оставить совсем, была миссис Хадсон. Джон приходил на Бейкер-стрит с неизменной регулярностью — один раз в месяц. В теплой, уютной кухне они пили чай и никогда не говорили о Шерлоке. Наверх Джон не поднялся ни разу, даже в сторону покинутой ими квартиры ни разу не посмотрел. Он возвращался домой больным, и долго потом его беспощадно грызла тоска, душила бессонница, и боль сжимала сердце так сильно, что невозможно было дышать.
В такие дни ему все чаще вспоминалась война. Как оказалось, там всё было понятно и просто, и, как это ни парадоксально, был хоть какой-то смысл. Теперь Джон воевал со своею памятью, и бороться с воспоминаниями оказалось намного сложнее.
Как странно и страшно жизнь расставляет всё по своим местам! Был Шерлок, был совершенно несносен, невыносим в своей спеси, надоедал суетой, раздражал неуёмностью, и Ватсону частенько хотелось не видеть его и не слышать, отдохнуть от него хотя бы неделю.
И вот его нет.
И оказалось, что только он и был нужен. Что с этим делать, Джон не знал.
Самыми страшными и долгими были в то время его вечера.
Днём ещё можно было как-то держаться. Ночью спасало снотворное. Но вечер накрывал таким душевным уныньем, хоть вой. Надо было идти домой, а дома у Ватсона не было. Вернее, он был, но туда ему было нельзя, там бы Джон точно не выжил. То место, где теперь ему приходилось существовать, он называл именно так — Место. Другого Дома у Джона Ватсона быть уже не могло.
Просыпался он всегда одинаково. С трудом выплывал из мутных, обезличенных снотворным видений, и вновь и вновь произносил: «Шерлок». Так начинался день. С личной молитвы.
Полгода он просто ждал неизвестно чего. Потом он стал ждать и надеяться. Только надеяться было сложнее. Когда надежда ушла, ничего не осталось. Идеальная, звенящая пустота.
Лишь однажды он позволил себе сорваться: неожиданно для самого себя практически разгромил Место, сметая всё на своём пути, метался, как запертый в клетке зверь и орал до хрипов в горле: «Вернись! Вернись, чёрт бы тебя побрал!»
Потом наступила апатия и длилась неделю. Неделя полного небытия. Потом вернулась привычная уже боль, которой он даже обрадовался.
Спасала рутина.
Проснуться в гнетущей тоске — «Шерлок!», выпить черный несладкий кофе, покинуть Место и уйти на работу; провести монотонный день, отстрадать бесконечный вечер, выпить снотворное - всё. Дни походили один на другой, но, как ни странно, именно это не позволяло Джону ещё раз сорваться. Он цеплялся за эту рутину из последних сил и страшно боялся даже незначительных перемен.
Самой ужасной в то время была мысль о том, что Шерлок умирал больно. Джон молил Бога, чтобы Шерлок умер мгновенно, не поняв, что умирает. Но сам в это не верил. Шерлок падал и знал, что умрёт. Об этом Джон думал всегда, изводя себя день за днём.
Один только раз он не выдержал и пришёл туда, где лежал окровавленный друг. Этого раза ему хватило. Оказалось, Джон в мельчайших подробностях помнит каждый миг того страшного дня, каждый звук. Особенно звук удара.
Почему он так отчетливо слышал удар? Ему показалось тогда, что Земля содрогнулась.
Очень хотелось бежать, но Джон неспешно развернулся, с трудом переставляя отяжелевшие ноги, и поклялся никогда больше не приходить сюда, хотя его мучительно тянуло на это страшное место.
Он никогда не предполагал, что можно так адски скучать. Нестерпимо, отчаянно, задыхаясь от бессилия что-либо изменить и исправить. Просто услышать голос. Это так просто. И так недостижимо.
Время от времени звонил Лестрейд. Инспектор переживал гибель Шерлока неожиданно тяжело, уходя в длительные, отупляющие запои, во время которых изводил Джона звонками: молчал, надрывно вздыхал или говорил всегда неизменное: «Джон, как же так?» Рвал сердце на части.
