Жену не хочу. И не хочу просто женщину. Клара перед глазами.
Поднимаюсь с кровати и на цыпочках к двери. Гараж, Машина заводится громко, на весь посёлок. Чёрт с ним, скорей выехать, скорее к ней!..
– Стучу, – продолжает Данька, – Клара уже раскрывает окошко своей спальни. Оно у неё выходит прямо в палисадник. Как будто сидела рядом и меня ждала. И уже и зубки почистила, и какими-то сумасшедшими духами спрыснулась, и уже – только в халатике.
А я на неё набрасываюсь – и оторваться не могу, весь, как бык бешеный. Потом уже уходить, одеваюсь, иду к окошку, чтобы к своей машине соскочить, оглядываюсь… Клара голая в сумерках сидит на кровати и смотрит на меня…
Я только глазами с ней встречаюсь и – он у меня уже снова встаёт, не могу уже сдержаться – и я на ходу раздеваюсь, опять бегу к ней…
– Знаешь, Иваныч, я бы на ней женился…
Тут нужно остановиться, чтобы получить некоторое представление о контексте высказанного.
Во-первых, Данька – примерный семьянин. Не пьёт. С женой душа в душу. Двух сыновей воспитал, дал им образование, без ума сейчас от внуков. Если и отрывался иногда на блядки, то – с кем этого не бывает. Сам Пушкин говорил, что домашнее питание хорошо, но хочется иногда и в ресторан.
И никогда на стороне ничего серьезного. Потому что для Даньки семья – это святое.
Про Лизу свою он всегда говорит с особой теплотой. Видно – дорога она ему. Да и прожили уже вместе большую часть жизни.
И тут попадается ему не дороге женщина, повстречался он с ней пару месяцев и готов уже всё, всех бросить и идти за ней…
И сказал мне это Данька не просто так. Разговор у нас был серьёзный, доверительный. Правда бы, наверное, женился. Что им там помешало – я уже не помню. Данька рассказывал, а я – как это бывает во время хорошего застолья – вдруг отключился и проснулся уже к обеду, на следующий день, когда мой сосед уже вернулся с занятий.
А вечером на слегка эротическую тему решил продолжить уже я. Я хотел рассказать Даньке о своей недавней поездке в Казахстан, в Актюбинск.
Ну, эротика – это круто сказано. И отношения ко мне вся история не имела почти никакого.
В Актюбинске у меня на каждом шагу случаются встречи с друзьями, врагами и просто знакомыми.
Айжанов Жамандык – это по прежней работе мой враг номер один. Он был моим непосредственным начальником.
Ах! – как он мне завидовал!
У моих телепередач были самые высокие рейтинги. Самые красивые в городе женщины часами стояли у дверей моего кабинета, чтобы поймать меня в перерыве между съёмками и – просто на меня, живого, посмотреть.
Приезжаю как-то со съёмок уже вечером. Лето. Жара. Во дворе студии ещё полно солнца. Мне навстречу наш редактор сектора выпуска, Люда Дробахина. Глаза от ужаса большие-большие: – Саша, там тебя ждут!.. Полушёпотом добавила: – Ну, знаешь, – это уж слишком!..
Смотрю – ничего особенного – очень даже красиво. На нашей пожарной лестнице, что по наружной стене здания студии зигзагом уходит на крышу, сидит красивая молодая женщина. Лёгкая белая шляпа с широкими полями, большие тёмные очки, батник, расклешённая, короткая, по самое хочу, юбка. Поскольку сидит на уровне трёх – четырёх метров над землёй, то ноги и всё их прекрасное бельевое оформление не просто хорошо видно, но видно ещё и издалека.
В руках держит книгу. Читает!
Я потом посмотрел: Боже! – Ницше!
Если картину представить в одном предложении, будет выглядеть так: «Красивая женщина с красивыми ногами читает Ницше». На ум приходят названия картин из подобного ряда: «Предчувствие гражданской войны», «Атомная Леда», «Апофеоз Гомера» и пр…
Уже за одно это Жамандыку, которому плохо везло с женщинами, вполне хватило, чтобы тихо меня ненавидеть. Громко было нельзя. Потому что, всё-таки Жамандык был моим начальником. Начальником курицы, которая несла для его организации золотые яйца. Так что ненавидеть меня ему приходилось в строгих рамках приличия.
Но он справлялся.
