- Предупреждаю, Эмма, в последний раз...
- Не надо, я уже решила всё.
Голос Эммы был твёрдый и уверенный.
- Что решила? - спросил он, чувствуя, что разговор их не затянется. Говорит она коротко, хоть и не ясно, - категорично.
- Вы знаете.
И Селифан понял, что она опять отказывает ему, напоминает о том, что они уже говорили на эту тему. И Эмма по-прежнему не хочет учиться. Но Селифана это уже больше не удивляло, и он не возмущался ни её грубоватым тоном, ни резкими отказами...Нормой уже становилось даже то, что Эмма не всегда приходила к нему после занятий, когда он звал. Он ждал, ждал и уходил. Селифан стал привыкать к этому. Он начал понимать, что не всё в этой школе подвластно его воле - не все учащиеся охотно слушаются его.
"Некоторых людей, наверное, уже невозможно переделать" - думал Селифан всякий раз, когда ему кто-то не подчинялся, пропускал назначенный урок или не выполнял домашнее задание. Селифан даже не злился, когда в классе разговаривали на уроках, - всё это следствие спада его душевного настроения.
Селифан стал с меньшим энтузиазмом относиться к своей работе учителя, амбиции сделать свой класс "самым умным", внушить ученикам любовь к изучаемому предмету, казалось, навсегда покинули его. Он больше стал думать о себе, своём будущем. С каждым днём материальное положение его усугублялось - и вместе с тем росло его безразличие к школе. Его зарплаты еле-еле хватало, чтобы оплатить обучение в университете, а жить оставалось не на что. И он всё больше подумывал принять предложение Берна...
Эмма стала последним учеником, которым он интересуется. Он хотел заниматься с ней отдельно, хотел как можно дольше быть рядом с ней. Он забывал о своих проблемах, когда говорил с ней. Даже видя её, он уже не думал о своих неприятностях - они словно силу свою теряли, развеивались в пространстве, утопали в каких-то невиданных глубинах его души.
Объяснял Селифан эти свои чувства тем, что хочет от неприятностей убежать, слабостью их называл. Эмма - дерзкая ученица, и с каждым днём она становится менее управляемой, менее подвластной ему, и он всё меньше её понимает. Селифану нравится спорить с ней, пытаться заставить её учиться. И пусть он уже убедился в том, что это вряд ли возможно - всё равно хочет... Вот он и приставал к ней со всякими угрозами типа:
- Если ты не начнешь заниматься, мне придётся снизить тебе оценки.
Эмма на это ответила так:
- Тогда чего же вы ждёте всё это время? Снижайте!.. Раз уж вам так хочется.
- Мне не хочется, - заявил он при всём том, что сказал ранее. Но он действительно не хотел этого, но зачем-то интонация его говорила о другом.
- Тогда у меня останется четвёрка. Можно? - спросила она.
- Какая наглость! Ты и тройки не заслуживаешь, - возмутился Селифан, поставив её в известность на сколько балов он оценивает её знания. Но Эмму не обижала столь низкая оценка - она знала, что заслуживает её. Она действительно не учится, совсем-совсем забросила и алгебру, и физику и многие другие предметы... Но эти в особенности, потому что поняла, что "учитель добрый".
- Однако четвёрка у меня, - напомнила она с улыбкой.
- Это ненадолго, если так будет продолжаться...
- Будет.
- Хватит меня злить и перебивать! - почти вскрикнул он. Селифан в последнее время совсем не мог говорить с ней. Каждое её слово приводило его в раздражение. Он понимал, она специально так с ним... Но Селифану трудно было терпеть её наглость и оставаться спокойным. Он не считал себя человеком вспыльчивым, но когда начинал говорить с Эммой, почти убеждался в обратном. И это ему нравилось - несмотря ни на что, нравилось.
- Тогда я пойду, - коротко ответила она, не обращая внимание на его гнев и сильнейшее недовольство.
Селифан понял, что ему не найти с ней общий язык. Это возможно только в том случае, если она будет беспрекословно подчиняться его воле, каждому слову. Но чем больше они говорили, тем сильнее Селифан убеждался, что это невозможно. И, тем не менее, он "с трепетом в душе и восторгом" вспоминал первые дни своей работы в этой школе - первые недели. Тогда ведь, казалось ему, что она - "самый исполнительный ученик" в школе; радовался, что она староста (так было потому, что он не хотел никаких забот, связанных с непослушанием).
