Поздравления застыли у меня в горле. Хотя Василиса ни словом не обмолвилась о своих отношениях с «другом семьи», по одному ее несчастному виду я поняла, что помолвки она хотела бы любым способом избежать.
Гадали мы с девчонками вроде бы и в шутку, однако меня не оставляло ощущение того, что, заглядывая за грань, мы бередим что-то неведомое и недоброе. Тем более что мы все прекрасно знали, к каким силам обращались, собравшись в бане, распустив волосы и сняв нательные кресты, наши предки и кто на самом деле мерещится в виде суженого в зеркальном мареве. Да и ключевая вода в блюде, куда девицы кладут перстни да сережки, выбегает на землю из исподнего кощного мира.
«Венчики-пошумельчики еще повисят, еще пошумят», — нагадали мне, и я лишь пожала плечами: за Никиту я пока замуж не рвалась. Следовало получить высшее образование, а там и о магистратуре подумать.
«В саночки со подрезами сесть к молодцу поехать к венцу», — повинуясь многолетнему порядку, пропела вместе с остальными бесшабашная Валентайн и зарделась, как нежная отроковица, после выступления с трепетом поведав, что они с валторнистом уже подали в ЗАГС заявление.
Руководителю нашего ансамбля свинка — золота щетинка принесла достаток в дом, иноземным гостям — благополучное возвращение домой. При этом гадали мы вроде бы по-настоящему, не забывая пожелания бедности или дальней дороги, тем более что в богатстве из нас мало кто и так жил, а разъезды да перелеты для любого артиста — дело привычное.
Вот только последнее самое страшное предсказание обычно оставалось неисполненным. Для этого мы клали в чашу лишнее украшение: специально купленное в качестве реквизита кольцо с приметной вульгарной стекляшкой. Исполнительница роли гадалки, которая из-под платка наши жребии из воды тянула, знала его наощупь. Но в этот раз что-то пошло не так. Подменный перстень вылетел вместе с исполняющей желания щукой, и шустрая Валентайн его объявила своим, благо наши гости заведомо не знали о том, что одной участнице не может выпасть два жребия.
Следующие песни пели нервно, почти на горле, будто перед выступлением наелись орехов или долго болтали на морозе. И я видела, как с облегчением вздыхают наши девушки, уже не разбирая, кому выпал ясен сокол, кому жирный кот, кому старый боров. Когда же дошло до последней страшной строфы, в чаше остался один единственный перстенек Василисы. Да не тот скромный с синим камушком, который, как я помнила, клала она, а вычурный золотой с кичливым бриллиантом от аффинажного короля.
«Золоты ключи они в землю ушли…»
Уж лучше бы мы все в тот миг голоса лишились! Уж лучше бы погас свет или началось землетрясение! Но Василиса все равно не хуже меня знала все песни венка, и, хотя побледнела так, что дальше, кажется, некуда, допела вместе с притихшими девчонками.
— Да что вы кукситесь? — стеклянным голосом проговорила она, спешно убирая постылый перстень в сафьяновый чехол. — Бабьих домыслов и предрассудков испугались?
Только из приоткрытой двери, откуда по сценарию праздника выбежали веселые ряженые, веяло замогильным холодом, будто под берестяными личинами вместе с нашими пацанами прятались не добрые духи-пращуры, от имени которых колядующие испокон веков вели речь, а костлявая злокозненная навь.
Впрочем, поначалу казалось, что мы и вправду надумываем и ничего не происходит. Только Василиса ходила словно в воду опущенная, и улыбки ее никто больше не видал. Девчонки недоумевали:
— Что это с ней? Уж не заболела ли?
— Неужели из-за этого злополучного предсказания, будь оно неладно?
— Да не из-за предсказания, а из-за сватовства!
— И чем ей этот Константин Щаславович не угодил? — качала бедовой головой Валентайн, которая в перерывах обсуждала с девчонками, как бы так выкрутиться, чтобы хватило на свадьбу и на поездку в эмираты. — Да кабы на меня такой олигарх посмотрел, я бы живым его не выпустила!
— Так бы и не выпустила, — прыснула в маленький кулачок Лера Гудкова. — Он же Бессмертный. Да еще и Ко Ще. Почти Кощей.