Джон перестал отвечать на звонки.
У кого ещё его смерть вырвала кусочек сердца?
Джон мог только догадываться.
Он честно пытался выжить. Держался из последних сил.
Когда в привычной лондонской суете, в гуще безликих теней вдруг чётко мелькнул знакомый стремительный силуэт, Джон замер и долго стоял, со всех сторон обтекаемый спешащей, задевающей его плечами толпой. Это был последний предел. Дальше терпеть уже невозможно.
Туго натянутая струна тонко звенела, готовая оборваться.
Но не оборвалась.
========== Глава 2 Мэри ==========
Она была невероятно тёплой, его хрупкая Мэри. Настолько тёплой, что при первой же встрече Джону захотелось вдруг рассказать ей о том, о чем он ни с кем и никогда больше не говорил. Как будто прорвалась плотина, и его давняя боль ринулась неудержимым потоком.
Он говорил, захлёбываясь словами, перебивая себя самого, торопясь, словно боялся, что у него не хватит сил продолжить, и он не скажет самого главного. Всё было важно, и не хватило бы жизни, чтобы обо всём рассказать.
С каждым словом становилось легче. Вырвавшаяся на свободу боль уже не обжигала, не кромсала кроваво душу. Она просто изливалась из Джона и становилась слабее. Мэри слушала, понимала, и это решило всё.
*
Как и все судьбоносные встречи, их встреча произошла неожиданно.
Джон всегда ненавидел лондонское метро. После гибели Шерлока оно его стало пугать. Душная толчея, чужие тела и запахи, гул проходящих поездов вызывали в нем раздражение и нервозность.
Но в этот раз его вдруг туда потянуло.
Он стоял посреди снующей толпы, не зная, что он здесь делает. И вдруг кто-то больно наступил ему на ногу, мгновенно вызвав неуправляемое желание убивать.
Девушка испуганно извинилась, потрясённая яростью его взгляда. Джону стало невыносимо стыдно и отчего-то весело. Огромные глаза смотрели на него настороженно, с легкой долей заинтересованности, и он улыбнулся впервые за долгое время. Улыбка на собственном лице показалось Джону такой неуместной, что он невольно провел ладонью по колючим от вечерней щетины щекам. Ощущение было забытым и непривычным.
Девушка не уходила, удивлённо рассматривая странного, но очень привлекательного мужчину с измученными глазами. Он производил впечатление человека, сокрушенного страшным, незабываемым горем, и она, неожиданно для себя, спросила: — У вас что-то случилось?
Этот простой вопрос вызвал в Джоне тот самый безудержный поток излияний. Вечер они провели вместе.
*
Впервые рядом с Мэри Джон вдруг вспомнил, как давно в его жизни не было секса. Она не относилась к той категории женщин, при одном только взгляде на которых вдруг возникает нещадная ломота в паху, и по позвоночнику мчатся огненные потоки. Джон вдруг подумал, что, пожалуй, в его жизни никогда не было подобных страстей. Желание возникало, сильное, страстное, но безумным назвать его было трудно, и он впервые об этом задумался.
Мэри казалась милой, естественной, и Джону очень захотелось её поцеловать. Он потянулся к ней не столько телом, сколько душой. Их первый поцелуй вместо предвкушаемого огня наполнил его тем долгожданным покоем, на который Джон уже не надеялся.
Губы девушки прильнули доверчиво и призывно, и Джон углубил поцелуй… Впервые он целовался на улице, как мальчишка. Ему это очень понравилось, это будоражило и молодило. Надвигающиеся сумерки, яркие фонари — всё было волшебно ново и почему-то таинственно.
Прикоснувшись к её удивительно нежной груди, Джон сразу почувствовал давно забытое возбуждение. Оно тёплой точкой запульсировало внизу живота и разлилось томительными волнами по внутренней стороне бёдер, жарко сосредоточившись в промежности.