- Выслушай сначала, что я хочу сказать, - велел Селифан. - Раньше я не мог снизить тебе отметки. Так нельзя: у тебя все предыдущие годы стояла четвёрка. Скорее, меня обвинили бы в некомпетентности, чем заподозрили бы в несправедливости первую учительницу.
- О себе заботитесь? - сказала Эмма недовольно, и осознавая "причину её четвёрки". Она не сомневалась в том, что Селифан честно объяснил, почему же он тянет с исполнением угрозы...Но она не слишком-то забеспокоилась, выслушала его беспристрастно и с безразличием на лице.
- Сейчас уже начало декабря - третий месяц преподаю здесь. Думаю, ты понимаешь, что теперь уже мало у кого есть сомнения в объективности моих оценок?
- Ещё бы! Все учительницы сохнут по Вам... - ляпнула она от возмущения несколько ворчливым тоном и еле слышно.
- Что?- спросил Селифан, почти до упора приблизившись к ней.
- Думаю, не стоит повторять: Вы итак всё слышали, - высказала она правду, в которой не сомневалась.
- Я не выйду из принципа, - объяснил он ей и тут же улыбнулся, не успев забыть её предыдущие слова о нём - очень лестные слова! Они тешили его самолюбие и даже в некоторой степени компенсировали его обиду от её очередного отказа заниматься с ним.
Глава 8. Новые проблемы
- Устроилась на работу, - сказала Магда Эмме, когда однажды пришла домой. Эмма не знала, где её мачеха пропадала весь день, ведь по обыкновению она всегда сидит дома и занимается "мелкими хозяйственными заботами".
И Эмма поняла с той минуты, что дела их плохи - совсем уже плохи. Она молчала, не знала что сказать. Тишина в прихожей, где они разговаривали, казалось, заставляла думать о жизни - и только о плохом. Теснота в прихожей как бы олицетворяла их душевное самочувствие, их страхи. Эмма то знала, что Магда слишком горда, чтобы признать плачевное положение их дел, и её уверенный и твёрдый взгляд ничего не менял...
- Теперь тебе придётся взять половину моих обязанностей по дому на себя: я не буду успевать, - добавила Магда, сделав недлинную паузу между своим первым и вторым предложениями. Она хотела дать понять, что не собирается сдаваться.
- Я тоже не буду... - объяснила Эмма. Она не хотела ещё и готовить. Эмма знала, что мачехе её не угодишь "с её то изысканными манерами готовить и раскладывать еду по тарелкам". Ей хотелось оградить себя от этого, хоть она и понимала, что это нереально. Если уж Магда решила что-то - так это навсегда. Она никогда, кажется, не сомневается в правильности любого своего решения.
Эмма понимала, что без денег Магды им дальше не прожить. Отца её уволили: "совсем докатился", сбережения - почти закончились. Эмма знала это, так как Магда уже несколько раз мельком упоминала о их финансовых затруднениях. И это не просто так. Ведь никогда ещё не случалось так, чтобы Магда сказала что-либо, и это не имело бы логического основания. Поэтому Эмма видела всегда некоторый особенный смысл в каждом слове, сказанном ею.
- Справимся... как-нибудь, - сказала Магда, особенно тихо произнося последнюю часть своего предложения и стараясь сконцентрировать внимание Эммы на ней. Но этого и не требовалось, ведь Эмма и глаз не сводила с неё, следила за каждым взглядом, за каждым вздохом...
- А что же с папой?.. - вдруг спросила Эмма, сама даже не понимая, как следует закончить начатое предложение. Эмме оно показалось глупым, смешным, пустым... И она уже жалела, что заговорила об отце, потому что Магда сказала:
- А его нет. Неужели ты не заметила, что его нет уже три дня?
- А где же он? - осторожно поинтересовалась Эмма. Она знала, что Магде придётся не по душе такой вопрос да и - разве может быть ей известно, где ночует её отец, в какой компании пьяных?..
- Придёт - спросишь, - ответила Магда. Но её вопрос не прозвучал грубоватым, он скорее напоминал разъяснение сильнейшей обиды... Эмме всё чаще и чаще стало казаться, что Магда жалеет "свои утерянные годы".