— Подумаешь, — пожала плечами Валентина. — Он же на стене не висит, а цепями если и гремит, то только золотыми. Да и никакой он не Ко Ще, а Ка Ща. Алфавит учить надо.
Уж лучше бы этот Константин Щаславович на стене висел.
Когда Ваня сообщил мне, что у профессора Мудрицкого сгорела лаборатория, в которой стоял компьютер с результатами экологической экспертизы, у меня как-то нехорошо похолодело в груди. При этом я слегка обиделась, почему это я должна узнавать такие новости от брата, а не от подруги. Впрочем, Василиса относилась к той породе людей, которые еще радостью готовы поделиться, а свою беду мытарят сами.
— Думаешь, этот аффинажный король постарался? — спросила я у брата на всякий случай.
— Да кто его знает? — сухо ответил Ваня. — Только зачем было жечь? Дубликаты-то экспертизы Андрей Васильевич все равно моему научному руководителю еще тем летом передал. Я ж тогда с конференции привез и все документы на флэшке, и даже часть образцов. И скажу я тебе, на этой стройке века, как выяснилось, не только экологической чистотой не пахнет, но и замышляется склад радиоактивных отходов, в том числе зарубежных урановых хвостов. Профессор Мудрицкий все доказательства собрал, собирался в суд подавать, а тут этот пожар.
— И до чего только люди не доходят ради денег, — покачала головой мама.
— Вы думаете, таким, как этот Бессмертный, деньги нужны? — со странным выражением усмехнулся Левушка, который заходил, чтобы отдать мне новую калюку для курской программы. — Он же золото откуда хочешь и так вытянуть может.
И опять я подумала, что Левушка примечает больше, чем другие.
— Ты, Маш, брату скажи, чтобы он лучше во все эти дела не ввязывался, — нахмурился Никита, задумчиво полируя меч. — И сам увязнет, и еще тебя в это болото затянет.
Я поблагодарила за совет, но Ване передавать его не стала. Понимала, что Никиту он просто пошлет, благо естественники знали адреса даже более точные, чем народники. Вот только и Андрею Васильевичу Мудрицкому, которого почти сразу после пожара еще и отстранили от должности в природоохранном ведомстве, старания Ванечки и его научного руководителя не особо помогли.
Когда Василиса летела домой, чтобы поддержать отца, Ваня хотел отправиться с ней, но она не позволила.
— Твой брат и так сделал для нас больше, чем многие другие, — с благодарностью пожала она мою руку. — Он же даже не представляет, какие силы помимо денег и влияния за всем этим стоят.
В столицу Вася вернулась с кольцом на пальце, тем самым обручальным, которое оказалось в чаше. Носила его постоянно, точно вовсе снять не могла. Учебу и работу она хоть и не забросила, но все задания выполняла будто на автомате, немного оживая только по пути домой на бульваре или, когда с девчонками выбиралась куда-то за город в лес, искренне радуясь наступлению весны.
— Ох, Машенька, заберет он меня скоро, — как-то раз с тоской поделилась она. — Чувствую, заберет!
Куда и кто заберет, я уточнять побоялась. Тем более, почти наверняка знала ответ. Хозяева нижнего мира жадны не только до золота, но и до жертв, а Василиса слишком сильно любила отца, да и не одного его. Профессор Мудрицкий брак дочери с аффинажным королем не одобрял, умолял разорвать помолвку. Несмотря на угрозы, он все-таки продолжил борьбу против захоронения урановых хвостов. Тем более что Ванин научный руководитель передал все необходимые документы. Константин Щаславович только посмеялся.
— Попомнишь, Андрюшка, свое упрямство, когда станешь разыскивать дочь среди твоих любимых земноводных.
Тогда мы не поняли, что означали эти слова. Да и как было понять то, что заведомо считалось несуществующим и невозможным.
После майских тихо подкралась сессия. Свободных классов не находилось даже в утренние или поздние вечерние часы. Чинный посольский квартал Поварской оглашался доносящимися из каждого окна фортепианными пассажами, флейтовыми трелями, бравурными ариями и задорными песнями. Мы с хором готовили Купалу, и этой же идеей загорелся руководитель ансамбля. Тем более что Константин Щаславич просил уважить каких-то солидных англичан.
«На гряной неделе русалки сидели», — вытягивали мы с девчонками на брянский напев, сняв пояса, распустив волосы и украсив их венками из искусственных цветов. Потом эти бутафорские цветы долго напоминали мне кладбище.
Василиса-Русалка стояла особняком в белой посконной рубахе исцельнице, отличающейся от наших алых купальских не только цветом, но и отделкой. Понятно, что на вертикальных кроснах холстину для нее никто не ткал, да и широкие, длинные, точно лебяжьи крылья, рукава только выглядели цельнокроеными. И на наших рубахах вышивки заменяла купленная в оптовом магазине тесьма. Да и плясали мы не у священных ракит, а возле декоративного пруда с карпами в фешенебельном загородном парк-отеле. А костер, в который по сценарию превращалась Русалка, вообще работал на батарейках.
Вот только Василиса, заламывавшая в кругу опутанные веревками руки, белее посконной рубахи, с рассыпавшимися по плечам пламеневшими купальским костром волосами, выглядела совершено взаправдашней жертвой. И не ярому Солнцу, для которого языческие предки приводили на Купалу невест, а хозяину Нижнего мира Велесу Ящеру или Морскому царю. И плясала она в центре круга, глядя поверх наших голов в закатные небеса, точно в последний раз.
— Девочки, никто не видел Василису? — хватились мы после выступления.
И растерянно замолчали, глядя друг на друга. И вроде бы в тот момент, когда Русалка-жертва превращалась в костер, я, Валентайн и Лера, плясавшие в центре круга, переодели Васю в алую купальскую рубаху. По сценарию Русалка, незаметная для зрителей, занимала место среди других участниц хоровода, как делали еще в старину во время купальских игрищ, когда человеческую жертву заменили брага и каравай. Но куда она делась потом? Тем более, сумка и все ее вещи, включая телефон и одежду, остались в артистической.
— Да ладно вам, — отмахнулся от нас руководитель ансамбля. — Где-где? Небось в каком-нибудь люксе для новобрачных с женихом. Я что, буду все номера обыскивать?
Вот только на ресепшене, куда мы все же обратились, сказали, что Константин Щаславович уехал сразу после выступления. И в его машину, помимо водителя и охранника, который нес контейнер с какой-то рептилией или амфибией, никто больше не садился.
Как и следовало ожидать, Василису мы не нашли ни на следующий день, ни через неделю. Не видели ее и у столичных знакомых. Домой она тоже не приезжала. Профессор Мудрицкий написал заявление в полицию. Возбудили дело. Всех нас несколько раз вызывали к следователю. Но никаких концов отыскать не смогли, хотя по наводке профессора обшарили все водоемы в окрестностях парк-отеля и даже провели обыск в особняке Бессмертного.
Безутешный Андрей Васильевич уехал домой и лишь иногда переписывался с Ваней по поводу его курсовой. Константина Щаславича мы тоже больше не видели, и руководитель ансамбля под наши неодобрительные взгляды тихо вздыхал: какую бизнесмен подкидывал денежную халтуру! Василисе достаточно быстро нашли замену: жизнь-то продолжалась. В Академии к концу осени объявление о розыске сняли. Что людей пугать. Траурных церемоний тоже не проводили: тела ведь так и не нашли.
И вот теперь почти год спустя Василиса неведомо откуда объявилась в соседней комнате, с жадностью утопающего покрывая поцелуями губы моего брата и безуспешно пытаясь его добудиться. А в пустом аквариуме лежала пестрая лягушачья шкура.
Глава 3. Японские панкейки и дудочка кудесника
— Василиса! Вася! Да как же это возможно? Откуда ты тут? Мы ж тебя обыскались!
Эти слова невысказанными застыли у меня на губах, внезапно сделавшихся неподатливыми, словно после заморозки. Да что там губы, все тело налилось свинцом, не давая мне даже пошевелиться.
И в этот момент на моей кровати тревожно мяукнул Тигрис. Я отвлеклась буквально на миг… и наваждение пропало. Когда я вновь глянула в зеркало, Василисы я уже не увидела. Луну на небе сменили нежные краски майского рассвета. Иван продолжал спать как младенец, а в аквариуме понуро сидела малагасийская радужная.