Джон ужаснулся, подумав, что за эти полтора года ни разу не испытал настоящего оргазма. Конечно, время от времени он кончал во сне. Одурманенный снотворным, утром он никогда не помнил своих снов. Оставалось только ощущение чего-то сладкого, запретного и характерные следы на белье.
Желание сразу же стало нестерпимым. Джон так сильно захотел испытать оргазм, что потемнело в глазах и запылали губы. Он даже не понял, хочет он Мэри или хочет освобождения от болезненного возбуждения.
Девушка сразу почувствовала его нетерпение, и в её глазах Джон увидел согласие.
В такси он не выпускал теплую ладонь из своей руки, и ему безумно хотелось прижать её к мгновенно окаменевшему члену. Мэри сделала это сама - безрассудно, отчаянно смело, и Джон едва не закричал, прижав ладонь ещё плотнее, больно вдавив тонкие пальцы в молнию брюк. Откинув голову на спинку сиденья и изнывая от жара в паху, он неистово тёр её ладошкой истомившийся член.
Оргазм был такой ошеломляющей силы, что Джон несдержанно охнул, судорожно стиснув бёдра.
— Прости, — прошептал он, боясь поднять на Мэри глаза. — У меня очень давно никого и ничего не было.
Мэри молча прижала его пальцы к губам, и Джон наконец-то понял, что снова живой.
*
Привести Мэри к себе в квартиру после пары часов знакомства почему-то казалось абсолютно естественным. Джон вдруг подумал, что их встреча была предрешена и просто ждала своего часа. От этой мысли стало легко и ясно, исчезли границы, и, раздевая девушку, Джон не удивлялся отсутствию неловкости и смущения. Как будто тысячу раз он обнажал её округлую грудь, целуя шелковистую кожу шеи.
Рука скользнула в мягкое тонкое кружево трусиков, и пальцы нетерпеливо погрузились во влажное тепло, вызвав у обоих негромкие стоны. Мэри едва заметно насаживалась на пальцы, углубляя проникновение, и истекала соком, подводя Джона к пиковой точке возбуждения. Ему до колотящей дрожи хотелось немедленно войти в неё, но эта откровенная ласка была так невероятна и так сладка, что не было сил остановиться.
Но Мэри и сама уже ждала продолжения, прижимаясь теснее разгорячённым телом, обвивая руками призывно и сильно.
Внутри было горячо и тесно, и Джон не мог уже сдерживать нетерпенье. Он двигался в Мэри мощными толчками, упиваясь забытыми ощущениями, пьянея от близости женского тела. Ритмичными рывками девушка приподнималась навстречу, делая проникновение предельно глубоким и добавляя наслаждению дополнительную остроту…
…Первый раз Джон заснул без снотворного, чувствуя лёгкость освобождения. Гибкое горячее тело спящей рядом женщины укутывало расслабленной негой и согревало молодым, щедрым теплом. Одиночество наконец отступило.
Но утром Джон проснулся как обычно, только сегодня «Шерлок» почему-то прозвучало вопросом, и впервые за эти невыносимые полтора года Джон не задохнулся, произнося его имя.
*
Через месяц Мэри стала его женой, и Место незаметно стало домом, куда Джон с удовольствием возвращался. Их жизни переплелись так легко и естественно, что он уже не мог представить, что было как-то иначе. Они были именно вместе, во всех смыслах этого слова.
Но Джон никогда не говорил жене о любви. И ни на один день не забывал о Шерлоке. Нет, он перестал уже навязчиво о нем думать, терзаясь бесконечными воспоминаниями. Как человек не думает о своём сердце, просто зная, что оно у него есть.
Мэри помогла ему вернуться в реальность, и Джон был очень ей благодарен. Он будто впервые оглянулся по сторонам и с удивлением обнаружил, что жизнь не остановилась. Жизнь кипела, наполненная повседневной суетой, и именно этого Джону не хватало всё это время.