...
Настал конец декабря. И Эмма не могла нарадоваться тому, что не будет видеть лицо Селифана по крайней мере две недели. Так он ей надоел. Селифан ведь не отстал от неё со своим предложением, так и продолжал "хотеть помощь". И Эмму это злило, потому что она не находила элементы помощи в том, что он предлагал. Наоборот, Эмма думала, что он просто хочет ещё больше её "помучить". А о возможности получить какие-либо дополнительные знания она не думала. Словно это вообще невозможно. Вот и злилась на учителя, вот и думала, что "это он просто так, из вредности". И она ещё полагала, что у его могут иметься более глубокие причины хотеть заниматься с нею. Но Эмма о них старалась не думать. Даже представить ей было страшно это...Ведь в Селифане она видела сугубо учителя, хоть и позволяла в отношение него некоторую грубость и бесцеремонность. И она даже готова была бы пожалеть об этом, о своей грубости, если бы у неё появилась возможность вернуть первоначальные отношения между ними. Они были лучше чем те, что возникли в последние месяцы, но и они не нравились Эмме. Она никак не хотела бы общаться с Селифаном - появляться в школе вообще. Он как бы стал для неё тем, из-за кого она всегда ищет предлог не явиться на урок, или день целый пропустить. Эмма то знала, что в какой бы день недели она ни пришла в школу, Селифан всё равно найдёт предлог, чтобы повидаться с нею. Это уже вошло в норму и, как ей показалось, учитель привык уже навязываться ей, упрекать - и предлагать свои "безвозмездные услуги". Последнее в особенности раздражало Эмму. Даже больше, чем сам Селифан. Его присутствие она могла кое-как вытерпеть, а вот позволить себя укорять - нет, с этим смириться она не была в состоянии.
Каникулы быстро промчались, Эмма даже не успела опомниться, как они начались и как закончились. Жила она всё это время, как во сне. Эмме казалось, что она как-то не так воспринимает мир - ей он кажется теперь совсем не таким, каким казался ранее. А ещё в её жизни произошло одно маленькое событие... И Эмма не поняла ещё, что оно сыграет огромную роль в её будущем. Это было так. Двадцать восьмого декабря она отправилась искать своего отца. Эмма знала, где он может быть. Он обычно всегда бывает в одном и том же месте, у одних и тех же людей. И Эмма не страшилась туда идти, потому что хорошо знала людей, которых собиралась навестить - знакома была с их семьёй уже с детства. А вот то, что их жизнь сложилась печально, не позволяло Эмме делать им частые визиты. Она лучше забыть готова была совсем старых друзей, чем видеть их нищету. Она была просто страшной и каждый раз, как Эмма заходила к ним в дом, думала о том, что и они сами могут дойти до этого положения. В особенности Эмма так думала, потому что всякий раз видела у них своего, в углу лежащего отца.
- Я могу помощь тебе, - сказал один молодой парень лет двадцати. Это был Дементий - друг Максима. Эмма знала это парня, но не стала игнорировать общение с ним. Эмма спросила, как он оказался там, в квартире её знакомых, но он не ответил внятно. А точнее сказать, даже проигнорировал вопрос. И Эмме это странным показалось, потому что Дементий, казалось, был единственным трезвым человеком в квартире. Многие спали, два-три человека находились в разгаре веселья. Всего в квартире было семь человек, не считая её. Но Эмма не досчиталась отца в тот день - там его не было. Среди собравшихся была и женщина, но она тоже находилась не в трезвом состояние, даже создавалось впечатление, что она хуже всех воспринимает реальность. Эмма не стала её отвлекать всякими расспросами об отце. "Они всё равно не принесут пользу - решила Эмма. - И эта женщина вряд ли может знать, где находится их частый гость". Такое впечатление создавалось при одном лишь взгляде на неё. Потому-то Эмма и решила поговорить с одним трезвым человеком - она не сомневалась, что Дементий услышит её слова, хотя бы поймёт их значение.
Но особо важный разговор у них не состоялся. Эмма так и не выяснила от него, где может находиться её отец. Но зато Дементий сделал то, зачем пришёл - дал то, что давно искало покупателя. И сказал перед уходом: