“Рыжий погиб. Его прах смешался с космической пылью. И Леолла, моя первая любовь, погибла вместе с ним. Мне не будет покоя нигде, никогда. В мире призраков он начнет новую охоту на меня… Дочь Рыжего… Проявлением не мудрости, а глупости стало ее назначение руководителем секретной лаборатории. Как можно было доверить полунелианке главную военную тайну планеты? Она предаст в любой момент!”
Примерно то же самое про Нивию, но в несколько смягченном варианте, Обилер однажды осмелился сказать старцу Илмиону.
— Напрасно ты не доверяешь Нивии, — осуждающе покачал головой Великий Мудрец, — Она хорошая девушка, и верна велянскому народу. Я знаю, что настанет день, когда она будет готова пожертвовать жизнью, защищая выбранную ей как дом планету Вела.
Видения, предчувствия, которыми живут мудрые старцы… Всегда ли можно ли им доверять? Каждый ли сон мудреца вещий? История гласит, их пророчества часто сбывались. Но что если проскользнет в потоке верных предзнаменований одно ложное, навеянное враждебным бестелесным существом, темным духом, способным управлять чужими мыслями?
Обилер протер ладонью сухой лоб и пошел дальше по длинному просторному залу. Новый Великий Мудрец Данал, с который никто пока не был знаком, кроме старцев Совета, должен был ждать его здесь, чтобы совершить древний обряд перед восхождением на престол нового народного избранника. Обилер опасался, что собравшиеся на долгую тайную службу мудрецы не узнали о захвате власти нелианцем. Сюда не транслируют новости.
Службы нет. Храм пуст. Мудрецов предупредили.
Память вернула Обилера в недавнее прошлое, когда он спешил к алтарю за невысоким шустрым старцем.
— Знаю, ты с нетерпением ждешь дня, когда станешь верховным правителем, — тихо говорил мудрец Илмион. — На твоем месте я молился бы об отсрочке того дня, ибо он будет ознаменован печальными событиями. Приснились мне три вещих сна сегодня ночью.
В первом сне передо мной предстала великанша с кожей чернее угля, сотканными из искрящегося пламени волосами и кровавыми глазами. Я видел, как она родила великого воина, чьему имени суждено быть увековечено в легендах… Сон следующий показал мне три кометы. Одну из огня, другую изо льда, а третью из драгоценного камня. Они столкнулись на просторах космоса, и вспышка от их взрыва озарила всю нашу галактику… В последнем сне я шел по полю Номинобина. Вокруг меня клубился призрачный туман. Я видел мрак, сгустившийся над Велой, города в руинах и увядшие леса. Ко мне тянулись духи мертвых из тумана, увлекая за собой.
Старец остановился и печально улыбнулся.
— Не стану я благословлять твое правление, — он тронул Обилера за плечо. — Уйду на покой в надежде унести подальше от тебя все беды, что предвижу. Ты не горюй. Побереги чистый разум для решений, от которых будут зависеть жизни твоих подданных. Ты поведешь за собой народ в тяжелые времена. Я верю, что мой преемник Данал станет для твоей семьи хорошим наставником и другом. Молюсь о том, чтобы вы вместе с ним преодолели будущие трудности, не пали жертвами опасностей. Однако и ты не подведи нас. Огромная ответственность ложится вот на эти плечи. Не урони ее в грязь.
— Я вас не подведу, — пообещал тогда Обилер.
В настоящем времени он остановился у голографического изображения Повелителя Вселенной в виде белокурого старца в золотых одеждах. Да, поначалу он ненавидел Релти как соперника, укравшего его первую любовь, но со временем понял, что все сложилось к лучшему. Рядом с очаровательной жизнерадостной пышечкой Ралиной он себя чувствовал счастливее, воздушнее. Стоило увидеть ее добродушную улыбку и тревоги исчезали, все рабочие заботы продолжателя “ядовитого семейного бизнеса” на время забывались. С Леоллой было бы труднее. Чего стоит одно только ее излюбленное стремление вникать в детали, искать малейшие зацепки, чтобы в них сразу же вцепиться как голодная дапатития в хвост подвальной погрызушки. С ней ему пришлось бы оставить семейное дело, уйти с должности главы ролитного производства. Да, это вещество, используемое для дорожного строительства, не вполне безопасно для природы. Но ведь природу в городах необходимо укрощать, не выпускать из-под контроля. Чтобы лианы не оплетали дома, и корни стойких трав не разрушали тротуары.