Жамандык под разными предлогами вычёркивал из программы мои передачи, отказывал в транспорте для оперативных съёмок. Следил за каждым моим шагом, чтобы уличить меня в связях, которые наглядно, перед всем коллективом, могли меня опорочить.
Но, как и всякого другого человека, и Жамандыка нельзя вот так, с ног до головы мазать чёрной краской. Когда меня скрутила неизвестная науке кондрашка, Жамандык лично приехал ко мне на дом и отвёз к народной целительнице, что жила далеко за городом.
Целительница пошептала, опрыскала меня святой водицей, и кондрашка отстала.
За что Жамандыку от меня было огромное спасибо.
Ну, так вот. Иду я по Актюбинску, по главному его проспекту, тут резко около меня тормозит японская иномарка. Этакое чёрное огромное чудовище, которому не хватало из навесных украшений лёгкого орудия и парочки пулемётов. Вседорожник, внедорожник. Подозреваю – амфибия, а в японском её девическом прошлом ещё и лёгкий танк.
Открывается дверь и навстречу мне выпрыгивает… мой бывший шеф, козёл, Жамандык Айжанов. Радуется, будто, наконец, меня мёртвого увидел, тянет в приветствии руку.
А мне что? Я всё плохое уже давно забыл. Помню только про бабку-знахарку.
Поздоровались. У Жамандыка всё хорошо. – Как у меня? У Жамандыка крутая иномарка, недавно купил. А ещё он издал книгу своих стихов. Нашёл спонсора и тот профинансировал Жамандыково счастье. – Ну, как там, в России? – И продолжал: – В облдрамтеатре устроили презентацию. Было много народу, спонсор дал ещё денег на пять ящиков водки и закуску. Очень тепло книгу принимали. – К нам надолго? – Наконец Жамандык решил хоть что-нибудь от меня услышать. Узнал, что на три дня и пригласил в гости. Прямо сейчас, с улицы, в гости к Жамандыку.
К Жамандыку не совсем. Бывший мой шеф повёз меня в гости к своей любовнице. Решил похвалиться. Теперь у него всё, как у людей: иномарка, любовница. И даже больше – ещё вышла книга. Он теперь ещё и великий человек.
Пройдут годы и, если в городе ещё останется, хоть одна, не переименованная улица, её обязательно назовут именем Жамандыка.
Или – площадь…
Гордость Жамандыка жила недалеко от вокзала.
По-видимому, дела у одинокой женщины шли неплохо: квартирка небольшая, но обставлена со вкусом, сделан евроремонт. Я знаю Жамандыка давно и не думаю, что от него на ремонт перепала хотя бы одна плитка для тёплого пола. Поэт был прижимист, как Киса Воробьянинов.
Дама его скупого сердца приехала из провинции, сразу нашла работу. На квартиру получила кредит и уже успела рассчитаться.
Может, оно и к лучшему, что за жизненное своё обустройство никому не была обязана?.. Тем более – Жамандыку?
Мы сидели в уютной зале на подушках. Клара – так звали Жамандыкову любовь – готовила чай. И, правда, интересная женщина. Ничего особенного, но задерживается на ней взгляд. Стройная. Ей, наверное, чуть за тридцать. Тонкий домашний халат. Под ним легко угадываются чёрточки-линии модного белья.
Любовница… Она одинока и не каждый день располагает такой роскошью, как мужчина. Когда придёт – тогда и счастье. Сегодня вот пришёл, но – с другом. Жамандык сказал – с другом. Какой он мне друг? Козёл…
Привстав на колени, Клара разливает по чашечкам чай. Как и положено восточной женщине, она немногословна. В основном слушает, улыбается.
Жамандык просит её показать свою книгу. Книжка Жамандыка стоит на видном месте, на серванте. С автографом автора, разумеется. Стихи на казахском языке. Я для приличия полистал. Махаббат… Махаббат… Любовь… Любовь… Конечно, о чём ещё может писать поэт? Даже такой, как Жамандык?..
– Ми, Александра Ибановища, твой рассказ с Кларой читали, – Жамандык сообщает неожиданную для меня информацию.
– Клара из своего посёлка, из Родниковки, привезла вашу районную газету.
– Как? – спрашиваю я Клару, – вы из России, из Родниковки?
И узнаю, что мы были почти соседями. Моя Белогорка – второе отделение колхоза Чилисай, а Родниковка – третье…
Тесен мир…
Ну вот, собственно, и всё.
Был я в Актюбинске и познакомился с Кларой из Чилисая.