Я осторожно встала, погладила Тигриса, решительно сгребла в охапку разнежившегося на моей постели питона и на цыпочках прошла в комнату брата. В предутренних сумерках обстановка выглядела обыденной и привычной. Только в воздухе витал легкий аромат любимых Василисиных духов, и на Ваниной подушке золотой цепочкой завивался длинный рыжий волос.
Водворив питона и игуану на их законные места, я вернулась к себе, выключила компьютер, разделась, легла, обнимая мурчащего Тигриса, и заснула как убитая. Проснулась я чуть раньше брата и отправилась на кухню готовить завтрак. Хотя мама, уехав с Петькой на дачу, заботливо оставила в холодильнике котлеты и борщ, я решила пожарить оладушки. Готовка и прочие хозяйственные хлопоты всегда помогали мне отвлечься от переживаний или собраться с мыслями, а сегодняшняя ночь давала немалую пищу для размышлений.
Доставая продукты, я невольно опять вспомнила о Василисе. Вернее, даже не о ней самой, а о японских панкейках ее приготовления, воздушных и пушистых, точно облака над Фудзиямой. Каждый раз, когда мы с девчонками навещали Васю в общежитии, она готовила для нас этот пользовавшийся бешеной популярностью десерт. Хотя подруга подробно объясняла тонкости рецептуры, повторить мне так и не удалось ни разу. А ведь я не только жарила сырники или блины, но и пекла торты, безе и эклеры.
Вот и сегодня вроде бы белки с сахарной пудрой поднялись до требуемых пиков, и само тесто получилось воздушное. Однако в процессе выпечки что-то пошло не так. То ли по феншую день сегодня не благоприятствовал, то ли я что-то упускала в рецепте, то ли руки мне приделали не с той стороны. После трех безуспешных попыток добиться под крышкой нужного объема я психанула. Налила масло и быстро русифицировала японский изыск. Получилось неплохо, особенно со сметаной и джемом. Только Иван находился сейчас не в том состоянии, чтобы что-то оценить.
— Ой, Маш, я такой сон сегодня видел! — вместо доброго утра сообщил он мне с блаженной улыбкой, украсившей его разрумянившиеся щеки милыми ямочками.
Через миг, впрочем, его лицо помрачнело.
— Жалко, что это был всего лишь сон.
Мне хотелось ему сказать, что не сон это был вовсе. Все происходило наяву, только ты спал, как зачарованный. Но я откуда-то знала, что, если проболтаюсь, сделаю хуже. Никите я тоже решила ничего не говорить. Мой богатырь хоть и изучал самый сказочно-былинный период нашей истории, но имел совершенно материалистический взгляд на жизнь. А Левушка, единственный, с кем бы я не побоялась поделиться, как назло, уехал на конкурс. И не куда-нибудь, а в Бразилию. Где много диких обезьян. С другой стороны, чего бы ему туда не ехать. В отличие от нас с братом, он в этом году еще не сдавал госов и не писал диплом.
Впрочем, хотя время сдачи экзаменов неуклонно приближалось, я не просиживала ночами над книгами и не срывала голос, пытаясь в последний момент выучить программу. Дипломный реферат я написала еще зимой. Сборник песен оставалось довести только по мелочам, да и то это научный руководитель больше уже придирался. А хоровую программу мы готовили целый год, взяв за основу сказку про Жар-птицу.
Поэтому, оставив Ивана повторять молекулярную биологию, в которой, как мне казалось, он шарил едва ли не лучше профессоров, я после репетиции со спокойной совестью отправилась на свидание с Никитой.
— Слушай, тут такое дело, мне надо одну вещицу у знакомого кузнеца забрать, — замялся мой богатырь, придирчиво глядя на мою розовую кофточку с жабо и серые брючки-дудочки. — Тут недалеко.
— Ну не только же мне слушать о способах ковки и закалки мечей, надо и своими глазами глянуть, — примирительно улыбнулась я, устремляясь вслед за Никитой в переплетение арбатских переулков. — Надеюсь, молотом махать и меха раздувать меня там не заставят?
Никита облегченно улыбнулся, уверенно сворачивая с бутафорски парадного старого Арбата в неказистый внутренний двор-колодец, в котором среди ржавой арматуры и труб притулилось засохшее дерево, устремившее голые ветви в небеса.