Обилер подумал, если бы всемогущий Повелитель Вселенной явился ему во сне, рассказал о своем намерении уничтожить жизнь на Нелии и спросил: “Какого нелианца оставить в живых: Релти или любого другого?”, Обилер попросил бы спасти Релти.
Он достаточно хорошо знал Рыжего — не раз был вынужден говорить с ним во время дипломатических визитов, которые напрасно считал мучительными пытками — чтобы понять: прибыв на Велу, красно-рыжий нелианец стал бы его персональным кошмаром, не бедой всего велянского народа.
В глубокой скорби опустив глаза, Обилер заметил на полу маленький свиток.
Он развернул потертый пергамент и прочел:
“Великий Мудрец Данал мертв. Если вы пришли к нему с добрыми намерениями, бегите из Храма”.
— Я вас подвел, старец Илмион. Не успел спасти вашего преемника. Простите меня, — громко сказал Обилер и помчался к выходу.
Цыжсекр, на котором Обилер прилетел к Храму, он спрятал в городском парке. До первых парковых деревьев оставался десяток шагов, когда по их широким стволам, освещенным рыжеватым светом Мокрокуса, промчалось огромное черное пятно. Развернувшись, Обилер увидел медленно плывущий над столицей марсианский корабль, и поспешил укрыться за деревом.
Ужасающей величины боевой корабль навис над Храмом, окруженном великолепным цветущим садом, где каждое растение было посажено руками мудрецов. Из центра днища вырвался ослепительный голубой луч. Нарядные шпили и башенки оплавились, каменные стены треснули и рассыпались. Храм быстро осел, превращаясь в темную горку. Серая пыль укрыла опаленный жаром сад непроглядной пеленой.
Кем бы не оказался таинственный доброжелатель, Обилер был ему благодарен за предупреждение.
Хотелось лечь на коротко подстриженную траву и заплакать, но Обилер понимал, что следующей целью может стать его дом, и помчался к цыжсекру.
Друзья! Вторая из новых глав немного драматичная. Пристегните ремни, и летим дальше
ГЛАВА 13. Архитектор
Кэм
Нарядный огненный круг Идпинотена — священной звезды, дарующей жизненно необходимое тепло обитателям ближайших к ней населенных планет: Велы, Нелии и Мокрокуса — скатился за крыши высотных домов, но его прощальное сияние еще долго мерцало на радужной черепице.
Кэм вышел на опустевшую улицу. Зачем — сам толком не понимал. В тревожное время, когда благоразумные веляне стремились укрыться как можно надежнее от неожиданно явившейся опасности, против которой пока не выработано эффективного способа борьбы, ноги сами вынесли молодого архитектора на тротуар.
Мерцающая серовато-зеленая плитка, выложенная здесь согласно его проекту, вела к аллее из священных деревьев бекимусов. Кэм вспомнил как растягивал строгие линии по виртуальной карте, а его сестра-близнец, ответственная за городское озеленение, расставляла вдоль них зеленые кружочки. Ви порой вела себя невыносимо, этого неугомонного упрямого ребенка было невозможно успокоить, заставить прислушаться к чужому мнению. Каждый раз, когда им приходилось работать вместе, она врывалась ураганом в тихий уютный мирок его творческих фантазий, вносила страшную сумятицу в продуманный до мелочей проект и улетала прочь.
На другом краю бекимусовой аллеи еще заметен был в коричневой пленке света высотный дом, окутываемый темнотой. Там, на последнем этаже, под облаками, находилось собственное жилище Кэма, чердак-мастерская. Парень поселился там после того, как начал обучение под руководством главного столичного архитектора мастера Имнима… Начал и не окончил… Имним выдал ему диплом досрочно, чтоб побыстрее сплавить проблемного, но неприкосновенного ученика с глаз долой. Главный архитектор считал, что Кэм оказывает дурное влияние на других студентов и не захотел больше “Тратить свое драгоценное время на бездарность, способную изувечить прекрасное лицо столицы”.
Имним презирал Кэма, но был вынужден его терпеть хотя бы минимальный для обучения срок. Сын премьер-министра мог позволить себе любую вольность. Творческое самовыражение ученика приводило старого мастера в бешенство.
