Даже через дублет и рубаху жжет жаром разгоряченного тела Рамси, с каждым новым его притискиванием грудью к груди и паха к паху. Он почти насильно сжимает плечи, жестко целуя отца одними толстыми губами, и его член быстро натягивает штаны, твердо упираясь Русе в низ живота. Сам же Русе сдержанно отвечает ему, опуская руки на широкий пояс, поглаживая и сжимая складки на боках. Рамси утробно, одобрительно урчит и принимается как-то по-собачьи покусывать отцовские губы. А после шумный выдох проходит горячей волной по лицу Русе, и Рамси уже грубо пихает язык ему в рот, принося еще тошнотного привкуса крови. И сразу требовательно вкусывается, сходу сталкиваясь зубами, вдавливая нос в щеку.
Это опять подает уже знакомой Русе страстью, а не похотью: Рамси легко заигрывается. И Русе легонько хмурится, жестко кладя раскрытую ладонь ему на грудь, слегка отворачивая голову. Сын еще пытается прикусить его губы, но Русе упрям, и Рамси недовольно рычит, вынужденно отрываясь. В его глазах мелькает горячая ярость, но через мгновение они снова становятся обыкновенно холодными, а пальцы на плечах слегка разжимаются. Рамси смотрит на отца пристально и качает головой. И говорит на выдохе кровью в лицо:
– Это только тебя делает слабым.
Прикосновение губ к щеке после почти ласковое, только царапнувшее надорванной коркой, а холода в открытых глазах хватит выморозить всю Королевскую Гавань самой долгой зимой. Клок жирной шерсти остается в руках, когда пес устает играться и легко поворачивает мощной шеей.
Но Рамси теперь как нарочно бережно и медленно – возбуждающе до тягучего тепла в паху – лижет отцовскую щеку, снова мягко вжимаясь толстыми бедрами в бедра. Он больше не закрывает глаз, холодно и проницательно следя за выражением на отцовском лице, осторожно прижимаясь губами к губам. Но вот раскрывает рот одним жестким и мокрым движением языка, вталкивая его сразу между зубов глубоко и скользко, по щеке и небу.
Что делать, когда дни назад ты уверенно держал цепь, но сейчас пес уже прижал тебя всем телом, пока еще мягко смыкая зубы на глотке? Русе Болтону неоткуда это знать. Оба сына – в чужие руки, собаки – старому псарю, а у самого хватит духу разве что редкой лаской потрепать по холке, отвернув лицо. Но теперь – все мертвы, и некого позвать. Что будешь с этим делать?
Говоришь, что не из тех, кто платит за свои ошибки?
Русе ведет рукой по тугой коже дублета, огладив и сочный бок, и мощную грудь, в конце пережимая широкую шею твердой хваткой над кадыком – большой палец вжимается в мягкую ямку под подбородком, и Рамси довольно порыкивает. А когда Русе уверенно обводит холодным языком его горяченный и мокрый язык, у Рамси мигом дрожит поясница и еще тяжело подрагивает член. И так медвежья хватка на плечах становится еще крепче, и он несдержанно кусает Русе за нижнюю губу.
Настойчивый толчок грудью и бедрами – Рамси не отличается любовью к ожиданию, он уже довольно наждался, ходя и ходя кругами по крепостным стенам. И сейчас высвобождаться из его жадных объятий так же опасно, как хоть на миг разорвать взгляд глаза в глаза. Но Русе не пробует ни того, ни другого: хоть Рамси и не высок ростом, Русе благоразумно оценивает силу своего тела в его руках. Остановить Рамси сейчас сможет разве что каленое железо. Русе уверен в сохранившейся части его почтения и в том, что прижги он хоть сейчас сына клеймом, тот взвыл бы и защерился, крутясь на месте, но не причинил бы отцу ответной боли.
Рамси знает, что Русе знает об этом, и это правда.
