— Можешь попытаться.
Явно не тот ответ, на который рассчитывал волк. Он моргнул и покачал головой.
— Слушай, вернемся к соревнованию самцов через минуту. С тобой что-то не так, и неясно, насколько серьезна проблема. Поговорим, разберемся.
Эйден услышал, как за ним Виктория переступает с ноги на ногу. Волосы на затылке зашевелились, кожа ощутила эту вызывающую трепет штуку. Он нахмурился. Это на нее реакция?
— Со мной все нормально. Вот и поговорили. Соберите моих людей в большом зале.
Прозвучавшая в словах угроза удивила Эйдена так же сильно, как и Райли. Только недавно он принял свое право на трон, но никогда не думал о вампирах, как о «своих людях». Но они ими были, и теперь ему было что сказать им.
— С тобой что-то не так, Эйден, — настойчиво повторил Райли. — Ты даже не спросил о Мэри Энн. Она там где-то одна и, возможно, не в безопасности. Тебя это больше не беспокоит?
В груди возник намек на чувство, но не успел он понять, что это было или что оно значило, как все исчезло.
— С ней все будет хорошо, — ответил он.
— Ты уверен? Тебе сказал Элайджа?
— Да, я уверен. Но нет, он не говорил.
Надежда в глазах Райли расцвела и умерла.
— Тогда как ты можешь быть уверен?
Потому что он так хотел, а в этот момент Эйден был уверен, что получит все, чего захочет. И всегда будет получать. А если нет, он сделает все необходимое, чтобы это изменить.
Стоп. Это правда? Он не мог придумать конкретного примера, ноооо… он просто знал. Он пожал плечами. Ему этого было достаточно. Может быть, с ним что-то не так. Вряд ли его это заботит, вдруг понял он. Он поговорит со своими людьми, как планировалось.
— Вероятно, ты не расслышал, — произнес Эйден. — Нужно организовать собрание.
— Организуй его сам, Ваше Величество. — Райли сердито фыркнул, выпрямив плечи и сжав губы. Губы Эйдена дрогнули от смеха, но он не был уверен, что его так позабавило. — Я иду за Мэри Энн. Виктория?
— Она остается, — слова прозвучали прежде, чем Эйден смог остановиться. Вопреки всему или благодаря всему он хотел, чтобы она была рядом.
— Виктория? — не выдержал волк.
— Я это с ним сделала, — мягко ответила она. — Я останусь с ним, чтобы убедиться… ты понимаешь.
Эйден не знал, что именно «понимаешь», и его это не волновало. Он получил, чего хотел: она останется, и этого было достаточно. Пока что.
Райли клацнул зубами.
— Хорошо. Держи телефон всегда при себе, и звони, если что-то понадобится. Вообще что угодно. И я позвоню, если что-нибудь узнаю. Будь осторожна.
— Обязательно.
Коротко кивнув в сторону Эйдена, Райли развернулся на пятках и вышел.
Эйден не бросил даже взгляда на Викторию и, конечно же, не поблагодарил ее. Он никогда не был тем, кто говорит «спасибо», верно? Несмотря на то, что желание сделать это родилось и умерло в то же мгновение, как та необъяснимая эмоция, вызванная упоминанием Мэри Энн. Он просто прошел к единственному окну, к двери, ведущей на балкон, решив самостоятельно созвать своих людей.
Глава 6
Виктория не двигалась с места, пока Эйден стоял на балконе, ничего не делал и чего-то ждал… она не была уверена, чего именно. Даже не «беседовал со своими людьми». Просто стоял в одиночестве, босой и безразличный ко всему вокруг. О, и чья-то кровь текла в его венах. Мысль об этом раздражала ее, а должна бы радовать. Он был жив и в сознании.
Все равно ее это бесило. Вопреки всему она хотела, чтобы в его венах текла ее кровь. И делала его сильнее.
Спустись на землю уже. В открытые двери балкона задувал прохладный утренний воздух, и она поежилась. Впервые в жизни она с радостью укуталась бы в пальто. Во что-нибудь, во что угодно, чтобы растопить мороз, практически лежащий инеем на обнаженной коже.
Почему Эйден не дрожал? Он был по пояс голый, такой очаровательный.
Жилка за жилкой мышцы тянулись вдоль живота и аккуратным рисунком уходили на спину. Печально, что на нем были джинсы. По крайней мере, они были чистые. Она вымыла его и сменила одежду, пока он спал. И не смотрела ни на что неуместное, кроме двух… четырех раз. Райли был слишком рассеян, чтобы спрашивать о тех растираниях губкой, за что она была ему благодарна.
Смотреть туда, куда не следует, как это по-человечески. Когда-то Эйден гордился бы этим. А сейчас… она понятия не имела, что происходит в его голове, или как он отреагирует на… ну, на все. Единственное, что она знала — Райли прав. Что-то с Эйденом не так. Он не был собой. Стал холоднее, жестче.
Бросал вызов.
Вампиры всегда бросали вызов слабым и уязвимым.
А те его принимали, иначе в случае отказа были обречены на вечное рабство. Но проиграв, все равно становились рабами. Разница лишь в том, что их не дразнили и не мучили.
Влад, конечно, установил правила. Он утверждал, что презирал слабость и трусость, и поединки были способом избавиться от «недостойных».
Неужели Эйден собирался бросать вызовы всем подряд?
Движение в небе привлекло ее внимание, и она проследила, как парит черная птица. Солнце спряталось за серыми облаками, возможно, даже за толстым слоем стеклообразной измороси. Мама сказала бы, что там ангелы катались на коньках.
Как же Виктория скучала по своей маме. Последние семь лет она была заключена в Румынии по обвинению в разглашении информации о вампирах людям. Влад запретил своим людям даже упоминать ее имя — Эдина Лебедь.
Даже мысль об этом взволновала Викторию. Мятеж был ей в новинку.
Когда Эйден стал главным, по воле Виктории он освободил женщину. Она ждала, что мать телепортируется в Кроссроудс, тогда они смогут быть вместе, но Эдина решила остаться на родине.
Как будто Виктория не настолько важна, чтобы беспокоиться о ней.
А она хотела быть важной для кого-нибудь. И была таковой для Эйдена. С того момента, как он увидел ее, он заставил ее почувствовать себя особенной. Но сейчас…
Она шагнула к нему, и все смешалось в животе. Он не отводил взгляда от леса. Огромные дубы разрезали ледяное небо, кроваво-красная листва держалась из последних сил. Большая часть кривых ветвей протянулись и сцепились, как будто деревья держались за руки, готовясь к предстоящей зиме.
Она хотела взять Эйдена за руку, но была не уверена, как он это воспримет.
— Думаю, тебе стоит вернуться в прошлое, — нарушила она тишину.
Она думала об этом. Если вернуться в ту ночь, когда Такер пырнул его, он мог бы все это предотвратить. Не только сам удар, но и ее попытку обратить его. Неделю кормления, когда они чуть не осушили друг друга, их борьбу, это… ничего из этого бы не случилось.
— Нет.
И все? Это все, чего стоили ее тяжкие раздумья?
— Нет? Так просто?
— Так просто.
— Эйден, ты можешь остановить Такера раз и навсегда.
— Слишком многое может пойти не по плану, и мы не знаем, что может произойти в новой реальности. Все может быть куда хуже, чем сейчас.
Она сомневалась в этом.
— Есть только один способ узнать это. — Теперь это ее любимая фраза.
— Нет.
Такой категоричный. Ему не нравилась эта реальность, разве нет?
— Это мое, — произнес он как бы невзначай, напомнив ей отца.
Хорошо, может, и нравилась.
— Да, — вздрогнув, ответила она.
Он опустил взгляд вниз на землю, и она проследила за ним, увидев, как должно, скрытый участок земли. Невзрачный, но сражающийся за жизнь. В саду не цвело ни единого цветка, но кусты были желтые и оранжевые.
Плющ еще держался на решетке, но листья пожухли и высохли.
В центре двора находился огромный металлический диск, впаянный в грязь защитными символами. Казалось, каждый его дюйм покрывали безобидные завитушки. Диск мог двигаться и открывать путь к спускающейся в склеп платформе, где был захоронен ее отец.
Ни слова не сказав, Эйден взобрался на перила балкона и выпрямился, едва сохраняя баланс.
— Что ты делаешь? Здесь слишком высоко. Спускайся! Ты…
Он шагнул вперед.
Она взвизгнула и перегнулась через перила, сердце остановилось, когда она увидела, как он падает… падает… приземляется. Он не шлепнулся и не свалился.
Он просто развернулся и пошел со двора с плавным изяществом и смертоносной решимостью.
Виктория делала раньше то же самой тысячи раз. Вероятно, поэтому она без лишних раздумий последовала за ним.
— Эйден, стой!
Холодный, жгучий воздух разметал волосы и мантию.
Уже падая на плоскую, твердую поверхность, он вспомнила о своей новой человеческой коже. Она взмахнула руками, пытаясь забраться обратно, но было уже поздно. Она… ударилась.
Колени задрожали от удара, и она рухнула, впечатавшись в одну из металлических решеток диска. От удара из легких вышибло воздух. Но что еще хуже, она вывихнула плечо, и боль чуть не убила ее. Несколько часов — а может, только минут — она лежала и не двигалась, дрожа от холода и шока, слезы обжигали глаза и скапливались на ресницах.
— Дура, дура, дура, — стуча зубами, повторяла она.
Хоть солнце скрылось за тучами и воздух, казалось, загустел от мороза, кожу начало покалывать, как будто она достигла вампирской старости и сгорала.
Что с ней такое? Кроме того, что с ней было в последнее время?
Гулко прозвучали шаги, и неожиданно она учуяла запах Эйдена.
Этот невероятный аромат… она принюхалась и нахмурилась. Он пах иначе.
Все так же потрясающе, но по-другому. Знакомо. Как сандаловое и хвойное деревья. Как древняя мистика с холодным и ясным сознанием, но теперь с нотками того запаха, которым пахла та человеческая девчонка.
«Я не буду ревновать».
Виктория открыла глаза, не понимая, когда успела их закрыть. Эйден склонился над ней, освещенный прорвавшимися сквозь тучи лучами света. Его лицо, как и прежде, ничего не выражало. Темные волосы упали на глаза — поразительно фиолетового цвета.
Сколько она его знала, у него были золотистые, зеленые, карие, голубые и черные глаза, но до пещеры не были фиолетовыми.
Когда он потянулся к ней, она решила, что он хочет ей помочь, и слабо, бесцветно улыбнулась.
— Спасибо.
— Я бы не благодарил на твоем месте. — Он ухватился за ее плечо, и резкая боль пронзила ее.
— Что ты…
Он вправил ей кость, и вот тут она узнала, что значит настоящая боль. Крик вырвался из самой глубины ее тела. Птицы улетели, вероятно, отчаянно желая спастись от чудовищного, пронзительного звука.
— Всегда пожалуйста, — произнес он, выпрямляясь.
Видимо, это означает «мне, правда, очень жаль, что я причинил тебе боль, любовь моя».
— В следующий раз…
— Следующего раза не будет. Ты больше не будешь прыгать с перил. Обещай мне.
— Нет, я…
— Обещай, — потребовал он.
— Перестань перебивать меня.
— Хорошо.
Он ничего больше не сказал, чем разозлил ее еще больше, и она резко спросила:
— Зачем ты прыгнул? Ты мог бы спуститься по дому. — И спасти ее от панической атаки и вывихнутого плеча.
— Так быстрее. — Она развернулся на пятках и ушел.
Опять ушел.
— Подожди.
Но ждать он не стал.
Сыпля проклятиями себе под нос, Виктория набралась сил, чтобы встать.
Колени дрожали и подгибались, но она каким-то образом нашла в себе силы выпрямиться и потащилась за Эйденом, чувствуя себя щеночком на привязи.
Плохим щеночком, который не хотел идти гулять, и которого пришлось тащить.
Эйден ни разу не оглянулся назад, чтобы убедиться, все ли с ней в порядке, или там ли она. Его безразличие было больнее, чем вывихнутое плечо, и резало ее изнутри, заставляя съеживаться. Что до него — идет она за ним или не идет — ничто не вызывало в нем эмоций.
— Зачем тебе говорить со всеми? — спросила она.
— Кое-что нужно исправить. — Он прошел к фасаду дома, поднялся вверх по ступенькам и остановился перед высокими сводчатыми дверьми. Мало кто из вампиров выходил в это время суток даже в такой туман, но те, кто слонялся по территории, в шоке заморгали при виде его, затем быстро поклонились, чтобы выразить свое почтение.