Кэм предпочитал своеобразный, в некотором роде провокационный стиль, идущий вразрез с классической концепцией велянской архитектуры, предполагающей господство симметричных округлых линий, обилие нарядных фресок и лепнины. Мало того, что он в насмешку над учителем и его долгими нудными лекциями изобразил однажды жуткую конструкцию из черных металлических шаров и серой проволоки, назвав уродца “Знак Тоски”, так не прошло трех дней, как монумент был установлен на морском побережье с единогласного одобрения градостроительного совета. Кэм не приходил на лекции, если считал их тему недостаточно увлекательной. Он первым из жителей Номинобина осмелился пройтись по крыше Главного Храма, вроде как для изучения старинных башен. По свидетельствам очевидцев его дружки из богатых семей вместе с ним высадились из цыжсекра на священную неприкасаемую крышу и даже бегали по ней, сбив ненароком кусочки древней черепицы, а сам Кэм, поскользнувшись и спасаясь от падения, сломал нос искусно выточенному из камня Духу Мудрости. За вандализм и святотатство виновников должны были предать всепланетному позору и содрать огромные штрафы с их родителей. Но нет! Скандал замяли, словно ничего и не произошло. Роботы подлатали черепицу, приклеили новый нос Духу Мудрости, а Кэм с друзьями в очередной раз убедились в собственной безнаказанности.
Кэм не торопился взрослеть. В свои двадцать лет ему комфортно было оставаться беззаботным наивным ребенком, жизнь которого состоит из увлечений и развлечений. Парень не стремился в политику вслед за отцом. Более того, он старался избегать любых “занудных” тем, от которых мутнеет драгоценное воображение. Каждое новое архитектурное воплощение его фантазии будь то беседка в парке, мостик через реку или парковка для цыжсекров, было его Счастьем. Даже если горожане при виде того Счастья говорили “Ой” не от восторга и невольно вздрагивали.
Обилер старался угодить сыну, боялся огорчить его, надеясь, что однажды Кэм расскажет о давнем горячем желании потрудиться во благо планеты на политическом поприще. Из-за слепой родительской любви окраины столицы стали полигонами для испытания причудливых и непонятных никому идей юного дарования.
Порой Обилер вынуждал Кэма присутствовать на долгих заседаниях. Парень шел на уступки, понимая, что протекция отца еще не раз ему пригодится. Но чувствовал себя чужим на скучных сборищах среди унылых стариков, сыплющих заплесневевшими фразами, почерпнутыми из древних книг. Его отца народ любил за всем известные заслуги, сделавшие жизнь велян чуть легче и спокойнее. Экономические реформы Обилера Таркеши вошли в летописи мудрецов как одни из лучших за всю историю Велянского государства. Неудивительно, что все другие кандидаты на должность правителя были невидимы на фоне знаменитого Обилера. Что кандидаты… Кэм с сестрой по мнению столичных жителей были ошибками природы, недостойными называться детьми великих родителей. На заседаниях Кэма нарочито не замечали, а порой и опасались смотреть в его сторону — вдруг что скажет: глупость, ничего иного, или что пострашнее — задаст неудобный вопрос. Да, положение будет хуже некуда. И возразить нельзя, и согласиться — преступление, и промолчать стыдно.
Кэм был помехой для столичной интеллигенции — не безобидной, потому что трудно было не заметить, и еще труднее не запомнить порождений его явно нездорового рассудка, норовивших потом предстать в кошмарах. Уважаемые жители столицы воспринимали его творчество не как новый стиль в архитектуре и скульптуре, а как издевательство над богатым велянским культурным наследием. Горожане победнее и попроще из ряда тех, кому некогда было разглядывать окантовку парковки для цыжсекров, потому что они спешили оставить свое средство передвижения в специально отведенном месте и бежать на работу; а вечером, после напряженного рабочего дня, они при всем желании не смогли бы эту самую угловатую лепнину разглядеть уставшими глазами… Так вот, они завидовали Кэму. Не знакомые ни лично с ним, ни с его творчеством, эти веляне иногда по вечерам вздыхали в кругу семьи: “Живет в Номинобине счастливый дурачок. Ничего ему не надо делать, чтобы обеспечить себе мало-мальски сносные условия жизни. Роскошные яства сами в рот ему текут — только разевай, и падают в карман несметные богатства”.
А ведь и правда, что текли и падали. Зажиточные господа, привыкшие друг перед другом хвастаться роскошными садами и дворцами, изысканными нарядами и причудливыми украшениями, прямо-таки потоком хлынули в маленькое архитектурное бюро, стоило Кэму Таркеше объявить об открытии собственного дела. Тех уважаемых господ не смущали так любимые молодым дарованием неровности и углы, как будто все разом они позабыли древнее поверье о том, что жилище велянина должно быть без углов, иначе в них поселяются мелкие злобные духи и начинают пугать детей. Они хотели, чтобы для них построили удивительные дома, равных которым не найти на всей планете, и украсили их просторные усадьбы невероятными скульптурами.
Кэма не тревожили завистнические шепотки за спиной, гадкие сплетни, приходившие к нему через десятые уста, но когда лучший друг его детства высказал в лицо все то, что посторонние горожане шептали втайне… было неприятно.
Кэм считал, что пришедшая из космоса беда сплотит народ… Ошибся!
Еще недавно жизнерадостный кудрявый парень по имени Оул приходил к нему домой для дружеских бесед. Потом они поссорились из-за той самой беготни по крыше Храма, о которой Кэм не смог не рассказать приятелю. Кэм думал — навсегда разверзлась между ними пропасть, которая и раньше понемногу давала о себе знать то маленькими, то большими трещинами. Оул принадлежал к другому миру. Он родился в семье бедняка и лет с шестнадцати, когда отец трагически погиб, ушел работать на завод по производству бытовой техники. Оул привык вести учет каждой виртуальной монетке. Кэм даже и не знал, сколько таких монет в копилке его семьи.
Осквернение Храма разорвало последнюю нить терпения Оула. Он больше не хотел прощать общественно опасные шалости “одуревшего от безделья и роскоши” друга, и видеть его тоже не желал.
И вдруг… Стоит в дверях родительского дома, где вся семья собралась на время выборов, — подросший, сильно похудевший, даже если вспомнить, что всегда был тощим, отрастивший на лице коричневую, чуть светлее кудрявых волос, щетину… Стоит и громко говорит, руками машет, обзывает Кэма лентяем, дураком, безбожником.
Из-за его широких плеч молча выглядывают миловидная девушка с красивой русой косой и узколицый парень с неровно подстриженными, удлиняющимися от затылка к шее и лбу прямыми черными волосами. Оба в униформе рабочих завода.
— Моя невеста Шадпи и друг Ювек, — изволил представить Оул, заметив, что Кэм смотрит на них, не отвечая на упреки. — Они пойдут со мной сражаться за Велу.
— Сражаться за Велу? — повторил Кэм, теперь понимая цель нежданного визита. — С кем? С нелианцем? Которого не убить здешним оружием. Вы с ума сошли!
— Мы пришли не к тебе, Кэм, а к твоему отцу. Хотим просить его возглавить Сопротивление.
— Отца нет дома. И пока бессмысленно сопротивляться. Отец не позволит народу ввязаться в войну. Я знаю.
— Я тоже знаю. Шадпи, ведь нетрудно догадаться, так? Они давно спрятали персональный космический корабль и сейчас готовятся тайком покинуть Велу. Позорно сбежать. Оставить велян, которые им доверяли, на растерзание нелианцам. Кто знает, сколько кровожадных тварей еще спаслось.
— По нашим данным Эйнар один. Но наша армия машин служит ему. Пока нет смысла начинать войну, рисковать жизнями. Нужно время, чтобы найти способ уничтожить захватчика.
— У нас нет времени. Пока мы будем ждать, нас самих уничтожат! Мы должны бороться. Я был неправ, придя сюда. Чего ждать от лентяя и труса? Напрасно я надеялся увидеть здесь мальчишку, который не боялся опасных приключений и которого я знал с трех лет. Роскошь окончательно испортила тебя, Кэм. Твоя душа окаменела. Превратилась в драгоценный слиток… Ты на один подвиг способен — бегать по священным крышам… Мы будем бороться. А ты сиди тут и молись о том, чтобы захватчик пощадил тебя. О… нет! Напрасны будут все твои молитвы. Повелитель Вселенной вряд ли станет помогать тому, кто осквернил его Храм.