Рассказывал мне Данька про своё половое увлечение, а я вдруг вспомнил про Клару. Не сказать, что так уж распространено среди казахов такое имя. Венеры встречаются чаще. А Клара из Родниковки – это уже совсем тепло.
И вечером, когда мы с Данькой открутили пробочку ещё у одной полторашки молодого краснодарского, я про свою Клару ему и рассказал. Про Жамандыкову.
Ещё думал – говорить – не говорить…
А Данька что-то оживился. – Да, говорит, она уехала в Казахстан, куда – не известно. Дома одна мать, ребёнок у родственников.
– Слушай, – говорит, – Иваныч, – ты, когда будешь в следующий раз собираться в Актюбинск, мне позвони. Съездим на моей машине.
Жест, конечно, широкий. Ехать за границу. Триста километров. Дорога – то яма то – канава. Ещё – таможня. В Актюбинске гаишники: – А… Российский номер?.. Куда едешь, что везёшь?..
– Ладно, – ответил я Даньке.
Но поехал в следующий раз на машине сына, по доверенности. Всё-таки просить Даньку было неловко.
И вообще потом всё почти забылось.
А потом я вышел на пенсию, уехал в город, и Данька, и моя работа, и Чилисай оказались далеко в прежней жизни.
Я чаще стал бывать в Актюбинске. Друзья, родственники. Город, всё ещё любимый. Знакомый до слёз.
Иду как-то по этому городу, а возле меня притормаживает тёмно-зелёная иномарка «Волга». Редко можно увидеть такое корыто в Актюбинске. Улицы забиты японскими, немецкими, американскими машинами.
А тут – «Волга». И ещё – такая знакомая!.. Ну, точно! Данька! Выходит из машины, кидается ко мне и – ну, обниматься, ну, целоваться!
– Иваныч, ты откуда?! Я думал, что ты уже давно помер, потому что на пенсию ушёл и тебя давно не видно. А ты живой и ещё по заграницам разгуливаешь!..
Ну, это мне скорее нужно было удивляться.
Откуда россиянин Данька в Актюбинске, что ему тут надо?
– Ладно, Иваныч, потом, потом! Поехали ко мне! Сейчас беспармак, водка, пельмени!..
– Подожди, не гони лошадей… Какая водка? Ты чего вообще тут делаешь?..
– Потом, Иваныч, потом!..
Втискивает меня в свою долбаную иномарку, жмёт на газ – и мы едем. Мы едем… к вокзалу…
Знакомый переулочек. Нет, не может быть!..
Чего не может? Конечно, может.
Данька подъезжает к дому, где я уже когда-то был с Жамандыком. Более того – он ведёт меня в ту же самую квартиру!
Всё равно не может быть!
А, впрочем… Ну, конечно!.. Что тут необычного? Видимо, решил Данька заняться бизнесом, мотается теперь между Россией и Казахстаном и… Клара… Наверное, это всё-таки она?..
Данька подхватывает мои мысли: – Она, она! Проходи, Иваныч, раздевайся!..
Вообще-то мне несколько неловко. В последний раз я сюда заходил, насколько мне помнится, по приглашению другого господина.
Да, ладно. Чего уж там. Все свои.
Обстановка в квартире почти не изменилась. На серванте, вместо стихов Жамандыка, красовалась фотография Даньки. В каске и в спецовке газовика.
– Клара, это Иваныч, Александр Иванович, помнишь, я тебе рассказывал?
Восточная женщина утвердительно промолчала.
А я всё никак не мог определиться, в какой степени родства на настоящий момент приходится мой Данька нашей с ним землячке Кларе? Вторым любовником? По тому, как себя Данька вёл, предположить можно было, что даже – первым.
А куда делся великий поэт Жамандык? Или – у них график? Пока Данька в разъездах, у Клары перебирает кораллы Жамандык. Приезжает Данька и ждёт, выглядывая, в кустах, когда Жамандык уберётся, и когда непризнанный пока классик побежит к себе домой с пустыми тестикулами исполнять супружеский долг?
Выходит из кустов, отряхивается и стучится в квартиру к освободившейся женщине?..
Звонит ли ему Данька, когда оставляет Клару одну?
– Иваныч, знакомься, это – моя жена Клара…
Ни фига себе! (Я эту фразу даже с нецензурным словом подумал).
А история последних лет Данькиной жизни выглядела так.
Он-таки выбрался в Актюбинск. Не стал дожидаться, пока туда соберусь я, пока попрошу его составить мне компанию.