Но в любом случае ни у кого из них нет каленого клейма. Только жесткий край деревянной лежанки, упершийся в голени после очередного решительного толчка Рамси. Русе обычно ложится на нее, когда устает, раздеваясь и позволяя пиявкам облеплять его грудь и низ живота. Сейчас Русе позволяет Рамси наклонить его низко и сползти ручищей под спину, поддерживая, давая не упасть неловко, а лечь почти с королевским достоинством. Сам Рамси забирается сверху кое-как, придавливая коленями теплый отцовский плащ и наваливаясь разгоряченным телом. Свободно закрепленный меч грохает о край лежанки вороньим приговором.
Толстые пальцы ползут по шее, по отцовской груди, расцепляя тугие застежки плаща. Русе держит ладони на мощных плечах, втягивая воздух носом, когда Рамси снова принимается по-звериному лизать его щеку, спускаясь в уху, слюняво запуская язык и в него. Мягкое, толстое бедро упирается между худых ног, слегка придавливая яйца и уже легонько напрягшийся член.
Бесполезно сопротивляться своим страстям – и огромному зверю, капающему на лицо слюной.
Сухие руки сходятся на жирном заду, Рамси мокро фырчит отцу в ухо, расстегивая уже свой тяжелый плащ, пока Русе жестко облапывает его зад и бедра, куда достают руки.
Все началось кровавой похотью в подвалах Дредфорта. Все закончится волчьей преданностью в волчьем доме. Дай-отдай себя зверю и не передумай. У смерти сочные жирные губы.
Плащ толстыми складками соскальзывает куда-то вбок, но холоднее не становится. Рамси спускается мокрыми поцелуями к шее, благоразумно не кусая, и все возится одной рукой с пряжками своей перевязи. И теперь уже Русе теряет терпение, бросая обжимать толстые ноги, с раздраженным выдохом находя пальцами туго натянутые поверх живота ремни и по памяти нащупывая пряжки, сталкиваясь с раскаленными сыновьими пальцами. И нежданно ощущает какое-то странное чувство, впервые делая то, что хоть раз да делают любящие родители: раздевая своего ребенка, чьи пальцы еще – уже – не слушаются довольно. Это колет горячей иголкой где-то под сердцем и остро – в паху. И, кажется, задевает даже Рамси – он находит отцовский взгляд, и где-то очень глубоко в его глазах Русе видит едва заметную каплю детской растерянности. Ее тут же сметает новая темно-серая волна похоти, и Рамси снова жадно, зверски приникает к отцовскому рту, но от переплетения языков теперь еще жарче идет по телу. Слившееся разгоряченное дыхание оставляет влажные пятна на щеках. Русе наконец заканчивает с перевязями, и меч в ножнах, задев край лежанки, глухо звенит об пол.
Никто, кроме слуг и матери, не раздевал Рамси. Никто так не раздевал Рамси. И он раз низко скулит на выдохе, больно вгрызаясь в поцелуй, удерживая свой вес одной рукой и торопливо расстегивая застежки дублета. Но даже не думает снимать его, только освобождает стянутые грудь и живот для свободного дыхания и сразу принимается за отцовскую одежду. Русе согласно помогает ему, прогибая спину и вытягивая из-под нее собственный пояс. И можно было бы проще, не раздеваясь вовсе, но Русе уже знает, что не вернется в спальню сегодня. Русе чувствует по мгновениям уходящее время собственной жизни и не собирается хранить его облапившим золото скупцом.
Завязки штанов самые мелкие; у Рамси не хватает терпения возиться с ними, и он грубо разрывает поцелуй, оглядываясь зверски. На поясе перевязи в складках плаща блестит изгибом его мясницкий нож, и Рамси торопливо наклоняется за ним. Почти невесомо прокручивает в толстых, подрагивающих от накатившей похоти пальцах, нависая над отцом, и живо опускает руку вниз, одним движением, не глядя вспарывая шнуровку. Он не красуется, показывает, что умеет, но у Русе слегка розовеют щеки, когда лезвие проходится совсем рядом с его членом, оставляя только легчайшее ледяное касание. Вполне возможно, срезав пару длинных седых волос.