Вокруг были люди, и Джон вдруг подумал, что за полтора года ни с кем так и не сблизился настолько, чтобы это можно было назвать хотя бы приятельскими отношениями. Он ужаснулся тому, насколько был одинок в своем горе. К дружбе Джон не стремился, но простого человеческого общения ему всё это время явно недоставало.
Джон возвращался к жизни, словно выздоравливая после изнуряющей тяжелой болезни, и каждый шаг этого выздоровления давался ему с трудом.
В их с Мэри жизни появились Алекс и Грейс, и Джон осознал, что впервые за долгое время в его так ревностно охраняемое пространство вошёл человек, которого когда-нибудь он сможет смело назвать своим другом.
========== Глава 3 Простая жизнь ==========
Простая незамысловатая жизнь, которую Джон теперь вёл, помогла ему осознать: всё вокруг создано для него, и долгое время только и ждало, чтобы Джон протянул руки и взял то, что принадлежало ему по праву живущего. И живого.
Утренняя газета, как свидетельство непрерывного течения жизни; кофе, переставший быть горькой обжигающей жижей и превратившийся в бодрящий ароматный напиток; негромкое уютное бормотание телевизора и заспанная Мэри, обвивающая теплыми после сна руками — всё это наполняло Джона радостью вновь обретенного равновесия, избавив его от ощущения стремительного падения в пустоту.
Всё стало очень просто. Живой — живи. Эта истерзанная оболочка, скрывающая черноту хронической боли, могла рассыпаться в один миг. И этот миг был уже очень близок.
Если бы не Мэри.
А теперь была утренняя газета, и было ощущение полноты жизни. Такой простой, такой обыденной и такой наконец-то имеющей смысл.
Всё стало гораздо легче. Мир, где Джон чувствовал себя ненужным обломком затонувшего корабля, вдруг перестал быть враждебным и бесприютным. И если это и не было полной гармонией в понимании Джона, во всяком случае, это было жизнью, наполненной теплом и светом.
В такую жизнь легко могли войти новые отношения.
*
Только вот Шерлок. Шерлок, который теперь ему снился. Он появлялся в каждом сне, будто только и ждал наступления ночи. Такой, как всегда. Не окровавленный, не летящий навстречу навек поглотившей его земле. Почти каждую ночь Джон проживал вместе с ним небольшой кусочек их прежней жизни, и в течение дня воспоминания об этом не отпускали его ни на минуту. Воспоминания не мучили и не терзали. Они органично вплелись в его новую жизнь и стали её неотъемлемой частью, разделив напополам его сердце.
Мэри и всё, что их ожидало.
Шерлок и всё, что безвозвратно ушло, чего никогда уже больше не будет.
*
Алекс сам подошел к нему и приветливо улыбнулся.
— Привет, Джон.
По сердцу резануло так больно, что потемнело в глазах. Именно так всегда говорил Шерлок. Интонация, особенное тепло, можно сказать, интимность, обычно не свойственные его другу, но чутко улавливаемые, стоило только прозвучать этому «Привет, Джон».
Алекса он знал давно, ещё до… Ещё в то далекое время, когда кровь не внушала такой дикий страх, когда они вместе практиковали в отделении хирургии, откуда Джон ушел после смерти Шерлока, не в силах больше выносить вида даже небольшого надреза на коже.
Работая в терапии, он теперь редко с ним сталкивался, хотя раньше их отношения смело можно было назвать приятельскими. Как и Джон, Алекс прошел войну, и у них всегда была тема для долгих разговоров-воспоминаний. О Шерлоке Алекс тоже знал и никогда не скрывал своего восхищения его потрясающим, необыкновенным талантом. Джон неизменно смущался, слушая восторги Алекса, будто речь шла о нем самом, настолько неразделимы они были тогда с Шерлоком.
Сейчас, случайно столкнувшись с Алексом на лестничной клетке и услышав два таких простых и таких ошеломляющих слова, Джон испуганно замер, не в силах ни ответить на приветствие, ни молча уйти. Но Алекс, казалось, совсем не заметил его странной заминки и продолжал тепло улыбаться.