В Актюбинске не стал ходить по рынкам, где, как рассказывали, полно китайских товаров и всё дешевле, чем в России раза в два, а то и в три.
Через адресное бюро нашёл Сармутдинову Клару. Она жила недалеко от вокзала.
Единственный магазин, в который он зашёл, был цветочный.
Накупил роз.
Пошёл по указанному адресу.
Дверь открыла Клара.
Данька протянул ей розы, и она их приняла. Потом они у неё рассыпались. Потому что Клара кинулась к нему на шею, плакала, смеялась и долго-долго не разжимала рук. Они оба, целуясь, медленно опустились на пол тут же, в прихожей. Руки торопились. Изголодались по прикосновениям. Кажется, Данька сразу начал Клару раздевать. Что там было раздевать – домашний халатик – и всё.
Данька даже не спросил – есть ли кто дома? Они любили друг друга тут же, на половичке, в прихожей. Потом – в зале, когда разделись совсем. Потом – уже немного успокоившись, уже так, чтобы провести рукой, руками по волосам, задержать глаза в глазах – под тёплым дождём – в душе.
В кровати уснули, не расплетая ног. Проснулись – как будто из сна обратно в сон – не веря своим глазам. Конечно – опять… Как долго не виделись!.. Как долго не…
Потом, уже потом почувствовали, что, оказывается, и от любви можно устать. И что надо бы перекусить. Нет – поесть! Хорошо, поесть вкусно, с удовольствием! Поесть вместе, впервые вместе. Почему-то чуть этого стесняясь…
Господи! – думал я, – Даньке уже за пятьдесят. А он такие вещи рассказывает, как будто мальчишка, и у него вообще женщина случилась впервые в жизни.
Да и Кларе не четырнадцать…
– Знаешь, Иваныч, я себе обрезание сделал. – Это Данька мне стал рассказывать уже после того, как я узнал, что больше он никуда от Клары не уехал. Про жену забыл. А дети у него большие. Внуки уже большие.
Более того – Данька не только вскоре развёлся. Он женился на Кларе и взял её фамилию! Теперь он не Корсунов, а – Сармутдинов.
– А как же работа? – я же знал, что найти в Казахстане работу очень трудно. Даже если ты напишешь себе фамилию Сармутдинов. Сразу ведь не на паспорт смотрят.
И тут для Даньки всё оказалось очень просто.
У Клары дядя в столице замминистра.
Даньке нашли работу на ближайшей от его жительства ГРС-ке.
Данька сидел в зале на курпешке, скрестив ноги, как настоящий казах. Мы попили вкусного молдавского вина, и Клара принесла огромное блюдо с беспармаком. Из конины. Достархан ломился от всяких вкусностей.
– И что? – думал я, – Лиза готовила не хуже. Мы с женой бывали у них не раз, всё было очень даже замечательно, желудок очень страдал, а глаза всегда хотели ещё кусочек.
Говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. И что? Настолько ли меню Клары оказалось для Даньки привлекательней, что он позабыл обо всём на свете, голову потерял?
Вы назовите мне случай, чтобы какой-нибудь мужик бросил семью из-за того, что его любовница лучше, чем жена, готовила вареники…
Наверное, решающую роль в этих разрывах играет всё-таки какое-то иное блюдо. И то, как именно оно готовится.
Путь к сердцу мужчины лежит через его пенис.
Мне было пора уходить. Данька и Клара оставляли меня ночевать. Нет, конечно. Уходить всегда нужно вовремя.
Клара собрала пакет. Чтобы я, пока буду ехать полчаса к своим детям, не умер с голоду. Куски варёной конины, лепёшки, водка, казы, сладости.
Супруги Сармутдиновы провожали меня в дверях – глаза Клары светились, она вся была, как маленькое солнце. Восточная женщина тихонько, так, чтобы никто не заметил, прижималась к своему мужчине, а он стоял рядом – лысый, седой и счастливый.
Да… «И оставит он и отца своего. И мать…».
И… жену…
ИДЕАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА
Начало осени. Ослепительное солнце среди светящейся ярко-жёлтой листвы кленовой рощи. Этими листьями солнце рассыпалось и по веткам, и по земле. Ослепительно-белая у меня в машине Карина, молодая женщина. Белое платье, тонкое, нежное, белое бельё. Как невеста вся. Муж и двое детей у моей женщины. Нет, у нас ещё ничего не было. Будет. Будет…