Рамси склабится, откладывая нож и перехватывая отца под шею, деловитым жестом забираясь под сползшую рубаху, стаскивая штаны с худого, но крепкого зада, и обминая его своей здоровой ладонью. Шею и ухо Русе жжет каленым дыханием, член приподнимается еще от плотного движения большим пальцем по торчащей бедренной кости. Зверь разошелся не на шутку. Но Русе Болтон тоже умеет менять лица.
Рамси едва замечает, когда сухие пальцы сходятся на его мощном плече, но не может не заметить, как, подавшись вперед, Русе острой болью вцепляется в мочку его уха, хрустнув зубами по серьге. Рамси ухмыляется грязно – так или иначе, он снимет ее, когда станет главой дома. Но пока он только с порыкиванием урчит, когда Русе вгрызается в его ухо и сует ледяную ладонь за пояс штанов.
Розовый дублет кое-как скользит с одного плеча, голая грудь слабо ходит под полуразвязанной льняной рубахой, и щеки Русе необыкновенно разрозовелись. Достаточно ощупав толстый зад, он скользит рукой под широким поясом, проезжается ладонью по возбуждающей до биения в ушах складке сочного жирка над лобком. Русе находит и охватывает крепко горячий член, сдвигает шкурку, и сочащаяся липкая смазка пачкает ему ладонь, а от сдержанного с подвоем стона в самое ухо под мышками выступает пот. Рамси сам опускает руку и наскоро вытягивает свободную шнуровку, с жарким выдохом доставая член, темный, сочный и дурно пахнущий застоявшейся смазкой, вкладывая его снова в отцовскую ладонь. И слюнит свою руку, еще спуская штаны Русе, сует мокрые пальцы промеж ягодиц, находит вспотевший, зажатый вход. Рамси животно рад ощущать его почти девственную узость, жестко проталкивая сразу два пальца внутрь. Любовь северных лордов приносит боль, но отцовский пот с его слюной делают все легче.
Русе проходится по его члену сжатой ладонью долгими, уверенными движениями, в ритм с тем, как сам Рамси пальцами имеет его зад. Пахнущая несвежим мясом смазка капает на впалый живот. Русе болезненно сокращается на каждое движение руки, слегка морща нос, и его маленький член все больше твердеет. Рамси шумно дышит ему в ухо, закрыв глаза и зная, что отцу хорошо.
– Ты готовишь меня дольше, чем я бы готовил свою жену, – но голос Русе холодный, укоризненный к сыновьей заботе, и щекочет дыханием шею, поднимает тонкие черные волосы на ней. И Рамси, чувствуя, что зад и вправду уже достаточно раскрыт под его пальцами, вытаскивает их, отстраняясь, смотря Русе в глаза.
– Ты бы знал, отец, как я готовил свою жену, – он говорит с хриплым смешком и тянет отцовский дублет с другого плеча. Русе чуть прогибается, поворачиваясь и помогая ему, а через мгновение Рамси уже хватает его под живот, кое-как сдергивая дублет и бережно роняя отца на четвереньки. Сходу забирается тяжелой рукой под сползшую рубаху и сплевывает в другую руку много, густо, и слюна течет нитками, когда он обмазывает и так что масляный немытый член. Рамси непроизвольно шикает, как успокаивая сорвавшуюся с обрыва и переломавшую лапы суку, прижимаясь к отцовской спине крепким, полным животом. Суке он тогда свернул шею, а Русе собирается засадить ровнехонько по поджатые яйца. Невелика разница. И то, и другое – любовь.
В ноги Русе жестко упирается край лежанки, у него болезненно, напряженно прогнута поясница и высоко задрана голова, он сохраняет хрупкое лордское достоинство, даже когда своей здоровой ручищей Рамси опирается на розовый плащ рядом с его небольшой ладонью, притискивается, пристраивается, другой рукой помогая себе. Он встает на одно колено для удобства, наваливаясь совсем, царапая бок острым, грубо подшитым краем расстегнутого дублета, и наконец притирается головкой к узкому входу, толкаясь внутрь. И задерживается губами у отцовского уха на несколько мгновений, говоря пусть сбито от тяжелого дыхания, но так негромко и мягко, как только он умеет:
– Ты уж прости, – первый толчок ласковый, мокрой, сочной головкой больше приоткрыть вход, – отец, – второй чуть глубже, до сдержанного вдоха Русе сквозь сухие, сжатые зубы, – что свинью тебе сегодня выебать не придется, – и уже на третий Рамси резко проталкивает головку целиком с липким хлюпом, взрыкивая и наконец опускаясь на плащ обеими руками.