Прошла минута.
А потом еще.
— Мм, Эйден. Чтобы зайти в дом, нужно пройти в двери. Стоя здесь, ничего не добьешься.
— Я зайду. Но сначала осмотрю свои владения.
Он снова говорил, как ее отец — или как Дмитрий, ее бывший жених — и она с отвращением пожевала щеку. Она не любила ни одного из них. Прошу, пожалуйста, пусть Эйден станет прежним собой, как только действие лекарств пройдет.
А если не пройдет, что она будет делать?
Она не будет думать об этом сейчас. Она просто проживет еще один день, поможет Эйдену провести собрание, охраняя его от чего бы то ни было, и начнет беспокоиться позже, если необходимость возникнет.
— Тебе нравится то, что ты видишь? — спросила она, вспоминая первый раз, когда привела его сюда. Он бросил единственный взгляд на особняк в стиле королевы Анны — на асимметричные башни, готические камни и стеклоизделия, узкие окна с опасно заостренными рельефными карнизами и крутыми крышами, окрашенными в зловещий черный цвет — и скривился.
— Да.
Она сделала вывод, что односложные ответы просто выводят ее из себя.
Наконец, он толкнул двойные двери и вошел. Охватил взглядом просторное фойе, черные стены, темно-красный ковер, отполированную до идеального блеска антикварную мебель, и нахмурился.
— Я знаю планировку этого места. Тридцать спален, в основном наверху. Двадцать богато украшенных каминов, несколько комнат с паркетными полами, несколько — с красным песчаником, парадный зал, тронный зал и две обеденные комнаты. Но я не видел ничего, кроме этой комнаты, твой спальни и заднего двора. Как такое возможно?
Отличный вопрос.
— Может… может быть, когда мы менялись воспоминаниями все те разы, некоторые мои остались.
— Может быть. — Он безучастно посмотрел на нее. — Что-нибудь помнишь обо мне?
Ну да. По большей части она помнила побои, которым он подвергался в некоторых психиатрических клиниках. Ей хотелось наказать обидчиков. Еще она помнила о пережитой им обособленности в приемных семьях, где родители его боялись, но были готовы взять на себя «опеку» за ту сумму, которую за него платили. Не говоря уже о негативном отношении сверстников, для которых он был «другим», слишком странным.
Поэтому она не могла сейчас обходить его стороной. Не могла отвергнуть, неважно, каким далеким и непохожим на себя он был.
— Так как? — поторопил он.
— Да, я помню. — Но она не сказала, что именно. — Ты помнишь обо мне что-то необычное? Кроме этого дома?
— Нет.
— Жаль. — Память могла бы вызвать его сочувствие. А сочувствие еще тысячу других эмоций, одно из которых напомнило бы ему, как безумно сильно он ее любил. А может, так было к лучшему.
Было несколько моментов, которыми она не хотела делиться с ним.
— Подожди, — сказал он и зажмурился. — Я кое-что припоминаю.
Она не была уверена, что испытала в большей степени — надежду или страх.
— Да?
— Когда ты впервые приехала в Кроссроудс, влекомая сверхъестественной взрывной волной, которую мы с Мэри Энн нечаянно создали, ты увидела меня издали и подумала «я должна убить его». — Ой. Вот видите? Один из тех моментов.
— Во-первых, я говорила тебе об этом. А во-вторых, вырванная из контекста мысль звучит хуже, чем есть на самом деле.
— Ты хочешь сказать, желание убить меня в другом контексте может быть отличной идеей?
Она заскрежетала зубами.
— Нет, но ты забываешь, насколько странным было для нас твое притяжение. Мы не знали, зачем ты призвал нас, что планировал или был ли на стороне наших врагов. Мы…
— Враги.
— Что?
— У вас не один, а много врагов. По сути, единственная раса, которая с вами не воюет — это волки, но и они сражались бы с вами, если бы не были столь верными по своей природе.
Так-так. Наконец, выдал эмоцию. Единственно, не ту, что ей хотелось. Он был разочарован, но она не понимала, почему.
— Ты понятия не имеешь, что происходило между расами на протяжении веков.