Грег проводит костяшками по подбородку Эйдена, а затем сажает его к себе на плечи, и они направляются на кухню.
Я в восторге от того, как Грег относится Эйдену. Он обращается с ним, будто он его собственный сын. Когда мы познакомились в «Макси» на Третьей и я рассказала о сыне, его интерес ко мне подугас, но после их знакомства в Греге будто что-то щелкнуло и они сдружились.
Грег приносит в нашу жизнь радость. Он водит нас по магазинам и в парк, чтобы мы не сидели дома. Он отличный пример подражания для Эйдена.
Грег удивительный, но в глубине души я знаю, что он никогда не сможет занять в моем сердце место, принадлежащее другому.
Мы начали жить вместе не потому, что я чувствую себя одинокой и несчастной, а потому, что Грег добр ко мне. К нам. Он тот островок стабильности, что нужен мне в этом сумасшедшем мире. Он тот, кто с девяти до пяти на работе. Тот, кто не прячет в шкафу скелетов. Он действительно хороший. И хотя в его работе присутствует риск, его не сравнить с тем, с чем я сталкивалась в прошлом.
Я сижу на кровати, прижимая руку ко лбу, и смотрю на отполированные половицы. Я не слышу шагов и оживаю лишь тогда, когда Грег с Эйденом выходят из-за угла. Грег смотрит на меня, и я натянуто улыбаюсь, но он замечает мое настроение:
— Ты в порядке?
Улыбаюсь, в этот раз искренне.
— Да. Да, я в порядке. Мне просто нужно освежиться.
— О, — он кивает, — ну, так иди. Мы ждем тебя на кухне.
Я делаю шаг вперед, целую в щеку его и Эйдена.
— Увидимся за столом. Оставьте мне пару блинчиков.
— Тебе лучше поторопиться! Ты ведь знаешь, что среди нас есть пожиратель блинчиков. — Грег щекочет ножки Эйдена, вызывая приступ смеха. Они уходят, и с каждым шагом улыбка на моих губах становится все более тусклой.
Я захожу в ванную комнату и включаю воду, подхожу к умывальнику и смотрю на себя в зеркало, пока стекло не исчезает за пеленой из пара и слез.
Я вспоминаю об Эйсе и времени, когда мы были вместе. Как мы притирались друг к другу. Как наслаждались присутствием друг друга. Это было непросто, но у нас получилось. Наши отношения, несмотря на все встряски, были невероятными. И ничего не изменилось. Ну, кроме того, что он мертв.
Я смеюсь над собой. Смеюсь, вспоминая то, как просрала свою жизнь, и думая о том, что было бы, будь он жив.
Я думаю о Джоне.
Алмазы.
Моя жизнь тогда и сейчас.
Опускаю руки и всматриваюсь в свое отражение: красные глаза, раскрасневшиеся щеки, всклоченные волосы...
Теперь все спокойно.
Я знаю, что так нельзя говорить, но, когда все нормализовалось, моя жизнь неуклонно напоминает мне о прошлом, она знает, что мне чего-то не хватает. Часть меня чувствует себя пустой, и я не знаю почему: из-за того, что я скучаю по Эйсу и не попрощалась с ним, или из-за того, что с ним каждый мой день был непредсказуемым.
Я должна быть счастлива, но не могу.
Я должна быть по уши влюблена в Грега, но это не так.
Я люблю, но это не та самая незабываемая любовь, которую я лелеяла раньше.
Это... другое. Безопаснее, но другое.
Глава 3
Эйс
«Cold Blooded» — Kid Cudi
Я считал капли, падающие с дырявого крана, на протяжении нескольких лет. Три года и два месяца, если быть точным. Я считал, сколько дней провел в этой дыре. Одна тысяча сто пятьдесят шесть. Это все тот же кран, который не прекращает капать, как бы Уэст не старался исправить его.
— Ржавое дерьмо, — бормочет он, запуская в серую воду руки. Медленно поднимаю голову и, прищурившись, смотрю на его спину, на то как он проводит рукой по своим сальным черным волосам.
За прошедшие годы можно было предположить, что он откажется от попытки получить мои деньги и мои связи, но нет. Я ничего не дал ему. Он пытался получить информацию и побоями, и угрожая пистолетом, я даже удивлен, что он не использовал его, потому что я молчал. Это мое. Мои деньги. И как только я выберусь отсюда, я вернусь за ним. Да, так и будет.
Я здесь уже долго, но знаю, что когда-нибудь Уэст ошибется. Он не сильно умен. Однако любопытен мне. Он не отказался от попытки получить мое, и я все еще жив. Что же ему нужно? Неужели хочет увидеть мои страдания и смерть? Ведь рано или поздно ему все это надоест. Другой на его месте уже понял бы, что проще убить меня. А он дает мне на завтрак подгнившие фрукты и воду, какая-никакая, но еда, иногда даже ужин бывает.
Я опускаю глаза и вижу оковы на моих лодыжках. Проворачиваю руки за спиной и вздрагиваю, когда ржавый металл режет мою кожу.
— Позволь мне уйти, и это избавит тебя от мучительной смерти, когда я, наконец, съебу отсюда.
Уэст с ехидцей смотрит на меня через плечо:
— Ты никуда не пойдешь. Что непонятного, кусок дерьма?
— О, поверь, — смеюсь я, — это лишь вопрос времени.
— Ты слишком много мечтаешь, мальчик. Ты все проебал. — Он почесывает подбородок и переворачивает носком ботинка поднос с едой. — Упс.
Он ухмыляется, а затем разворачивается и выходит. Дверь камеры захлопывается, и, как всегда, он запирает ее, насвистывая дурацкую мелодию. Разозлившись, я дергаюсь вперед, но все, что я чувствую, — это боль на моих запястьях. Цепи жалобно звенят, а я все так же дергаю их изо всех сил.
Я в этих кандалах уже много месяцев и знаю: рано или поздно они поддадутся. Они ржавеют. К тому же стары, как секс. Им должно быть лет двадцать.
Уэст не знает, что каждый раз, когда он дает мне воду, часть я выпиваю, а остальное выливаю на цепи на лодыжках и запястьях, надеясь, что однажды они достаточно заржавеют и развалятся. Так же я скребу ими по кирпичной стене. Я делаю это уже три года. И ничего. Это злит.
Мне нужно убраться отсюда. Слишком долго. Я устал ждать. Мое терпение закончилось давным-давно. Лондон. Мне нужно найти ее. Нужно увидеть ее.
Я тяну, думая о том, какая она сейчас. Она постриглась? Поправилась или похудела? Уверен, она так же красива и умна. Она — все, что мне нужно.
Надежда.
Вера.
Чистая душа.
Совершенство.
Надеюсь, она все еще думает обо мне.
И это мучит, потому что Уэст рассказал, что меня считают мертвым. А раз так, то Лондон больше не ждет. Что ей делать? Смотреть на мой труп? Она слишком умна, чтобы вернуться. Скорее всего, она уехала.
— Знаешь, все думают, что ты мертв, — сказал Уэст, присев передо мной. — Думают, что Донован Эйс-блядь-Кроу мертв. А почему бы и нет? Мы все знали, что Кроу когда-нибудь проиграет. И можешь поблагодарить меня за это. — Он усмехнулся. — Позволь рассказать тебе небольшую историю. После того как твой дерьмовый отец настучал на меня и моего напарника, нас уволили без пособия, но у меня были люди, задолжавшие мне. Кое-кто в морге. Кое-кто помог замести следы. Твоя красотка... ушла. И не вернется. Ты мог бы сказать мне то, что я хочу знать. Ведь отныне таким будет каждый гребаный день, пока ты не расколешься.
— Да пошел ты. — Я сплюнул, тяжело дыша. — Ты не получишь ничего. Это мое.
Уэст размазал большим пальцем кровь в углу моей нижней губы. Его глаза изучали мои, и на короткий миг все было ка раньше, все, кроме этого гребанного крана.
— Она прекрасна. Я думал о том, чтобы взять ее себе.
— Коснешься ее, — шиплю я, — и сдохнешь.
С грубоватым смешком он встал и хрустнул всеми суставами сразу. Уэст уставился на меня так, будто был кем-то значащим, хотя, блядь, с потрохами принадлежит мне. Я сверлю его взглядом, отказываясь отступать, отказываясь прогибаться. Он не с тем связался. Его жирная задница не пугает меня. Он вытащил сигарету изо рта и прижал горящий кончик к моей груди. Больно, но я держусь. Я не сдамся. Я знал, что он снова ударит. Жду удара, но вместо этого, получаю ботинком в грудь. Сгибаюсь от боли и хриплю, кашляю, пока не чувствую хлопок.
Уэст склоняется и сжимает мое лицо мозолистыми пальцами. От него несет пивом, потом и сигаретами. Вонючая свинья. Я рвусь прочь, рычание вырывается из моей груди. Да, мне больно и, возможно, я сглупил, пытаясь спорить с человеком, который хочет заполучить мое, пока я оковах, но он же не собирался иметь меня. Блять.
Я буду проклят, если эта мразь трахнет меня.
— Поверь, — говорит Уэст, — не обо мне тебе надо беспокоиться. Есть акулы и побольше. И жаждут крови и денег. Тебе не остановить их. Они, мой друг, — он хлопает меня по плечу, намеренно вызывая боль, — вот о ком нужно беспокоиться.
Я не знаю, где Лондон и как я буду искать ее, но я сделаю все, чтобы мы были вместе, так или иначе.
Я верну свою девушку.
Верну свою жизнь.
Как только эта мысль приходит мне на ум, слышится звук цепи, падающей на пол. Мое тело автоматически летит вперед, но я ударяюсь ладонями о каменный пол. Медленная ухмылка искажает мои губы. Я сорвался с цепи. Наконец-то, после того, что казалось вечностью, моя тактика сработала.
— О, да, — сажусь спиной к стене, будто ничего не случилось. — Теперь ты точно сдохнешь.
***
— Проснись. Ешь. — Голос Уэста заполняет камеру. Я не шевелюсь. — Я сказал, — он хватает меня за плечо и толкает спиной к стене, — проснись, кусок дерьма! — Снова удар о стену. Мои глаза открываются, руки резко вылетают вперед и цепь опускается на его голову. Уэст стонет и падает на спину с громким стуком, а я набрасываюсь на него, обрушивая удары на его голову. Я рычу, даже не понимая, что этот звук издаю я сам. Но продолжаю. Я не остановлюсь, пока не спадет красная пелена.
Я кровожадный.
Мстительный.
Безрассудный.
Еще один стон Уэста. Я бью сильнее. Его кровь на моем лице, груди. Я не остановлюсь, пока не буду уверен, что ублюдок Никсон Уэст сдох.
После очередного удара, его тело обмякает. Я больше не вижу его глаз. Его лицо разбито. Лишь мясо и куски кожи на моих оковах.
Прерывисто дыша, я копаюсь в его карманах, ища армейский нож, с которым он никогда не расставался. С его помощью взламываю замок кандалов. Беру ключи от машины и мобильник и выхожу.
Это просто еще один вонючий полицейский. Но бывало и хуже — школу побоев я усвоил на отлично еще со своим отцом. Брюс...
Уэст был никем. Он пытался сломать меня, но я не позволил этому случиться. Я продолжал бороться. Почему? Потому что я гребаный солдат. В моей жизни бывали падения, но меня уже ничего не остановит.
Ни-че-го.
Впереди коричневая дверь, и я открываю ее. Прохладный свежий ночной воздух касается моей груди. Ноги ступают на ледяной асфальт и несут меня к серебряному кадиллаку, припаркованному под ивой. Усевшись, я без колебаний уезжаю. Нет ничего, что заставит меня оглянуться назад.
Я двигаюсь вперед.
Я верну свою гребаную жизнь, но сначала... верну Лондон.
Глава 4
Лондон
«Ghosts That We Knew» — Mumford and Sons
Сегодня у Грега должен был быть выходной, но он капитан полиции. И этим все сказано.
Наша прогулка в парке завершилась вместе с сообщением о самоубийстве. По дороге домой он начал извиняться.
— Грег, все нормально, — говорю я и с улыбкой кладу руку поверх его. — Я клянусь тебе, что не расстроилась. Это твоя работа. И ты занимался этим и до моего появления.
Он смеется и нежно сжимает мою руку в ответном жесте.
— Ты значишь для меня больше.
Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его в щеку, и бросаю взгляд в зеркало на засыпающего, но все еще борющегося со сном Эйдена. Грег заезжает в гараж и открывает двери, чтобы помочь мне с сыном, но я останавливаю его:
— Все нормально. Я отнесу его.
— Ты уверена? — Он целует мои пальцы. Я киваю, желая, чтобы он скорее уехал. Я люблю его, но иногда мне бывает его слишком много.
Целую Грега и вхожу в дом с Эйденом. Уложив малыша спать, я на цыпочках спускаюсь вниз и, пользуясь отсутствием Грега, позволяю себе вспомнить прошлое. Я знаю, что это неправильно, что я должна оставить все позади, но до сих пор это кажется практически невозможным.
Я открываю дверь в подвал и смотрю в темную пропасть. Сердце срывается в галоп, ладони покрывает липкий пот, а горло сжимается в нервном всхлипе. Я знаю, что меня ждет.
Делаю в глубокий вдох и включаю свет.
Спускаюсь по скрипучей подвальной лестнице и мысленно проклинаю себя за то, что она так скрипит. На последней ступеньке я по привычке окидываю взглядом все вокруг: в углу коричное пыльное кресло Грега, пуфик и его ящик с инструментами и паутиной, которую нужно бы снять.
Здесь темно, сыро и слегка пахнет плесенью, но это место священно для меня. Оно наполнено моим прошлым, моими воспоминаниями. Оно наполнено вещами, о которых я должна забыть, но не могу. Я не горжусь тем, что скрываю. И мне пора оставить все это в прошлом.
Но я слабая.
Я не могу.
Еще нет.
Взглянув влево, я смотрю на стоящий в углу стол. На несколько минут замираю, размышляя, идти ли к нему или вернуться наверх и как можно дольше всеми силами цепляться за свою новую жизнь.
Оглядываюсь, смертельно боясь давящей тишины. Затем вновь смотрю вперед и медленно начинаю движение. Стол побеждает. Рядом стоит кожаное кресло, но я лишь сердито смотрю на него. Я жду, как будто ящики внезапно сами откроются и все вывалится на пол.
Признаюсь, я хотела бы что-то почувствовать, что-то из того, что было раньше. Но я испытываю лишь страх и одиночество, пустоту и отчаяние. Прошлое — темное и страшное, но я не перестаю напоминать себе о нем.
Последний шаг, и я сажусь в кресло и смотрю на запертый ящик. Холодными, дрожащими руками достаю ключ из кармана и тянусь к замку. Громкий щелчок оглашает тишину, и я вздрагиваю.
Знаю, что это неправильно, что не должна заставлять себя, но я делаю это и в глубине души чувствую себя маленькой любопытной девочкой.
Ящик распахнулся. Дрожащими руками тянусь к фиолетовой коробке, вытаскиваю ее и осторожно ставлю на стол. Испуганно оглядываюсь. Никого.
Вздыхаю.
Я знаю, что Грег позвонит, как только доберется до офиса, поэтому продолжаю. Открываю коробку и смотрю на черные бархатные мешочки, в которых лежат около трёхсот миллионов долларов в алмазах, смотрю на старые письма и записки, а затем на перевернутые фотографии. Беру их.
Первая принадлежала Джону и стояла в его квартире в Нью-Йорке, здесь наша семья в аквапарке: я, Джон, мама и папа. Мы так счастливы. Так свободны от людского дерьма.
Я откладываю фото в сторону и беру следующее. На нем Джон и я сразу после моего выпуска в Атланте. Он улыбается, и я непроизвольно начинаю улыбаться в ответ, но затем моя улыбка меркнет: я замечаю его задумчивый взгляд, напряженные плечи, беспокойство. Вот, когда его проблемы стали слишком большими, чтобы можно было легко справиться с ними.
Я должна была заметить это. Должна была поговорить. Я могла бы предотвратить его смерть, если бы держала свои гормоны в руках и не реагировала на Эйса. Если бы я обращала больше внимания на своего брата, а не на Кроу, я бы, скорее всего, заметила, что что-то не так. А вместо этого я была очарована человеком в костюме и кроваво-красном галстуке. Его медовые глаза с жестким, проникающим взглядом, втянули меня в разгар похоти. И я потерялась в царстве Эйса, наихудшем его варианте.
Я кладу эту фотографию и беру последнюю. Эйс. Бьянка вырезала ее из «Нью-Йорк Таймс». Это все, что у нее было. Он почти никогда не фотографировался.
История Эйса была во всех новостях, и ложь, которую о нем рассказывали, была просто неимоверной. Эти люди не знали Эйса, как я, и только и могли судить его и обливать грязью. Они не знали, что Эйс хотел завязать с прошлым, и считали, что это он начал перестрелку. Назвали произошедшее «Разборки наркоторговцев». Сделали Эйса и его людей преступниками, хотя во всем были виноваты люди Пабло.