Русе прикрывает глаза на какое-то мгновение, но вдруг нежданно коротко смеется, откидывая голову на сыновье плечо. Смех у него похож на уханье совы. И Рамси замирает от этого звука, сперва напрягшись, но ухмыляется желтыми зубами, снова двигая мощными бедрами слегка назад и с силой вперед. Отцовский зад туго расходится под его здоровым членом, тесно пережимая ствол, и Рамси смеется, слушая резко потяжелевшее дыхание Русе. И рывком хватает его за лоб под вспотевшими волосами, придавливает голову к своему плечу, загоняя еще поглубже. Он протискивает липкий член настойчиво, рваными рывками, и каждый сиплый вздох Русе отдается горячей сводящей вспышкой в пояснице. Рамси рычит ему на ухо, чувствуя, как гладко идет по подтекающей свежей смазке. И упора коленом достаточно, Рамси отталкивается от постели и второй рукой, тут же крепко сжимая пальцы на бедренной кости.
Поза привычна, Рамси и любит так, простецки, по-собачьи, но сейчас и сердце заходится особенно, и густая кровь бьется в паху, и глухой вой опять зарождается в груди. Но Рамси даже не думает сопротивляться ему, до белых пятен пережимая узкое бедро и насаживая отца на себя жестко. Выпирающий живот шлепается о худой зад, Русе шипит, и его длинные мокрые волосы совсем растрепались, облепив лицо и шею. Но Рамси двигает бедрами все жестче, еще повыше задрав свою потную рубаху, чтоб кожа к коже, и натягивает отца размашисто, прижимаясь всем собой. Он чувствует горячий пот, сорвавшийся парой капель с волос из развязанного ворота на худую спину; тяжелый и острый запах из-под его рубахи и от отцовских подмышек заполняет и нос, и глотку. Волосы липнут к щекам и лезут в рот; нижняя губа опять кровоточит, и Рамси прикусывает ее, сглатывая. Он хочет кусаться. Русе прикрывает глаза, сдержанно дыша. На его щеках искушающе цветут бледно-розовые, нездоровые пятна.
Рамси впивается зубами в острое отцовское плечо через рубаху, не жалея, с маху, до мяса, и Русе секундно задыхается. Здоровый хер сына и так выворачивает ему зад, через миг снова заполняя невыносимо, до режущей боли и потребной отдачи по всему позвоночнику, а теперь еще и жжет плечо, Рамси будто хочет вырвать кусок из него зубами, и Русе уже не знает, это только пот течет у него по руке и промокает рукав или уже кровь. Он не хочет знать.
Рамси так и жмет взмокшей рукой его лоб, засаживает щедро и липко бьется животом и яйцами. Его ведет горячечными толчками крови в паху, самоконтроль разжимает грудь, и он раскачивает лежанку все ускоряющимися движениями, когда Русе все-таки выворачивает голову из-под его руки, вцепляясь зубами в щеку. Срывает пару прыщей и соскальзывает по потной коже, но Рамси сразу отрывается от его плеча, снова зажимая за лоб, чтоб удобнее было вкуситься в узкий солоноватый рот. Кровь размазана по его губам, и ее тошнотворный вкус заполняет рот Русе мигом, оставляя единственную возможность закрыть глаза и сглатывать холодную медь в самое нутро. Но Рамси скоро отрывается от него с липким, звонким звуком и через мгновение находит пастью шею под горькими волосами. Длинные волоски попадают между зубов, никак не удается вгрызться толком, и подсохшие еще от холодных вдохов губы трескаются в уголках, когда Рамси распахивает рот, закусывая отцовскую холку.